Видя, как на его глазах падают пораженные красными стрелами крупные птицы, великий князь подозвал к себе через слуг Романа Брянского. Тот, не медля, забросив лук за спину, а стрелу – в колчан, подскакал к нему. – Я рад видеть тебя и твоих людей на нашей охоте! – сказал седовласому князю раскрасневшийся от охотничьего азарта Василий Дмитриевич. – Такая меткость нужна и на бранном поле! Тебя не зря называют «Молодым»! Я еще не видел такой искусной стрельбы, но о вас наслышан! Ну, а теперь покажи свое умение! Видишь там, в синем небе, крупного лебедя?

– Вижу, великий князь! – тихо ответил Роман Михайлович. – Я сейчас же его подстрелю!

– Не хвались, едучи на рать, – усмехнулся великий князь, – но хвались, едучи срать!

Поняв насмешку, князь Роман выхватил лук, быстро наладил стрелу, натянул тетиву и выпустил смертоносный снаряд в небо. Стрела, казалось, медленно летела и не успевала за стремительно мчавшейся птицей, однако несчастный лебедь вдруг развернулся и как бы сам насадил себя на княжеский снаряд. В полной тишине грузная птица свалилась, теряя перья, в самую середину болота. Не было слышно даже всплеска.

– На этот раз тебе помогла удача, Роман! – буркнул, разворачивая коня, Василий Дмитриевич. – Глупый лебедь сам себя погубил! А здесь не надо большого умения!

И он ускакал, увлекая за собой бояр и оставляя своих слуг подбирать добытую дичь.

– Да, этому Василию не угодишь! – подумал князь Роман, сидя в седле своего любимого коня и ежась от холодного ветра. – Он даже не похвалил меня, не в пример своему батюшке! Ладно, хоть не беспокоит пока! Жаль, что до сих пор нет весточки от моего славного Осляби! Неужели могучий Витовт задержал его или даже лишил жизни?! Но этого не может быть! Однако что-то долго нет его…

– Святитель! Святитель едет!!! – донеслись до него радостные крики толпы, и князь поднял голову. Прямо на них двигался митрополичий поезд. Впереди в большом, окрашенном в черный цвет возке, ехал сам святитель: рослый седобородый старик с живыми карими глазами. Он сидел сразу же за возницей, и его черная ряса, наброшенная на тяжелую волчью шубу, развевалась на ветру. На голове святителя возвышался белый клобук с вышитым на нем изображением Божьей Матери, а в руках он держал большой серебряный крест-распятие, отрывая время от времени от него правую ладонь и крестя толпу. За ним сидели служки – рослые сильные монахи, одетые в длинные утепленные рясы и черные клобуки. Весь поезд святителя не отличался яркостью красок: преобладали лишь черный, серый и белый цвета. – Я вижу много владык, сын мой! – вдруг сказал своим скрипучим, но довольно громким голосом симоновский архимандрит. – Вон Федор, ростовский епископ, Ефросин Суздальский, Еремей Рязанский, Исакий Брянский или Черниговский, Михаил Смоленский, Даниил Звенигородский…и еще два незнакомых мне митрополита, с виду – греки!

Князь Роман с интересом глядел во все глаза. – Вот и вернулся славный Киприан! – подумал он, улыбаясь. – А Москва получила патриаршее благословение!

Неожиданно он заметил какое-то знакомое лицо в конце священного поезда и, покачав головой, пристально в него вгляделся. – Господи, да это же мой славный Ослябя! – едва не вскричал он. – Да! И он едет вместе со своей супругой, челядью и сыном Яковом Волосатым! И одеты они как монахи или церковные люди: в рясы и черные хламиды! Слава тебе, Господи! Помоги же мне, твоему рабу!

Он не слышал ни приветственных слов великого князя, ни ответных слов митрополита. Перед глазами Романа Михайловича стояло лицо его верного боярина Осляби!

Вечером, когда князь Роман восседал в своем большом черном кресле и попивал со своим сыном Дмитрием, сидевшим напротив него через стол, греческое вино, в его думную светлицу постучали, и вошел слуга. – Пресветлый князь! – весело сказал он. – К тебе пожаловал твой могучий боярин, Ослябя Иваныч! Ты примешь его?

– Что ты спрашиваешь, мой верный Пучко? – буркнул в нетерпении Роман Михайлович. – Зови же скорей моего верного Ослябю!

В светлицу вошел, одетый во все черное, но не в церковное, долгожданный княжеский посланник. Сняв с головы бархатную, обшитую мехом хорька, шапку, Ослябя низко поклонился князю и его сыну. – Здравствуйте, мой любимый князь и славный Дмитрий! – сказал он, остановившись у порога. – Я ухитрился побывать в такой дали, аж в самом Царьграде! Вот хочу рассказать тебе обо всем!

– Садись-ка сюда, мой добрый посланник, на эту скамью, рядом с моим сыном, и поведай нам о своих приключениях! – молвил, роняя слезы, Роман Брянский. – Я уже не надеялся тебя увидеть, хотя ежечасно молил об этом Господа! Испей с нами доброго вина и рассказывай.

Растроганный словами своего князя, Ослябя, удобно усевшись рядом с княжеским сыном и отхлебнув из большой серебряной чаши добрый глоток вина, приступил к подробному повествованию.

Он не упустил и смешного приключения в Смоленске, когда к его жене пристал какой-то здоровенный мужик, представившийся великокняжеским слугой, с предложением посетить хоромы великого князя. Тогда дружинники Осляби сильно поколотили болтуна и сопровождавших его «разбойных людей», но после этого немедленно, опасаясь последствий драки, покинули город. Они долго скитались по окраинам литовской земли в поисках Витовта и едва не попали в руки его противников. Но «Господь помог», и они в конце 1389 года нашли Витовта, провозгласившего себя великим князем и королем, в Витебске. Известный полководец восстал против польского короля Ягайло и потребовал независимости Литвы от Польши. Сначала он хотел, под прикрытием свадьбы одной из княжон, занять Вильно, но об этом узнал от некого Судимонта князь Корибут Ольгердович и помешал осуществлению замысла. Тогда Витовт объявил центром восстания Витебск и призвал под его стены всех союзных ему князей с войсками. – Ему тогда было совсем не до нас, – сказал, вновь отхлебнув из чаши вина, Ослябя, – но он принял меня, выслушал и, улыбнувшись, кивнув головой, сказал: – Пусть славный Роман хоть сейчас приезжает ко мне, и я с радостью заключу с ним договор! Он получит от меня богатый город и доброе жалованье! Я не пожалею ему ни земли, ни золота, ни серебра! Жду его в Литве! – После этих слов он подержал меня в Витебске несколько дней, а потом отправил в Киев, чтобы я вернулся сюда привычной дорогой!

Но в Киеве Ослябя встретился с митрополитом Киприаном, с которым познакомился раньше в Москве, и тот предложил ему службу в качестве «митрополичьего боярина». Однако Ослябя, имея «пожизненный договор» с князем Романом, не мог дать согласия на это, отложив решение вопроса до возвращения в Москву. Но поехать в Константинополь со святителем не отказался. И они проследовали туда «с превеликой быстротой».

Ослябя с восторгом описал далекое путешествие, свое пребывание «в патриарших хоромах», восславил красоты «славного Цареграда» и тамошнюю жизнь. Потом он подробно поведал о своем обратном пути, прибытии в Киев и, наконец, возвращении в Москву.

– А теперь, славный князь, у меня к тебе есть одна сердечная просьба, – сказал он в заключение. – Освободи меня от моей «пожизненной клятвы и отпусти на службу митрополиту!

Он склонил голову и заплакал.

– Не плачь, мой славный Ослябя! – весело сказал князь Роман. – В этом нет никаких преград! Благодарю тебя за службу и верность! А если хочешь послужить мудрому Киприану – вот тебе мое благословение!

ГЛАВА 2

В ЛАГЕРЕ ВИТОВТА

Витовт Кейстутович, провозглашенный на сборе литовской знати великим литовским князем и «русским королем», восседал осенью 1390 года в шатре на военном совете со своими видными воеводами и немецкими полководцами. Он был доволен: наконец его войска осадили Вильно! Теперь ему хотелось побыстрей взять виленский замок и добиться добровольного подчинения горожан остального города. Для этого Витовт установил жестокие ограничения своим и немецким воинам: «не грабить и не обижать горожан»! Но его требование вызвало недовольство немецких рыцарей и воевод. На совете завязался ожесточенный спор. Витовт некоторое время внимательно слушал выступавших, но потом, видя однообразие взаимных противоречий, решил не мешать им спорить, а сам погрузился в раздумья.

Новоявленный великий князь давно жаждал войны со своим двоюродным братом, польским королем Ягайло. Последний, вместе со Скиргайло, своим родным братом, когда-то погубил отца Витовта Кейстута, неоднократно обманывал Витовта после многих мирных договоров и перемирий, не соблюдая их. Ягайло и его супруга Ядвига не раз пытались примирить ненавидевших друг друга Витовта и Скиргайло, но Витовт никогда не забывал о подлой роли Скиргайло в деле пленения его отца, а потом и убийства. Тем не менее, Витовт не мог не считаться с силой Ягайло, имевшего большую польскую армию и союзников-братьев, в числе которых был и объявленный великим литовским князем Скиргайло. Поэтому он временно «мирился» со Скиргайло и даже ходил с ним в военные походы, в том числе в 1386 году на Смоленск. Но самоуправство Ягайло, его вмешательство даже в личные дела Витовта, рано или поздно должны были привести к столкновению. Так, Ягайло многократно, несмотря на то, что сам же признал Скиргайло великим князем, передавал литовские города и земли, кому хотел, не считаясь с его «волей». Еще в 1385 году он отдал князю Федору, сыну умершего Любарта, Владимир-Волынский, в то время как имелось немало других желавших заполучить богатый город, включая Витовта и Скиргайло. Правда, впоследствии, в 1387 году, он же, пытаясь умиротворить обиженного его действиями Витовта, «подарил» ему часть Волыни с Луцком. Но этим «обидел» Скиргайло. Наконец, Ягайло, как «наместник отца перед Господом», отказался утвердить помолвку дочери Витовта Софьи с Василием Московским!

Но всего этого было еще недостаточно для того, чтобы добиться поддержки против Ягайло литовской знати, которой было наплевать на «обиды» братьев-князей. Но сам польский король совершил роковую ошибку, вмешавшись «в дела святой церкви». Желая укрепить свое положение в католической Польше и показать себя человеком «просвещенного» Запада, Ягайло объявил об обязательном крещении Литвы по «римской вере». Для этого он издал соответствующий «привилей», в котором устанавливал серьезные льготы католикам, и, лишая едва ли не всех прав православных христиан, даже запретил браки между католиками и «неверными»! Такие его действия получили одобрение в Риме, и папа Урбан VI в своей булле от 19 апреля 1389 года признал Литву католической страной. Но насильственное навязывание католичества встретило противодействие многих знатных литовцев, не желавших менять веру из-за самодурства польского короля и прихотей «вельможных ляхов». К тому же, Ягайло Ольгердовича не поддержал Тевтонский Орден, руководство которого не признало католического крещения Литвы, считая это, опять же из-за устоявшихся за длительное время жестокой вражды убеждений, лицемерием: в этом случае немцы теряли возможность оправдания и обоснования своих походов на Восток, ибо они шли с огнем и мечом на язычников, боролись за славу католического христианства!