Мэрилин всегда думала, что когда-нибудь он вернется и предъявит свои права. «Испортит песню», как сказала бы ее мать. Поэтому когда позвонила секретарша Кингстона и попросила ее зайти к нему, Мэрилин страшно испугалась.

Но оказывается, дело было совершенно в другом.

Абсолютно иное дело.

Мэрилин чувствовала, что ей необходимо выпить. Для человека, выпивающего раз в месяц бокал вина, этот факт говорил сам за себя.


Часом позже Лизель вышла из мрачного, пропахшего табаком, переполненного бара. Она посмотрела на бледное, почти летнее, солнце, спрятавшееся за тучами пасмурного неприглядного лондонского неба, и попыталась решить: стоит ей плакать или нет? Она чувствовала себя так, как может чувствовать себя любая девушка в подобной ситуации, но на самом деле, если быть честной, она не думала, что будет так страдать.

Она поняла, что что-то случилось, как только увидела Майка за стойкой бара. Когда он заметил ее, его глаза стали бегать из стороны в сторону, словно хотели исчезнуть с лица.

Они не так уж долго были вместе, чтобы так нервничать и задыхаться, пеняя на судьбу, просто она мгновенно поняла, что этот вечер не сулит ей ничего хорошего, и уже вылила половину бокала пино-гриджио, когда Майк, наконец собрался с духом и разразился речью.

— Дело не в тебе, а во мне. — Банальные слова были началом, дальше последовало: — Я знаю, что ты хочешь более прочных отношений, чем я могу предложить тебе в данный момент.

О, чудно. По крайней мере, он не оказался последним трусом и не огорошил ее глупейшим текстом, как предыдущий бойфренд. Она питала надежды, что неудивительно, так как он был забавный, очаровательный и симпатичный внешне, и у него была хорошая работа. Неделей раньше она даже, пригласила его домой и познакомила с Мэрилин и Алексом. Что-то надо делать с этим. Это забавно, скольких мужчин удивлял тот факт, что она живет в крохотной квартирке со своей сестрой и племянником и к тому же делит комнату с сестрой.

— Мужчины! — фыркнула Лизель, подходя к автобусной остановке.

Желание быть любимой — хотя она вовсе не чувствовала, что заслужила чью-то любовь, — заставляло ее переходить от одних отношений к другим, словно пчелка, перелетающая с цветка на цветок в поисках нектара. И единственной привязанностью, которая выдержала все испытания, были ее отношения с сестрой и ее сынишкой. Это был настоящий союз. Это было так, как должно быть. Даже когда Мэрилин вышла замуж за Ника, Лизель жила с ними, хотя когда ей исполнилось восемнадцать, она объявила, что ей надоело быть «третьим лишним», и настояла на переезде в крошечную квартирку, где и обитала по сей день. Тогда Мэрилин практически хватала ее за ноги, пытаясь удержать. В свою очередь, Лизель чувствовала, что отношения сестры и Ника, вернее, их разрыв, возможно, был спровоцирован или ускорен ее близостью с сестрой. Возможно, постоянное желание продолжительных, прочных отношений было следствием того, что подсознательно она чувствовала — пришла ее очередь завести собственную семью. У Алекса не было ни дядей, ни бабушки, ни деда, в его жизни явно не хватало мужчины. После Ника Мэрилин прочно оставалась одна. После Ника Лизель постоянно меняла мужчин, неудивительно, что Майк первый пошел на разрыв.

— Я законченный моногамист, — заявила она себе, как только вошла в автобус и заняла первое свободное сиденье.

Пожилая леди рядом с ней подняла глаза от журнала и загадочно улыбнулась.

— Что ж, я тотальный поедатель мужчин. — Лизель пожала плечами.

— Не подавитесь, дорогая, — прокрякала соседка и предложила ей пакет с печеньем. — Они могут вызвать у вас ужасное несварение.


Итак, она опять одна.

Но когда она поняла, что мурлычет песенку «Кто-то другой», направляясь домой с автобусной остановки, то сомнения оставили ее. У нее обязательно все будет хорошо.

Лизель на одном дыхании преодолела три пролета лестницы, перепрыгивая через две ступеньки, поднялась наверх к своей мрачной, построенной в семидесятые годы квартире, стены которой пошли трещинами еще до того, как переехали Алекс и Мэрилин.

Лизель и Мэрилин относились к этой квартире двояко, здесь смешались любовь и ненависть. Они благодарили Господа каждый день за то, что у них есть место, которое они могут назвать своим домом. И бранили его каждый вечер за эту лачугу — самую мрачную квартиру среди самых мрачных квартир. И обе мечтали превратить их недельное пребывание на море в образ жизни. Неважно, как сильно вам что-то не нравится, всегда страшно уйти от чего-то знакомого и привычного… Чем дольше они оставались здесь, тем больше им хотелось уехать.

Они часто шутили, что могли бы поставить палатку где-нибудь на берегу моря и вести жизнь бродячих цыган, так как палатка — это все, что они могли себе позволить. Их любимая вечерняя передача — когда одна из них не работала, а другая не училась — была программа, рассказывающая о людях, которые оставили город ради новой жизни. Они обе завидовали и восхищались тем, что вот есть же такие смельчаки, готовые пойти на подобный шаг и оставить все, чтобы начать жизнь где-то в другом месте.

Но на Мэрилин и Лизель лежала ответственность… и какая же приятная это была обязанность, думала Лизель, глядя на своего племянника, который, сидя по-турецки перед компьютером, сражался с зомби в компьютерной игре — подарок мамы на Рождество.

Лизель не могла бы любить Алекса больше, даже если бы он был ее собственным сыном.

Во второй спальне, которая была размером с гардероб, не больше, все место занимали кровать Алекса и маленький комод, в котором жили его носки, трусы, телевизор и его игры. К счастью, ему не нужен был гардероб, так как он не носил ничего, кроме костюма Супермена. У него их было пять. Один на каждый день недели и еще две пижамы Супермена.

Подкравшись сзади, Лизель пропела свое обычное:

— Привет, малыш.

В ответ Алекс всегда бросал то, чем был занят, и с разбегу наскакивал на Лизель, повисая на ней. И получал поцелуй в золотистую макушку.

— У тебя был славный денек? — Всегда следовал второй вопрос, на который Лизель отвечала без сомнений «да», даже если это не соответствовало действительности, и день был самый худший во всей истории существования женщин в мире мужчин.

Зачем ей мужчины, когда у нее есть лучший на свете мальчик, который ждет ее дома? Сегодня его объятия помогли ей избавиться от неприятного осадка после встречи с Майком. А когда она расскажет все Мэрилин, то окончательно забудет обо всем этом.

Мэрилин, как обычно, должна была готовить на кухне ужин, но сегодня почему-то соблазнительные, возбуждающие аппетит запахи не наполняли их крошечную квартирку, а на плите не было видно большой кастрюли с пастой. Лизель нашла сестру в гостиной. Мэрилин свернулась калачиком на софе, и это несколько удивило ее. Лизель не терпелось рассказать сестре все новости, и, плюхнувшись на софу, она тут же выпалила:

— Меня бросил Майк! — Пружины под ней возмущенно заскрипели. — «Дело не в тебе, а во мне», — передразнила она бывшего бойфренда. — Сколько раз я уже слышала эти слова! Со мной что-то не так, Мэрилин? Почему я не могу удержать ни одного мужчину? Ты думаешь, мне следует чуть-чуть смягчить мои моральные принципы и быть более сговорчивой? Может, в этом все дело? Может, это потому, что я отказываюсь сразу ложиться в постель?.. «Дело не в тебе, а во мне…» Не понимаю значения этих слов. И вообще сегодняшний день на работе был ужасный… Вечно стонущая Марта вернулась из отпуска. Я думала, отдых пойдет ей на пользу, но она все такая же, разве что немного загорела. О Господи, я ненавижу свою работу! Вернее, все свои работы. Вчера я уронила тарелку с картошкой фри на посетителя, и Карлос набросился на меня с таким криком, что я едва не провалилась сквозь землю.

Лизель замолчала. Сейчас Мэрилин полагалось прервать ее сочувствующими комментариями, то есть высказать поддержку.

— Ты знаешь, я ненавижу свою жизнь.

Обычно подобное мелодраматическое заявление вызывало всплеск сочувствия, сопровождаемого заверениями типа «не будь такой глупышкой», но сегодня Мэрилин посмотрела на сестру и сказала одну фразу. Одну-единственную фразу.

— Я тебя понимаю.

Лизель молча прищурилась, внимательно глядя на сестру. Мэрилин, всегда готовая подставить плечо, выказать сочувствие…

И тут она заметила на столе бутылку дешевого вина, того вина, которое они пили в счастливые и печальные дни, два фунта девяносто пять центов из магазина за углом, и окрещенное ими «жидкость для прочистки труб» за терпкий вкус и мутный осадок.

— Понимаешь? — недоверчиво проговорила Лизель. — Это все, что ты можешь сказать?

Мэрилин кивнула с оттенком раздражения:

— Ну да. А этого недостаточно?

И только сейчас Лизель, как следует, рассмотрела сестру. Большие карие глаза Мэрилин подозрительно блестели, и Лизель могла приписать это только какому-то невероятному событию. Они не были красными, то есть она не плакала, что уже хорошо, но явно что-то случилось.

— Мэрилин, что с тобой? Что-то произошло?

— Честно? Я не знаю.

— Как это? — Присев к ней, Лизель пристально вглядывалась в лицо сестры.

— Я сегодня встречалась со Стивеном.

— Со Стивеном? — Лизель нахмурилась еще больше, припомнив, что Мэрилин не виделась со своим адвокатом с того дня, как были улажены все вопросы с ее неприятным разводом. — Но… зачем… почему… — недоумевала она. — Чего он хочет? Почему ты не позвонила мне?

— Потому что я боялась, что дело в Николасе. Боялась, что он возвращается, чтобы забрать Алекса.

— О, Господи, но это же не так, правда? Пожалуйста, скажи, что это не так. Он не может предъявлять свои права сейчас, когда уже три года находится в другой стране и не дает о себе знать! Правда он не сможет сделать это?