Пьер Лоти - Роман одного спаги

В деревне Диалде смолкли привычные шумы, и в расположении лагеря тоже все стихло. Издалека доносилось рычание льва, временами слышался вой шакала – самый жуткий звук, какой только можно себе представить. То был своего рода зловещий аккомпанемент сладким грезам бедного спаги!..

Да, появление малыша полностью меняло планы Жана и очень усложняло будущую жизнь, добавляя трудностей…

«Тжан!.. Иди к нам в круг!..»

Жан наполовину спал, измученный за день долгими скачками, но и во сне, продолжая обдумывать будущее, все еще видел хоровод бамбара. Танцоры, словно призраки, медленно двигались под звуки странной, казавшейся неземной, музыки.

«Тжан!.. Иди к нам в круг!..»

Их головы, будто сгибаясь под тяжестью высоких тюрбанов, склонялись перед Жаном в знак приветствия… И вдруг вместо них появились уродливые, мертвые лица незнакомых людей, тоже кланявшихся, словно давние приятели, и говоривших чуть слышно, с призрачной улыбкой: «Тжан!.. Иди к нам в круг!..»

Потом голова Жана совсем затуманилась, и он, так ничего и не решив, заснул глубоким сном без всяких видений…

Настал великий день, день битвы.

В три часа утра все пришло в движение в лагере Диалде; спаги, стрелки, союзники-бамбара готовились выступить в поход с боевым оружием и снаряжением.

Марабуты отслужили торжественные молебны; было роздано множество талисманов. По распоряжению вождей в карабины черных воинов перед схваткой пороха набили до половины ствола, а свинца – до упора; так что большая часть огнестрельного вооружения вышла из строя при первом же залпе: такое часто случается в негритянских войсках.

Военные части направлялись к деревне Джидиам, где, по донесениям туземных шпионов, за толстыми стенами из дерева и глины засел со своей армией Бубакар-Сегу. Джидиам была неприступной крепостью этого, можно сказать, легендарного персонажа, наводившего мифический ужас на всю страну, человека, главная сила которого заключалась в способности молниеносно исчезать, растворяться, теряться бесследно в труднодоступных глубинах страны.

Лагерь предполагалось разбить во второй половине дня неподалеку от вражеского стана, под сенью большого леса, чтобы напасть на Джидиам ночью и поджечь деревню, которая вспыхнет при свете луны соломенным факелом; после того как с неприятелем будет покончено, победители намеревались быстро, дабы опередить лихорадку и не дать ей истребить всю колонну, вернуться в Сен-Луи.

Накануне Жан послал родителям очень нежное письмо, нацарапанное карандашом, в тот же день оно отправилось на «Фалеме» вниз по реке, чтобы утешить сердце старой матери…

Незадолго до восхода солнца Жан поцеловал мальчика, спавшего на руках у Фату-гэй, и вскочил на коня.

Утром Фату-гэй вместе с сыном тоже пустилась в путь. Она отправилась в Ниалумбае, деревню союзного племени, где жил великий марабут – жрец, прославившийся своими предсказаниями и искусством колдовства.

Ее проводили в хижину столетнего старца, она увидела его распростертым на циновке; еле слышно, словно умирающий, он возносил молитвы своему божеству.

После долгой беседы жрец вручил молодой женщине кожаный мешочек с какой-то, судя по всему, ценной вещью, и Фату тщательно спрятала его у себя на поясе.

Затем марабут дал выпить ребенку сонное снадобье, а взамен получил от Фату-гэй три большие серебряные монеты – последние халисы спаги, которые старец тут же спрятал в кошелек.

С любовью завернув в вышитую набедренную повязку уже спавшего волшебным сном сына, юная мать привязала к спине драгоценную ношу и попросила показать ей лес, где вечером должны были стать лагерем французы.

Семь часов утра. Затерянное селение в краю Диамбур. Заросшее травой болото с жалкими остатками воды. На севере горизонт закрывает невысокий холм; на противоположной стороне равнины, насколько хватает глаз, простираются бесконечные просторы Диалакара.

Вокруг пустынно и тихо; солнце неторопливо поднимается в чистые небеса.

На фоне этого африканского пейзажа, похожего на уединенный уголок где-нибудь в древней Галлии,[79] появляются всадники. Гордо восседая на конях, все они, с большими белыми шапками, надвинутыми на загорелые лица, в красных куртках и синих брюках, выглядят красавцами.

Их двенадцать, двенадцать спаги, отправленных на разведку под водительством аджюдана.[80] Среди разведчиков и Жан.

В воздухе – ничего зловещего, никакого веяния смерти, только покой и ясная чистота небес. Высокие болотные травы, еще мокрые от ночной росы, сверкают на солнце; порхают стрекозы с большими, в черных крапинках крыльями; кувшинки раскрывают на воде широкие белые лепестки.

Жара уже тяготит; лошади учуяли стоячую воду и, подрагивая ноздрями, тянут шеи, желая напиться. Спаги останавливаются ненадолго – посовещаться; они спрыгивают на землю, чтобы смочить шапки и лоб.

Внезапно вдалеке раздаются глухие гулкие удары, словно кто-то бьет в огромные пустые ящики.

– Большие тамтамы! – насторожился сержант Мюллер, которому несколько раз доводилось видеть негритянские сражения.

И тотчас, повинуясь инстинкту, те, кто успел спуститься на землю, бросаются к лошадям.

Но тут совсем рядом из травы высовывается черная голова – это старый марабут, исхудалой рукой он подает какой-то странный сигнал, словно обращаясь с волшебным заклинанием к болотному тростнику, и сразу же на спаги обрушивается град пуль.

Удары, направленные из засады умело и точно, достигли цели. Пять или шесть лошадей пали; остальные, напуганные, встали на дыбы, сбросив себе под ноги раненых седоков. Жан вместе с другими рухнул на землю с пулей в спине.

В ту же минуту тридцать жутких голов вынырнули из травы, тридцать покрытых грязью черных демонов вскочили, заскрежетав, словно разъяренные обезьяны, ослепительно белыми зубами.

О, героическая битва, достойная пера Гомера, она останется безвестной и никому не ведомой, подобно многим другим, таким же далеким битвам в Африке! В смертельной схватке спаги совершали чудеса мужества и отваги. Борьба воодушевила всех, каждый был рожден храбрецом. Эти молодые, крепкие и закаленные ребята дорого отдали свою жизнь! Но пройдет несколько лет, и даже в Сен-Луи о них забудут. Кто потом вспомнит имена павших в краю Диамбур, на просторах Диалакара?

Тем временем грохот больших тамтамов все приближался.

И вдруг в самый разгар битвы спаги, словно во сне, увидели на холме огромное черное войско: полуобнаженных, увешанных талисманами воинов, неистовым полчищем устремлявшихся к Диалде; в глаза бросались гигантские боевые тамтамы, каждый из которых с трудом тащила четверка мужчин; ржали полные огня и запала тощие лошаденки пустыни с длинными хвостами и выкрашенными в кроваво-красный цвет развевающимися гривами, их странная сбруя состояла из тряпок с медными блестками, – фантастическое, бесовское шествие; африканский кошмар, обгонявший ветер.

Бубакар-Сегу!

Он собирался напасть на французскую колонну. И шел, не обращая внимания на гибнущих спаги, предоставив расправиться с ними отряду в засаде.

Разведчиков продолжали оттеснять подальше от воды и травы, в сыпучие пески, туда, где гнетущая жара и палящие солнечные лучи скорее истощат их силы.

Оружие перезарядить было невозможно, поэтому бились ножами, саблями, ногтями и зубами; куда ни глянь, всюду кровь, льющаяся из огромных ран, и вывалившиеся внутренности.

Двое черных с остервенением набросились на Жана. Он был сильнее и, опрокинув, с яростью отбрасывал их назад, но они опять возвращались.

Под конец руки его уже не могли ухватить маслянистую черноту обнаженной плоти нападавших и скользили в крови; к тому же с каждой минутой спаги слабел из-за собственных ран.

Смутно различал он мертвых товарищей, павших рядом, и негритянское войско, стремительно продвигавшееся вперед, красавца Мюллера, хрипевшего возле него с бегущей изо рта кровью, и там, вдали, великана Ньяора, расчищавшего себе путь к Диалде и рубившего саблей с плеча толпу чернокожих.

Наконец втроем нападавшие все-таки одолели Жана, повалили на бок, заломив руки, и один из черных занес над ним большой железный нож.

Нестерпимая минута страха: Жан ощутил прикосновение ножа к телу. И не от кого ждать помощи, все погибли!..

Красное сукно куртки, грубое полотно солдатской рубашки и твердые мускулы служили защитой, оказывая сопротивление плохо наточенному ножу.

Негр нажал посильнее. Жан громко и хрипло вскрикнул: с едва слышным, но жутким поскрипыванием лезвие глубоко вонзилось в грудь; негр несколько раз повернул нож в ране, потом вытащил его обеими руками, а тело отпихнул ногой.

Этот белый был последним. Черные дьяволы с победным криком бросились вперед; не прошло и минуты, как они уже мчались словно ветер, догоняя свое войско.

И спаги остались одни, на них нисходил смертный покой.

Столкновение двух армий произошло подальше; оно было на редкость жестоким и кровопролитным, хотя во Франции о нем почти не писали.

Такие сражения, разворачивающиеся в отдаленных странах, при малом количестве задействованных войск, проходят незамеченными толпой; о них помнят лишь сами участники боев да те, кто потерял там сына или брата.

Силы небольшой французской части были на исходе, когда Бубакар-Сегу почти в упор получил в правый висок заряд крупной дроби. Мозг негритянского короля белой кашицей брызнул наружу; под звуки табалы и железных тарелок предводитель упал на руки своим жрецам, запутавшись в длинных связках амулетов. Для его племен это стало сигналом к отступлению.

Черная армия снова взяла курс на внутренние непроходимые районы, и ей позволили бежать. Французы уже не в состоянии были преследовать ее.

В Сен-Луи доставили красную головную повязку знаменитого мятежного вождя. Она была обожжена и изрешечена свинцом.