Константин Сычев - Роман Молодой

– Садись, мой славный Дмитрий! – весело сказала она. – Я тебя совсем не ждала! Сейчас отдам нужные распоряжения!

Князь молча жевал, искоса поглядывая на улыбавшуюся супругу, и видел в ее глазах тревогу. Такое близкое некогда лицо княгини, нежные морщинки у глаз и седина в висках вызвали у него жалость. – Я мучаю супругу, и сам мучаюсь! – подумал он. – И нет конца этому!

– Только что приехал посланец от Кейстута, – пробормотал он, чувствуя неловкостью. – Видно, будет война!

– Я слышала о нем, мой милый супруг, – сказала своим нежным грудным голосом княгиня, и князь почувствовал, что он все-таки любит ее!

– Тогда я пошел к этому нежданному гостю, – пробормотал он, краснея и морщась.

– Иди же, мой любимый! – кивнула головой княгиня, и в уголках ее прекрасных голубых глаз показались слезы. – Мне ждать тебя к вечеру?

– Жди, матушка! – вздохнул князь Дмитрий. – Сегодня мы будем спать вместе!

Литовский гонец тем временем сидел на скамье в думной светлице «охотничьего» терема рядом с епископом Григорием и беседовал с ним. Они так увлеклись, что не заметили тихо вошедшего князя. Тот приблизился к владыке и подставил голову ему под благословение. – Да благословит тебя Господь! – невозмутимо сказал владыка, увидев князя, и перекрестил его. Молодой литовец, одетый в легкий, польского покроя, кафтан темно-серого цвета, резко подскочил и низко поклонился князю. – Здравствуй, славный князь! – сказал он на хорошем русском языке. – Великий князь Ягайло передает тебе привет и добрые пожелания!

– Это ты, Данутас! – буркнул, встревожась, Дмитрий Ольгердович. – Ты превратился в зрелого мужа! И почему от Ягайлы, как от великого князя? Неужели мой дядька Кейстутас возвратил ему «стол»?

– Больше нет великого князя Кейстутаса, княже! – тихо сказал молодой литовец. – Твой дядька убит!

– Где?! Как?! – вскричал брянский князь, подбегая к своему креслу и усаживаясь в него. – Говори же мне всю правду! Не скрывай ничего! Мы же с тобой старые знакомцы! Пусть ты еще молод, но все же честь у тебя есть!

– Я все расскажу, как на духу! – перекрестился литовский гонец. – Пусть мой господин Ягайло не гневается, но я ничего не буду утаивать!

И он подробно рассказал обо всем, что знал.

Оказывается, великий князь Кейстут собрал большое войско для похода на Дмитрия Ольгердовича, но Ягайло на его вызов не пришел. Вместо этого он, подстрекаемый вдовой покойного Ольгерда Ульяной и ее дочерью, потерявшей мужа Войтылу, повешенного Кейстутом, воспользовавшись отсутствием последнего в столице, занял своими войсками Вильно. Получив помощь от немцев, Ягайло пошел дальше и захватил Троки. Кейстут, узнав о действиях своего непостоянного племянника, выступил вместе с сыном Витовтом в поход и, окружив Троки, потребовал от местного воеводы сдачи или «жестокой брани». Вскоре Ягайло подошел со своими немецкими союзниками к городу, но воевать не решился. Он послал в стан Витовта брата-союзника Скиригайло, и тот предложил заключить мир на выгодных для Кейстута условиях, поклявшись от имени Ягайло, что если Кейстут с сыном явятся в его лагерь, им будет обеспечена полная безопасность. Те поверили словам своих родственников и доверчиво прибыли в стан Ягайло. Но тот, не долго думая, схватил их и объявил своими пленниками. Кейстута отвезли во враждебный ему городок Крево, поместили в темницу и через несколько дней удавили. А Витовта, пытавшегося сопротивляться, так избили, что он заболел и слег. Его также отвезли в Крево, но поместили в одном из домов под охраной. Выздоровев, Витовт продолжал притворяться больным, с трудом ходил и вынашивал план побега. В конечном счете, ему это удалось и, бросив во враждебном городе свою несчастную жену Анну, он, переодетый в платье служанки, бежал в Мазовию, а оттуда направился к немцам – просить военной помощи против Ягайло. – Надо же! До чего докатился Витовт! Он предает родную Литву! – сказал в заключение Данутас. – А Ягайло прислал меня сюда, чтобы уведомить тебя о гибели нашего общего врага Кейстутаса. Он также просил передать, чтобы ты не вмешивался в эти мятежные дела и спокойно проживал в своем законном уделе! Теперь у нас один господин – великий князь Ягайло! Ты должен подчиняться его воле и честно соблюдать отцовское завещание!

– Вот как, Данутас, – пробормотал потрясенный услышанным Дмитрий Ольгердович, – получается, как говорят мои брянцы, «с жару да в полымя»! Не успел ты сообщить мне, что исчезла угроза от Кейстутаса, как тут же говоришь «о воле» молодого Ягайлы! Нет нам покоя, да и не будет!

Князь Роман Михайлович с сыном Дмитрием молча объезжали страшные руины. В воздухе стоял едкий запах гари и гниющих трупов. От этого смрада кружилась голова, и даже не помогал свежий сентябрьский ветер. – Господи, помоги нам, твоим несчастным рабам, пережить такое горе! – думал князь Роман, искоса поглядывая на плакавшего сына. За спинами князей рыдали их дружинники. – Это что же происходит?! – бормотал, обхватив руками голову, княжеский воевода Светолик Владович. – За что нам такая жестокая кара?!

– Это случилось не по воле Господа! – повернулся к воинам князь Роман. – Господь так не наказывает! Все это идет от лукавого! Разве вы не знаете, как набожны и великий князь, и все москвичи? Наш Господь – добр и справедлив! Нет, нам не понять этого!

– Вот лютые звери! – простонал боярин Ослябя Иванович, глядя на изуродованные трупы москвичей, разбросанные по всему городу. – Не сумели показать свое мужество и правду в честном сражении, так отыгрались на беззащитных женках и детях!

Они подъехали к груде окровавленных, посиневших женских тел с разрубленными животами, отсеченными грудями, изодранными и изрезанными телами. Ужасное зрелище поразило даже воинов, видавших кровь и жестокость сражений. Многие закрывали глаза, отворачивались, прижимали к лицам извлеченные из-за пазухи тряпицы. Вот неподалеку лежал, раскинув ноги, распухший труп пятилетнего ребенка со вспоротым животом и выпученными от боли и ужаса глазами. Рядом с ним была обезглавленная, превращенная в кровавое месиво, по-видимому, его несчастная мать.

– Вот какие ироды, проклятые нелюди! – бормотал Роман Михайлович, оглядывая страшное пепелище. От Кремля остались только черные, закопченные стены из некогда белого камня, с обугленными местами бревнами да две-три почерневших от сажи и пепла церкви. Ни терема великого князя, некогда царственно возвышавшегося над городом, ни теремов прочих князей и бояр не было. Как будто они растаяли, как снежные глыбы!

Князья с дружиной подъехали к тому месту, где стояли дома их усадьбы, и увидели лишь кучи золы и пепла. – Ладно, хоть успел вывезти семью и челядь! – подумал вслух князь Роман. – Пусть пока сидят в Костроме! Нечего им видеть такую страшную беду!

– Что теперь делать, батюшка? – спросил князь Дмитрий, вытирая ладонью слезы. – Надо же собрать всю чернь, чтобы похоронить несчастных! И почему этого не сделали до сих пор? Не дай Бог, начнется поветрие из-за такого тления!

– Некому, сынок, погребать убитых, – грустно молвил князь Роман. – Здесь неподалеку стояли татары, и все, кто мог, разбежались…Теперь надо искать уцелевших москвичей и наводить порядок на этих руинах! Ты же видишь, нашей славной Москвы больше нет! Да, нелегка наша служба у славного Дмитрия! Видишь, какие у нас молодые бояре! Мои лучшие воины сложили головы в жестоких битвах во славу Москвы! Нет ни славного Ивана Будимирыча, ни Вадима Жданыча, ни молодого Пересвета! Сбылись слова святого и мудрого старца Сергия! Мы теряем и брата богатыря Пересвета, могучего Ослябю. Он уцелел в той жестокой битве, но так опечалился, что решил уйти в монахи! Я пока уговорил его остаться в дружине, но разве удержишь молодца? Тает моя дружина, погибают верные бояре…Скоро мы совсем осиротеем без лучших людей…Потребуется немало времени, чтобы наши молодые люди стали добрыми воинами и меткими лучниками…Однако будет! К чему эти горькие слова? Пора заниматься делами и возрождать мертвый город! Поехали же к славному Владимиру Андреичу! Будем что-то решать!

Князь Владимир Серпуховский сидел в это время на скамье в своем шатре, установленном его ловкими слугами прямо возле сожженных татарами кремлевских ворот, от которых остались только одни обгоревшие петли, и молча слушал стоявшего перед ним монаха в изорванной грязной рясе, который подробно рассказывал ему, как очевидец, о случившейся беде. Несчастный «Божий слуга» спасся только чудом. Когда татары ворвались в город, он упал, оглушенный ударом кривого татарского меча, но вражеский клинок скользнул по его черепу, и, содрав кожу со лба, застрял в рясе. Татарин вырвал из одежды монаха свое оружие и поскакал дальше, неся смерть. Так и пролежал почти без сознания старец Василий, а утром, когда увидел, что татар в городе нет, выполз из города и с трудом добрался до ближайшего леса.

Князь Роман с сыном вошли в шатер как раз в то время, когда монах, волнуясь и плача, рассказывал о начале жестокой осады. Князь Владимир, увидев их, сделал знак рукой, чтобы они молчали, и указал на свою скамью. Те, кивнув головами, тихо уселись рядом с ним и стали внимательно слушать.

Вряд ли кто мог представить, что татары после жестокого поражения в битве на Куликовом поле сумеют так легко оправиться и вновь разорить русскую землю! Да и сами они не очень-то верили в успех. Еще год тому назад хан Тохтамыш послал в Москву своих верных людей во главе с мурзой Акходжой. Но их отряд из семисот человек дошел лишь до Нижнего Новгорода и повернул назад, отправив в сторону Москвы нескольких посланцев. Но и они, пройдя немного, вернулись домой, «устрашившись гнева великого князя». Хан Тохтамыш, видя, что его воины боятся даже слова «Москва» и, понимая, что теряет «вечного данника», послал своих гонцов во все концы бескрайней степи, собирая огромное войско. Он знал, что только большое численное превосходство может привести к успеху и развеять страх у его воинов перед «непобедимым Дэмитрэ».