Константин Сычев - Роман Брянский

– Так, Домаслав пойдет к западным воротам, Рудак – к восточным, а Преслав и Онфим – к северным и южным! Облейте водой все дубовые стены, пока еще морозно! Варите смолу, отоприте склады, чтобы воины разобрали дротики и стрелы! Внимательно осмотрите все луки и камнеметы! А на ночь учредим караул! Будем почаще менять стражников!

Он еще долго давал команды и наставления, и Ермила с женой, слушая все это, понимали: перед ними настоящий военачальник, который так просто не сдаст свой маленький детинец.

– Эх, если бы стоял тогда такой воин во главе вщижской стражи! – подумал Ермила.

Но вот Ефим Добрыневич сделал все необходимое и вернулся к гостям. – Что ж, теперь рассказывай, – молвил он и приветливо улыбнулся. – Стал я стар, шестой уже мне десяток, не так поворотлив, как в молодые годы, а говорить и делать нужно много: увы, непонятливы наши люди!

Ермила подробно изложил остальную часть своего рассказа. Когда он дошел до эпизода с необычной стрелой, Добрыневич вздрогнул и едва не перебил его.

– Так где же она, стрела эта? – спросил, наконец, он, когда лесник замолчал.

– Вот! – ответил Ермила и протянул ему извлеченный из кармана железный предмет.

– Матушки мои! – вскричал Добрыневич. – Да какие же это половцы, голубчик ты мой!? Это же монголы, татары!!! – Он долго не мог успокоиться и все ощупывал наконечник вражеской стрелы. – Выходит, что они постреливают из луков в морозец? Научились, значит, гады ползучие!

Лесник с недоумением посмотрел на собеседника.

– Видишь ли, – стал объяснять ему Добрыневич, – я сам встречался с этими татарами, которых по-разному называют…И не просто встречался, вот, полюбуйся! – Он задрал штанину и показал огромный белый рубец на икре левой ноги: как будто целый кусок плоти был вырван жестоким и неведомым зверем. – Это – след такой игрушки! – И он бросил железку на стол. – Вот так!

– Так, значит, то не половцы?! – вскрикнула испуганно Аграфена.

– Истинно, что они – татары! Лет тому пятнадцать назад я столкнулся с ними! – кивнул головой управитель. – О, то рать была прежестокая!

И он рассказал гостям о событиях, пережитых им в те недалекие годы.

Ефим Добрыневич был тогда одним из старших дружинников в войске нынешнего черниговского князя Михаила и вместе с ним приехал на княжеский Совет, который проходил тогда в Киеве. К русским князьям обратились за помощью бывшие лютые недруги – половцы – на которых напали неведомые и жестокие враги, пришедшие с юга, со стороны Хазарских гор. Князья долго спорили, многие из них не хотели помогать разорителям русской земли. Но победило «слово златое» князя Михаила Всеволодовича, поддержанного Даниилом Романовичем Волынским. Они рвались в бой, желая испытать свои силы. И русские войска пошли в половецкие степи!

На Днепре у города Заруба в русский стан прибыли послы от татар, их было десять человек. Они предлагали князьям мир и союз против половцев. Но Михаил Всеволодович, проявив вспыльчивость, неожиданно для всех приказал перебить татар. С ним пытались спорить – послы ведь люди неприкосновенные – но он и слушать не захотел!

Когда же русские подошли к Олешью, к ним вновь явились посланники от врагов и смело, невзирая на угрозу их жизни, заявили: – Если вы такие безбожные, что убиваете послов, то мы не будем с вами больше говорить. Бог один для всех, да пусть он тогда рассудит, кто прав между нами теперь. Пусть же будет жестокое сражение, берегитесь!

Услышав эти слова, князья сильно опечалились, понимая, что не только правы, но смелы и отважны степные воины. Этих послов не тронули и беспрепятственно отпустили.

И вот на реке Калке состоялась ужасная битва! Ее трудно описать словами. Степь окуталась пылью и туманом. Татары так быстро напали на половцев, стоявших впереди, действовали так слаженно и умело, что и часа не прошло, как они разбили их и погнали прямо на русские рати. Половцы метались, как зайцы, по всему полю и вносили смятение в ряды русских. Битва закончилась печально. Разгневанные враги перебили большую часть княжеских отрядов, погибли многие русские князья, в том числе и черниговский Мстислав Святославович со своим сыном. Михаилу Всеволодовичу и Даниилу Галицкому с превеликим трудом удалось спастись, добравшись до своих ладей на реке. Сам Ефим Добрыневич, раненый стрелой в ногу, истекая кровью, сумел лишь с помощью верного друга и быстрого коня уйти от погони.

– Вот как завершилась наша первая с татарами встреча! Князь Михаил Всеволодыч княжение черниговское заполучил, а я, хромой и раненый, тут засел! – заключил управляющий и задумался.

– А вот ты сказывал про морозец, – промолвил Ермила. – Не стреляют-де тогда вражеские луки?

– Как бы это объяснить? Вот мы тогда добыли не один татарский лук и стрелы к ним. Такие, надо бы прибавить, тугие и дальнобойные! Бьют они едва не за версту и без промаха! А вот зимой луки эти не сгибаются!

– Да я сам видел, как поганый выпустил каленую стрелу! – не унимался лесник. – Значит, морозец им не помеха!

– Кто их знает, – засомневался Добрыневич, – нынче, в марте, слабы морозы и едва не течет…Да, ладно уж, оставим мы эти татарские луки. Иное дело, как тут эти степные хищники объявились? Правда, я слышал, что еще в начале зимы они вторглись в рязанскую землю. Князь Михаил присылал сюда гонца из Чернигова, когда об этом узнал и наказал укрепить усадьбу. Вот я исполнил княжескую волю и построил здесь крепость!

– Да, тут врагу не развернуться! – воскликнул Ермила. – Крепость невелика, но устоять может! Не знаю, смог ли бы кто взять эту неприступную гору! Однако ж, во Вщиже была защита премощная! Какие были стены! Не зря этот город назвали «Вщижем» еще во времена Владимира Красное Солнышко!

– Так что же это слово значит? – вмешалась в разговор молчавшая до сих пор Варвара. – Какое-то чириканье: чиж, учиж!

– Жители называют так колючий озерный орех, – улыбнулась Аграфена. – Бывало в детстве мы частенько ходили с девками до озерца недалекого да вщижи там собирали!

– Так ведь этот колючий орех называется «чилим»! – засмеялся Добрыневич. – Так мы всегда говорили, но чтобы «вщиж»…

– Но это не так! – возразил лесник. – Чилим…значит вся трава ореховая с корнями, а сам плод – вщиж! Выщиж, выползок, понимаешь?

– Понимаю, – кивнула головой Варвара. – Значит, назвали город из-за ореха, крепкий, мол, такой и колючий!

– А оказалось, что пал ваш «орешек» в одночасье! – сказал с грустью управляющий. – А я все-таки думаю, что название этого города пришло не от ореха. Тут все просто. Крепостца всегда называлась «вежищей». Вот вам и название! Со временем переделали – и все! А я ведь посылал гонца к князю Олега, сразу как узнал о рязанской напасти, и подал ему тогда совет, чтобы укрепили город и крепость!

– Он был стар, болен, и совсем запустил дела, – пробормотал Ермила. – А его ратная дружина совсем не готовилась к битвам и осаде. Все ударились в пьянство и гульбу!

– Это так, – кивнул головой Добрыневич. – Князь этот Олег, если говорить правду, был нашему Михаилу Всеволодычу как кость в горле! Почитал себя таким великим правителем! И совсем не слушал великого черниговского князя! Однако же, царствие ему небесное! Вряд ли этот несчастный уцелел в поганском погроме!

Поговорив еще немного и напоив гостей горячим брусничным взваром, Ефим Добрыневич подозвал слугу и распорядился устроить лесника с семьей в большой теплой комнате своей избы.

– Утро вечера мудренее! – сказала ласково Варвара, провожая гостей в спальню. – Отдохните, а завтра уж придумаем, как с вами быть.

Плохо спалось Ермиле с женой в эту ночь. Беспокойно ворочались и кряхтели на большой постели дети. До утра со всех концов крепости доносились глухие, протяжные крики часовых: – Большая башня! Все тихо! Малая башня! Не спи там!

Купчиха Василиса лежала на столе, широко раскрыв от отвращения и ужаса глаза. Над ней склонился, медленно покачиваясь, насильник, распространяя вокруг себя отвратительный запах немытого тела, пота и прогоркшего бараньего сала.

Вдруг что-то произошло. Как-будто в избу ворвался свежий ветер. Монгол как-то обмяк и отвалился от своей жертвы. Несчастная женщина поняла, что он почему-то утратил свою мужественность. Раздался громкий хриплый каркающий смех. И тут, казалось, захохотали даже стены! Затем кто-то спереди у окна, где сидели на скамье вражеские главари, быстро заговорил на гортанном, непонятном русской женщине, языке.

Василиса скосила глаза и увидела говорившего: это был посланник Бату, довольно красивый, по сравнению с толпившимися вокруг монгольскими воинами, мужчина.

Купчиха отметила про себя, что у этого человека и голос, и манеры были особенными. На груди у него висела небольшая серебристого цвета пластина, отражавшая свет и мерцавшая при разговоре и движении властного гостя. Неожиданно ей показалось, что с этим неведомым, уверенным в себе, сильным человеком придет ее спасение от неминуемой гибели! Василиса тяжело задышала: ее молодое и здоровое тело не хотело умирать! Мысленно она обратилась к милосердному Богу, умоляя его сохранить ей жизнь.

И видимо молитвы жалкой и измученной страдалицы дошли до Господа. После нескольких слов красивого монгола раздался шум шагов уходивших воинов, и вскоре изба опустела. Вслед за тем вся комната вдруг наполнилась кричавшими, плакавшими женщинами. Они обступили со всех сторон голую Василису, всплескивая руками и истерически дрожа. Некоторые уже выплакали все слезы и только визжали, не веря, что счастливо избежали насилия.

Снова хлопнула дверь, и монголы стали заносить и укладывать на пол какие-то тюки. Женщины при этом заголосили громче. Со двора донесся стук забиваемых в стены дома гвоздей, а потом все затихло. Но буквально через мгновение послышался громкий протяжный крик чужеземного воина, и вдруг вся изба задрожала от дикого, оглушавшего, общего вопля злодеев!