Константин Сычев - Роман Молодой

– А как там Подолия? – спросил князь Роман. – Там еще стоят польские полки Ягайлы?

– Они ушли оттуда совсем недавно, весной, – улыбнулся великий литовский князь, – но оставилм там своих наместников, чтобы не вернулся Федор Кориатыч. Пусть теперь он сам едет к Ягайле и просит его милости!

– А теперь, славные господа, прошу в мой терем! – сказал, разведя руки, Роман Михайлович. – У меня уже накрыты для вас пиршественные столы!

Два дня прожили в Чернигове великий князь Витовт с Андреем Ольгердовичем. Они и их полутысячный конный отряд хорошо отдохнули от дальней дороги. Князь Роман пригласил своих высоких гостей на медвежью охоту, которой славился древний город, и Витовт с радостью лично поразил рогатиной крупного зверя.

– Хорошо у тебя, Роман, – сказал великий литовский князь на прощание, – но мне пора в Вильно. Нам предстоит жестокая война с немецкими крестоносцами! А вот Андреас поедет в Брянск, чтобы встретиться с братом Дмитрием и поговорить о предстоящей войне!

– А как же я, мой господин? – молвил князь Роман. – Неужели тебе не нужны мои воины?

– Тебе надо заниматься городскими делами, Роман, – улыбнулся великий князь, – и я обещал, что больше не вызову твоих людей на войну! Ты уже немолод, чтобы сражаться с жестокими врагами! Для этого у меня есть молодые князья и воины! А ты и здесь приносишь огромную пользу! Да хранит тебя Господь!

– Вот какие полезные ваши советы! – молвил рассерженный Василий Дмитриевич Московский, открывая очередной боярский совет. – Еще тогда следовало задержать всех недобрых братьев! Зачем мы пожалели этих лютых врагов?

– Разве кто знал, что так получится? – пробормотал, вставая, боярин Симеон Васильевич. – Хотелось все решить без насилия…

Бояре загудели, заволновались, заспорили.

Великий князь, багровый от ярости, сидел в своем большом кресле и, опустив голову, слушал их речи.

6 мая 1394 года скончался бывший великий нижегородский и суздальский князь Борис Константинович, находившийся, на самом деле, в заключении. Его скромно похоронили в Суздале, и великий князь Василий Московский рассчитывал на покорность сыновей покойного, Василия и Симеона. Однако те, выждав удобное время, неожиданно сбежали в Орду к хану Тохтамышу – просить для себя «вотчин», захваченных Москвой.

Василий Московский был возмущен, узнав об их бегстве, снарядил погоню, но было уже поздно. Теперь он лихорадочно думал о том, как поступит ордынский хан.

– Неужели эти непокорные злодеи сумеют уговорить хитроумного царя? – рассуждал он про себя. – Тогда опять придется растрачивать серебро…Совсем меня разорят! Только что понесли такие расходы на свадьбу, а теперь новая беда…

Совсем недавно, 14 июня, великий князь отдал свою сестру Марию за вдового литовского князя Лугвения. Последний прибыл из Новгорода с весьма скромными дарами, упрашивая великого князя Василия разрешить этот брак. Посоветовавшись с боярами, поговорив с сестрой, Василий Дмитриевич согласился. – Зачем отказывать этому Лугвению? – рассудили бояре. – Он – достаточно родовитый князь, сын самого покойного Ольгерда и, к тому же, православный христианин! Нам неизвестна воля Господа, а может он станет великим князем или каким-нибудь важным вельможей? И вы будете родственниками!

Свадьба игралась пышно, богато. Великий князь не хотел «ударить лицом в грязь» и ничего не пожалел для своей сестры, которая с радостью выходила замуж за красивого стройного литовца. Сама же она сидела, одетая в белоснежную льняную тунику, обшитую жемчугами, счастливая, раскрасневшаяся. Великий князь глядел на нее, полноватую, некрасивую, светившуюся радостью, и улыбался. – Теперь моя добрая Мария не засидится в девках! – думал он. – Зачем лишать ее нужного счастья? Пусть жених – не юноша, а зрелый муж, зато всю свою страстную любовь отдаст моей сестрице!

Когда же он, по завершении свадьбы, узнал о случившихся расходах, веселое настроение надолго покинуло его. Накануне свадьбы в Москве побывал епископ Михаил, посланник самого константинопольского патриарха Антония, привезший две «грамоты» с «наставлениями о вере» для Великого Новгорода, чтобы «смирить новгородскую гордыню». За это тоже пришлось заплатить полновесным серебром!

– Где же мне найти серебра для кремлевских работ? – размышлял, держась обеими руками за голову, великий князь Василий. – Вот и Михаил Тверской начал менять ветхие стены города! К добру ли? Неужели готовится к новой вражде? А мне совсем не хватает серебра!

– Нам нет причины горевать, великий князь! – вдруг громко сказал боярин Иван Федорович Воронцов, выводя Василия Дмитриевича из глубоких раздумий. – Из Литвы и Орды приходят добрые вести! Твой могучий тесть, славный Витовт, увяз в войне с крестоносцами! Немцы разбили войско Витовта под Рудаминой и пошли со всеми силами на Вильно! И там полегло великое множество воинов! Говорят, что Витовт потерял половину войска! Но немцы – не меньше! Осенью они с позором ушли в свою Неметчину, потеряв лучших воевод!

– Однако же это не помешало литовцам лезть в новгородские дела! – привстал в своем кресле великий князь Василий. – Зачем они ходили на Псков? Кто знает об этом?

– Я наслышан о случившемся! – поднялся со скамьи Иван Андреевич Хромой. – В тот раз псковичи поссорились с новгородцами! Это было при новгородском посаднике Осифе Захарыче. Новгородцы хотели жестоко покарать Псков, но сил у них было недостаточно. Тогда они послали своих людей к Витовту с просьбой о помощи! И вот Витовт оказался в весьма трудном положении. С одной стороны, в Пскове сидел литовский князь, Иван Андреич, а его батюшка, Андрей Ольгердыч, воевал за Литву против немцев. С другой – у Витовта был договор с Новгородом о военной помощи! Как тут быть? Отказать Новгороду – значит, потерять немалые деньги, а пойти на Псков – поссориться с литовскими князьями…

– Я об этом и говорил! – перебил своего боярина великий князь. – Мой тесть, несмотря на войну с немцами, успевает протянуть руки к Новгороду! Это тревожит меня! Я не знаю, что будет делать Витовт, когда помирится с немцами! Но, думаю, он пойдет на наши, русские земли!

– А в том случае Витовт поступил как иудейский царь Соломон! – продолжал, выслушав великого князя, боярин Иван. – Он послал в Новгород своего человека, Романа Литовского! А тот объединился с князем Константином Белозерским, и они пошли на Псков…

– Это случилось опять по вашей вине, бояре! – великий князь вновь перебил рассказчика. – Зачем вы выжили отсюда Романа? Вы прожужжали мне все уши о его негодности к ратной службе и ненадобности! Однако же этот Роман Молодой доствил нам немало хлопот! Однажды он пожег и разграбил наши северные земли, а теперь добывает себе славу в Новгороде! Вот какой он старый и немощный! Говорят, что этот Роман – и отменный правитель! Он заново возродил несчастный Чернигов и приносит немалые доходы в литовскую казну! Что же вы не послали его в свое время в какой-нибудь разоренный город нашей земли, как завещал мой покойный батюшка? Пожалели ему земли? И вот мы теперь пожинаем плоды ваших бестолковых советов! Продолжай, Иван! Я слышал, что новгородцы не особенно преуспели у псковских стен…Так ли это?

– Так, батюшка, – кивнул головой Иван Андреевич. – Войско Романа и Константина подошло к Пскову, чтобы принудить псковичей к миру…Литовцы не хотели сражаться с псковичами, но злобные новгородские ополченцы не послушались князей и устроили у самых стен Пскова целое побоище! В той битве сложили головы князья Иван Копорский и Василий Федорыч, а также многие знатные новгородцы…А псковичи закрылись в городе и решили обороняться…Пришлось новгородцам со своими именитыми князьями с позором возвращаться домой! Вскоре в Новгороде начались беспорядки, и народ прогнал посадника Осифа. Вместо него сел Богдан Аввакумович! Псковичи попытались помириться с новыми новгородскими властями и послали в Новгород самого Андрея Ольгердыча. Но новгородцы так разгневались, потеряв столько «лучших людей», что даже не захотели разговаривать с князем Андреем и прогнали его прочь!

– Ты зря, великий князь, попрекаешь нас Романом Молодым! – встал седовласый Федор Андреевич Свибл. – Этот Роман ничего не добился от Пскова! Так и ушел в свой Чернигов, «не солоно хлебавши»! Откуда у него будут почет и слава? Он больше не нужен новгородцам, как полководец! Если бы он умело сражался, то не потерпел бы позорного поражения у Пскова! Значит, мы давали тебе правильные советы против этого Романа!

– Я не ожидал от тебя таких слов, почтенный Федор! – возмутился великий князь Василий. – Зачем ты морочишь мне голову? Тебе мало ошибок с нижегородскими князьями?! Или ты не слушал слова Ивана Андреича?! Если бы тот хитроумный Роман захотел сражаться с псковичами, он бы, без сомнения, победил! Ведь сами новгородские ополченцы, не взирая на волю Романа, полезли в бой и понесли жестокие потери! Лучше бы этот мудрый Роман сидел у меня на совете и приносил весомую пользу! У нас бы не было нижегородской беды! Может послать наших людей в Чернигов и позвать Романа Молодого назад, в Москву? Или слезно попросить его? И дать ему достойное жалованье? От одного Романа больше пользы, чем от таких говорливых бояр, как ты, косоязычный Свибл!

Бояре возмущенно загудели, а Федор Свибл едва не упал на скамью, побагровев и закрыв лицо руками.

– Твои слова правдивы, великий князь, – сказал, вставая, вкрадчивым голосом Илья Иванович, сын покойного боярина Квашни, – и твой суд, насчет наших советов, справедлив! Однако же не надо посылать людей к Романа Михалычу! Я это говорю, несмотря на то, что мой батюшка был сватом князя Романа… Пусть он хороший воин и правитель, но сейчас он на службе у Витовта! И старается там по настоящему, а не так, как здесь! И он – глубокий старик, хотя зовется «Молодым»! Удивительно еще, как у него хватает сил на ратные походы?

– Ты не прав, Илейка! – возразил Василий Дмитриевич. – Ходят слухи о том, что этот Роман – сильный любовник! Он познает множество женок и ни одной не пропускает! И еще говорят, что сами женки охотно идут к нему в объятия и даже просятся на его греховное ложе! Разве это не доказывает, что Роман еще силен? Неужели дряхлый старик может проделывать такие вещи?!