Константин Сычев - Роман Молодой

Великий князь Иван, любивший своего верного охотника, очень сильно переживал эту смерть. – Это плохая примета! – сказал он тогда, вытирая рукавом длинной домотканой рубахи обильные слезы. – Значит, мне пора на покой, может даже вечный!

Вернувшись домой, князь Иван почувствовал, как в нем что-то оборвалось: стал болеть живот, появилась тошнота, был утрачен вкус к пище. Послали за домашним лекарем и тот, щупая живот князя, обнаружил с правой стороны твердую припухлость, болезненную при нажатии. – Ничего страшного, великий князь, – сказал знахарь, – от этого пока никто не умер. Надо бы только пить конопляное масло с крепкой бражкой три раза в день перед трапезой…

Больной, прислушавшись к совету лекаря, так и поступил. Вскоре он почувствовал себя лучше, к нему вернулся интерес к жизни и вкус к еде, спала тяжесть с ног, прошли тяжелые боли в животе и пояснице. Князь Иван уже подумывал об охоте, когда вдруг внезапно снова сильно занемог. После очередного приема лекарства у него открылась рвота, он стал испытывать тоску, отвращение к пище, совсем перестал есть и даже спать. Когда же на него нашла изнуряющая, почти беспрерывная икота, несчастный старик смирился с мыслью о смерти. Он лежал на своем последнем широком ложе и думал. Мысли великого князя проносились в его голове, как искры большого костра. Он вспоминал далекое детство, деда Глеба Ростиславовича, могучего, славного воина, своего отца Александра Глебовича, сильного и красивого, и любимую, добрую мать. Перед глазами умиравшего вставали картины сражений, в которых он принимал участие. Почему-то особенно ярко вспомнилась битва под Дорогобужем, когда погиб его юный брат Мстислав.

– Вот так, Мстислав, – пробормотал изнемогавший от икоты князь Иван, – скоро мы встретимся на том свете! Уже недолго осталось!

У постели умиравшего, у самого изголовья, сидела в небольшом, резаного дуба, кресле, его старуха-жена, которая была намного моложе супруга, рядом с ней, на небольшой скамье расположились: ближе к матери, сын Святослав, седовласый пятидесятипятилетний богатырь, за ним – вернувшийся из Литвы внук Иван Васильевич, сын умершего Василия Брянского, с матерью-вдовой и молодой супругой. С другой стороны кровати на скамье в порядке старшинства от изголовья больного дедушки сидели его внуки, сыновья Святослава – Люб, Юрий, Глеб, Василий – и их мать. Смоленский епископ занимал большой деревянный стул, стоявший у порога. Он только что причастил великого князя, и молча смотрел на совершающееся перед ним таинство смерти. Близкие родственники, окружавшие князя-патриарха, ждали его последних слов.

Неожиданно князь Иван Александрович открыл глаза, и, казалось, ожил. Икота, мучавшая его, прошла, и дыхание, хриплое до этого и прерывистое, успокоилось.

– А теперь, сынок, – молвил он, глядя прямо в глаза князя Святослава, – расскажи, как ты съездил тогда в Орду и что тебе поведал молодой царь Узбек.

– Царя Узбека уже нет, батюшка, – тихо сказал князь Святослав. – Он давно умер! А потом скончался и его сын Джанибек! Там, в Сарае, теперь сидит царь Бердибек…Неужели ты об этом забыл?

– Забыл, сынок, – грустно простонал великий князь. – Я пережил столько князей и татарских царей! Значит, там сейчас Бердибек…Он не ругал тебя? Не обвинял в дружбе с Литвой?

– Нет, батюшка, – улыбнулся успокоившийся Святослав, – даже наоборот: татарский царь похвалил нас! А Литву он совсем не вспоминал! Ему нужно только, чтобы мы вовремя присылали «выход»! И можешь дружить, с кем хочешь! Царь этому не препятствует! Он сейчас не враждует с Литвой: литовские князья, занявшие русские земли, платят ему такой же «выход», как и русские князья…

– Значит, Литва не в силах победить татар! – пробормотал умиравший. – Тот Ольгерд тратит все свои силы на Москву и немецких крестоносцев. Значит, нам следует держать «ушки на макушке» и, если можно, избегать ссор как с Литвой, так и с Москвой! Какие там новости?

– Да вот, батюшка, – молвил князь Святослав, – недавно скончался молодой князь Иван Андреич, племянник Ивана Московского…А наш славный святитель Алексий ездил в Литву, сразу после Крещения Господня, и по дороге побывал в Брянске, где благословил князя Романа Молодого…

– Очень плохо, что мы упустили Брянск, сынок, – тихо сказал великий князь. – Это было для нас хорошее подспорье! Мы всегда могли рассчитывать на брянское серебро!

– Если бы не Литва, батюшка, – грустно покачал головой князь Святослав, – мы бы не упустили Брянск. У тебя достаточно внуков! Но пришлось согласиться с требованиями Литвы, иначе бы сын покойного Василия не вернулся из плена!

– Тебе было тяжело в литовском плену, внучок? – спросил великий князь так обыденно, как будто не страдал от болезни.

– Нетяжело, дедушка, – громко ответил, вставая со скамьи, князь Иван Васильевич. – Но пришлось пережить много унижений…Плен есть плен! У меня в душе жестокая обида на литовцев и Романа Молодого! Я им отомщу!

– Не надо думать о мести, внучок! – улыбнулся великий князь. – Завещаю вам не ссориться с Романом Молодым! Святитель Алексий не зря приезжал в Брянск. Все это только разговоры, что он случайно побывал в Брянске! Я верю, что этот святой старец хочет подружить Москву с Брянском! А это приведет к ухудшению отношений Романа с Ольгердом! И тот Роман погибнет от литовского меча! Поэтому Смоленску нечего влезать в их дела! Понял, сынок? Я ведь вручаю тебе власть великого князя!

– Понял, батюшка, – грустно молвил Святослав, слыша, как слабеет голос отца.

– Ну, тогда я скажу несколько слов тебе, мой внук Иван, – пробормотал, теряя силы, великий князь. – Не вздумай воевать с Литвой! Тебе не по силам глупая месть. Я вижу твою гибель от этой вражды! Понимаешь? Обещай же мне не ссориться с Литвой!

– Обещаю, дедушка, – буркнул сквозь зубы князь Иван Васильевич, – не тревожься!

– Вы потом сами прочтете мою волю, – тихо сказал великий князь, – в духовной грамоте…Там…все есть. А остальное, мой сын Святослав, серебро, золото, какое-то имущество, передай церкви и беднякам. Завещаю всем вам верную службу моему сыну Святославу и дружную жизнь! И постарайтесь не ссориться с тем Романом Брянским, а, если сможете, подружитесь с ним…Я чувствую, что он побывает и здесь, в нашем Смоленске…

Глаза великого князя вдруг потухли, казалось, он заснул. Но вот по его лицу пробежала судорога, старик зашевелился, поднял руку, но это было его последнее усилие: рука умиравшего скрючилась и упала на живот. Тяжелый вздох – и могучий правитель великого смоленского княжества ушел в вечность.

В опочивальне покойного стояла мертвая тишина. Родные умершего уже давно смирились с мыслью о смерти своего патриарха и тихо, безболезненно вытирали слезы.

– Наш несчастный дедушка умер, произнеся имя того Романа, – пробормотал внук покойного Юрий. – Теперь я просто возненавидел брянского князя! Я клянусь жестоко покарать этого захватчика! Надо же: он побывает в нашем Смоленске! Да я снесу ему голову!

– Царствие небесное! – провозгласил подошедший к смертному одру смоленский епископ. – Пусть же будет вечный покой нашему великому усопшему! Подай же, Господи, здоровья, удачи и долгих лет жизни славному наследнику, Святославу Иванычу! Да не пресечется род наших могучих князей, чтобы смоленская земля процветала и благоденствовала!

Князь Роман Молодой медленно ехал, покачиваясь в седле. Рядом с ним скакали, по левую руку от князя – боярин Кручина Миркович, а по правую – воевода Супоня Борисович. Седовласый Кручина был мрачен: накануне отъезда в Орду он потерял брата Борила. Последний неожиданно занемог, слег и уже не встал. – Я ухожу в неведомый мир, – сказал он, как только Кручина, узнав о его болезни, примчался в терем брата, – да так нелепо! Я так мало выпил меда от жизненных радостей и теперь умираю…

И он тут же скончался, как будто уснул. Казалось, легкая смерть, но для близких – тяжелое горе! Столько лет прожили братья душа в душу, помогали друг другу и вот – расставание навеки! Боярин Кручина с трудом перенес эту смерть: как-то весь состарился, сник, поступь его стала тяжелой. Он очень не хотел выезжать на этот раз с князем в Орду. – Стар я уже стал и немощен, – говорил он, – а мои глаза, застилаемые туманом, почти не видят. Надо посылать в Сарай кого-то помоложе! Разве плохи сыновья покойного Борила – Тихомир или Шумак? Они хорошо знают татарский язык и не один раз побывали в Орде!

Но князь не хотел его слушать. – Без тебя, славный Кручина, – сказал он, – нет смысла ехать в Орду! Ты знаешь всех знатных ордынских людей и не раз видел грозных царей. Без тебя нельзя! Потерпи хотя бы напоследок. И возьми с собой тех своих племянников. А то и прихвати своего сына. Пусть они покажу свои способности и знание татарского языка!

Пришлось старому Кручине подчиниться. И как только он сел верхом на своего могучего объезженного коня, как вдохнул запах дорог и степей, так разом спала с него неведомая тяжесть, и вновь «закипела кровушка». За ним следовали племянники – тридцатидевятилетний Тихомир, тридцатисемилетний Шумак – и собственный старший сын Юрко Кручинович, двадцати девяти лет.

У Кручины, как и у Борила, тоже было два сына. Но в отличие от старшего брата, женатого только один раз и имевшего от жены еще трех дочерей, у Кручины от первой жены, умершей в молодости, было две дочери, а сыновья родились от второй жены, которая была намного его моложе. Последнему сыну боярина Кручины, Поздняку, было всего девятнадцать лет. Этого сына он не захотел брать с собой в поход. – Случись какая-нибудь беда, и я останусь без наследников! – рассудил тогда Кручина Миркович.

Воевода Супоня Борисович, княжеский тиун, несмотря на свои пятьдесят шесть лет, выглядел намного моложе. В отличие от боярина Кручины, он был весел и бодр. Поездка в Орду напомнила ему молодость, походы и переезды с князем Дмитрием Красивым, боевые подвиги под знаменами славного брянского князя. Новый князь Роман Михайлович с уважением относился к опытным брянским воинам, ценил и брянских бояр. Вместе с тем он показал себя человеком самостоятельным, решительным и умным. Князь долго готовился к поездке в Орду: запасал продовольствие, собирал серебро. Предложение своих бояр выжать из горожан нужное для уплаты «выхода» серебро он внимательно выслушал, но не принял. – Нечего беспокоить простонародье! – сказал князь Роман на боярском совете. – Мы сами справимся с трудностями и добудем серебро без нарушения закона! – Стало ясно, что брянский князь надеялся получить доход только от налогов и княжеских промыслов. К концу весны 1359 года в казну поступило очень немного серебра – только на один «выход»: охота на пушного зверя в ту зиму была недобычливая! А ведь задолженность брянского удела перед Ордой составляла целых три «выхода»: вот уже третий год в Сарай не возили серебро! Такое положение дел тревожило брянских бояр. – Может потрясти купцов? – предложил на совете княжеский мечник Сотко Злоткович. Но князь отверг и это. – Нельзя нам разорять брянских купцов, – спокойно сказал он. – Пусть по-прежнему ведут свои дела и несут в нашу казну положенное серебро! А если мы обидим купцов, то добьемся только смуты и большей бедности!