Константин Сычев - Роман Молодой

В самом деле, перед ним предстали тяжелые, мощные стены Константинополя, которые он доселе никогда не видел, и могучие «железные смоленские рати». – Ты будешь великим греческим царем, Юрий! – раздался вдруг громкий голос, и князь проснулся. – Господи! – сказал он про себя. – Вот если бы это была правда!

Он потер правой рукой потный лоб и неожиданно услышал приятную женскую речь. – Вот эта ткань подойдет! – молвила женщина купеческому приказчику, показывая рукой на прилавок. – Покажи-ка мне ее!

Князь бросил взгляд в сторону говорившей и был потрясен: у прилавка стояла женщина необычайной красоты! Он подумал, что это какая-то очередная смоленская боярыня и радостно вздохнул: теперь ему будет чем заняться на сеновале!

Он сделал привычный знак рукой своему холопу, тот кивнул головой: дело сладится! И довольный собой князь, сгорая от нетерпения, выбежал через запасной ход наружу. Вскочив на коня, он помчался в заветный сарай, предвкушая встречу с прекрасной незнакомкой. Но время шло, а красавицы все не было. – Так всегда бывает с красотками, – рассуждал про себя великий князь. – Надо набраться терпения и подождать…

Вдруг в разгар его рассуждений стукнула дверь, и на сеновал прибыл верный Будило, весь побитый и злой. – Прости меня, великий князь! – сказал он с горечью. – Там случилась неудача!

– Что ты сказал, бесстыжий холоп?! – крикнул, багровея от ярости, Юрий Святославович. – Неужели захотел на конюшню?!

– Я не хочу на конюшню, великий князь, но ничего не могу поделать! – буркнул слуга. – Там была боярыня служилого московского князя Романа Михалыча с огромной свитой! Она ехала в Литву к Витовту, которого ты уважаешь. Мы, твои верные холопы, не осмелились применить к ним силу! Правда, сначала мы попытались и видишь, теперь наши рожи в синяках и крови! Пощади меня, великий князь!

– Опять этот Роман оказался на моем пути! – молвил со злобой князь Юрий. – Не следовало жалеть ту боярыню! Но поздно! Они уже ушли! Эх, досада! Вот и просидел здесь полдня без толку! Ладно, Будило, что теперь поделать? Тогда тащи сюда ту телку, мою ключницу!

– Слава тебе, мудрый князь! – вскричал довольный таким исходом Будило. – Да я тебе, если надо, сейчас же приведу и свою супругу! А коли пожелаешь, так и дочь свою молодую отдам, лишь бы порадовался!

– Иди же, Будило, – усмехнулся успокоившийся великий князь, – я хорошо знаю, что вы, простые русские люди, всегда готовы вылизать зад своему господину! На этом стояла, стоит и стоять будет земля русская!

Май 1389 года, сменивший холодный апрель, обещал хорошее, теплое лето. Сочная трава, пышная изумрудно-зеленая молодая листва деревьев, бездонная голубизна небес, синь рек и озер радовали глаз. Москвичи толпами бродили по лесам и полям, наслаждаясь теплом и ароматами поздней весны. Все надеялись, что с приходом благодатной поры растает, как дым, пришедшая неведомо откуда зараза. Правда, тяжелая болезнь на этот раз была не столь жестокой, она поразила лишь самых старых и хилых, но князь Роман Брянский со своими людьми были вынуждены нести напряженную службу, чтобы предотвратить беспорядки. «Поветрие» растянулось на три года и изо дня в день уносило жизни, в основном, полуголодного люда. Так, во время распространения неведомой болезни в Смоленске вымерло множество народа, но не пострадали ни члены великокняжеской семьи, ни бояре. Московская знать, имея перед собой такие примеры, не особенно горевала. – Эта болезнь пришла на головы простонародья за их грехи! – говорили московские бояре. Но вот неожиданно заболел князь Владимир Андреевич Серпуховский, и они прикусили языки. Благо, этот князь, участник славной Куликовской битвы, выжил! Это было воспринято, как чудо! Потом захворал и великий князь Дмитрий Иванович, но никто не придал его недугу серьезного значения: могучий вояка, кашляя и чихая, едва ли ни ежедневно выезжал за город со своими боярами и дружинниками либо на охоту, либо на проверку воинской выправки своих лучших воинов, либо просто «на свежий воздух».

Однако мужественный воитель чувствовал себя вовсе не так, как показывал ближайшему окружению. В последние дни его охватила тоска, мучительная скука и желание ничего не делать, просто лежать. Но он смирял такое свое состояние духа и заставлял себя двигаться, действовать. Дмитрий Московский очень не хотел отпускать митрополита Пимена в Константинополь: чувствовал вечное расставание. Однако святитель, несмотря на протесты великого князя, все-таки выехал 13 апреля в дальний путь с целой свитой. Со всей Руси съехались епископы, чтобы проводить его: Федор Ростовский, Ефросиний Суздальский, Еремей Рязанский, Исаакий Брянский, Даниил Звенигородский, архимандриты многих монастырей, игумены и простые монахи. На шестой день пути митрополита, уже в степи, его поезд был встречен князем Юрием Елецким с большим отрядом дружинников, присланным великим князем Олегом Рязанским. Это говорило о большом влиянии митрополита Пимена на дела Руси и торжестве московского «государева дела».

Князь Роман Михайлович присутствовал на прощании великого князя Дмитрия с митрополитом. Он видел слезы на щеках великого князя и его сердитое, посеревшее от недовольства лицо. – Он выглядит тяжело больным! – подумал тогда бывший брянский князь. – Его лицо такое болезненное и жалкое, как будто перед смертью! Неужели его дела так плохи?

Роман Молодой не раз видел смерть и, бросая взгляд на лицо Дмитрия Московского, гнал от себя страшные мысли. – А что, если он умрет? Разве я выдержу издевательства злобного Василия? Неужели надо уходить? – проносились в его мозгу, как огненные молнии, тревожные слова.

Вернувшись в тот же день в свой терем, он позвал к себе верных бояр и рассказал им о своем страшном предположении. Но те не поверили. – Дмитрий Иваныч еще силен и могуч! – молвил тогда Влад Изборович. – Он еще долго проживет на славу Москве!

– Все зависит от воли Господа, княже, – поддержал старшего товарища Буян Даркович. – Как Господь решит, так и будет! Зачем обсуждать Божьи дела? Все узнаем, когда будет надо!

– Тогда уже будет поздно, мои славные бояре! – возразил Роман Михайлович, качая своей седой головой. – Никто из нас не увидит добра, если придет к власти Василий Дмитрич! Я верю этому и хочу предупредить беду! Я хочу дать тебе поручение, мой славный Ослябя. Надо съездить в Литву к славному князю Витовту и спросить его от моего имени, возьмет ли он меня к себе на службу с боярами и дружиной? И даст ли мне земли, не в пример жадному Дмитрию Иванычу? Я знаю, Ослябя, о твоем желании послужить святой церкви…Тогда напоследок выполни мою просьбу, а там – поступишь так, как пожелаешь…Захочешь – останешься моим боярином, а нет – твоя воля!

Ослябя Иванович недолго думал и, низко поклонившись князю, сказал: – Твои слова, княже, для меня закон! Ты для меня – господин после самого Бога! Я повинуюсь твоему приказу! Но хочу поехать туда с дружиной, чтобы не позорить твоего имени. И возьму с собой супругу, Всемилу Олеговну, с сыном Яковом! Неизвестно, как оценит великий князь Дмитрий мою поездку к самому Витовту, поэтому я хочу уберечь свою семью от гонений. А назад я вернусь один с ответом Витовта!

– Можешь прислать сюда своего верного человека! А сам оставайся пока там! – улыбнулся князь Роман. – Я так благодарен Господу за моих верных людей! Они ни разу не подвели меня! Были мне надежной защитой и на поле брани, и на московской службе! Эти слова князь Роман вспомнил, когда выехал в самом начале мая на охоту в свите великого князя. Последний, весь пожелтевший и мрачный, за всю дорогу до заповедного леса не произнес ни одного слова, охотился «без страсти»: лишь наблюдал, как его люди забивали лося и поразили небольшого кабана. – Не зря я послал Ослябю к Витовту! – сказал тогда себе Роман Михайлович. – Надо с «великим нетерпением» ждать от него ответа: славный Дмитрий Иваныч уже не жилец!

Днем 18 мая в терем к князю Роману пришел его престарелый родственник – московский боярин Иван Родионович Квашня. – Плохо дело, Роман! – сказал он. – Наш великий князь слег и повелел срочно составить «духовную грамоту»!

– Но он уже не первый раз пишет завещание! Это – дело привычное! – возразил Роман Михайлович, усадив грузного, сопевшего от напряжения старика, в соседнее кресло.

– Тогда было другое время, – пробормотал боярин. – А теперь – все иначе! Как бы наш великий князь не помер! Вот он наказал передать великое княжение старшему сыну, Василию, а второму, Юрию – Звенигород со всеми доходами и Галич. Кроме того, он не обделил и остальных. Третьему сыну, Андрею, он завещал Можайск с доходами и Белоозеро с волостями и слободками…Четырехлетний сын Петр получил Дмитров с доходами и Углич с окрестностями. Дмитрий Иваныч позаботился и о великой княгине, обязав сыновей выделять на ее содержание часть своих доходов от полученных уделов. А в самом конце «духовной» он приказал «слушаться во всем» Василия и мать Евдокию…

– А что он выделил сыну Ивану? Ты же ничего о нем не сказал! Иван ведь не самый младший! Ему, пожалуй, лет двенадцать…Неужели он остался без удела? – воскликнул в изумлении Роман Брянский. – Ты забыл о нем, Иван Родионыч?

– Его сын Иван нынче болен! – кивнул головой седовласый боярин. – И князь решил не вносить его в «духовную». Он предложил своему старшему сыну самому выбрать для него удел, а потом, в случае его смерти, передать землю другим братьям или самой княгине, если она переживет Ивана!

– Кто же подписал эту «духовную»? – поднял голову князь Роман. – Кто теперь в его приближенных?

– Все самые знатные бояре принимали участие в обсуждении завещания! – кивнул головой Иван Родионович. – Там была и великая княгиня…Ей весьма тяжело! Она только что родила сына Константина, а тут – умирает ее супруг!

– Да, я слышал об этом, – нахмурился князь Роман. – Говорят, что не прошло и двух дней после родов, как занемог великий князь…Какое жестокое наказание! Пришлось поспешно крестить младенца…Так кто же из бояр, кроме тебя, принял участие в «духовной»?