― «И хоть раз в своей жизни, Богом подаренной, задумайся над своим будущим». ― добавила она, переходя на ромн. А, вот это всерьёз наталкивает на неприятные мысли и настораживает. Интересно, а что скрывается у Рафа на душе и на уме, если даже мама, выдаёт такие заявления не двусмысленно намекая, на его ветреную натуру.

― Мам, вообще-то Вика, прекрасно тебя понимает. Можно тебя на минуточку. ― встав сказал Раф, обращаясь к матери, с каким-то тяжёлым выражением, ― Вик, прости, буквально на пару слов.

Раф вышел из столовой. Ляля нахмурилась и с видом «а что я такого сказала?» последовала за сыном, что-то тихо, пробормотав и вышла из столовой, оставляя меня в нервном напряжении. Наедине с отцом Рафа. Что всё это значит любой дурак сообразит. И если Ляля утверждает, что Раф определённо не раз уже доказал свою непостоянство, то чего ожидать мне? Ох и хреновый же поворот событий. И уберегите меня Боги от последствий… Это никогда не было секретом для меня, но я не думала, что это даже для его родных общеизвестный факт.

― Всё в порядке? ― заискивающе поинтересовался отец Рафа, прерывая мои мысленные дискуссии. Растерянно посмотрела на мужчину.

― А… да, я просто, задумалась. ― я опустила взгляд, ― Извините.

― Извини Лялю, она хорошая женщина, просто весьма своеобразная. ― легко усмехнулся Рамир Богданович.

― Не страшно, просто я немного… ― мой голос стих. Немного? Я в панике и очень даже много!

― Нервничаешь? ― спросил он по деловому сцепляя пальцы в замок на столе. Я технически старалась выровнять своё дурацкое дыхание. Пока что это удавалось.

― Просто, подобный опыт для меня в новинку. ― проговорила я держа прохладу в своих чертах и голосе. Мужчина вскинул бровь.

― Никогда не была знакома с родителями своих парней?

― Никогда не была знакома с парнями. ― пробормотала я, и осеклась, ― Ну в смысле, не было их… я не встречалась ни с кем. Вот, так правильнее, будет сказать.

Он просто смотрел на меня, пару мгновений.

― Совсем? ― спросил он с сомнением. Я растерялась.

― Знаю, звучит странно, но… ― я прочистила горло, ― Так уж вышло.

Мужчина странно хмыкнул, и откинулся назад, оставляя одну руку лежать на столе.

― Откуда ты знаешь, ромн?

― От Рафа. ― ответила я сходу.

― А, он специально тебя учит, или?…

― Нет. ― ответила я, ― Просто запоминается, когда часто слышишь. ― я пожала плечами, ― Так с любым иностранным языком.

Он задумался, смотря в поверхность стола.

― Ты знаешь несколько языков?

― Да. С детства… ― голос притих, я мелко задрожала. Как я собираюсь объяснить ему этот перфоманс? А мне придётся объяснить, потому что мужчина немного хмурился, явно силясь понять, о чём конкретно я говорю. Я сделала один ровный глубокий вдох.

― Меня так учили, ― пояснила я, по крайней мере попыталась, ― Ну, в смысле учили сразу на нескольких языках… говорить. ― я еле умудрилась закончить мысль. Рамир, удивлённо посмотрел в сторону.

― Вот как… И на каких? ― посмотрел он на меня. Вот, чёрт! Назад пути не будет. Его и не было, не стало как только я переступила порог этого дома.

― Английский, французский, немецкий, ну и русский само собой. Немного знаю греческий, но это всё из-за подруги.

― Она гречанка? ― спросил он размышляя о чём-то, ― В вашем классе училась, Солярия, верно?

― Да. ― кивнула я.

― У тебя акцент, какой твой родной язык?

Я пару раз моргнула.

― Акцент? ― пошептала я недоумённо. У меня акцент? Откуда у меня акцент? Мне никто никогда не говорил об акценте…

― Чуть-чуть. ― подтвердил мужчина. Афигенно, я восемнадцать лет жила, и даже не знала об этом.

― Ну, вообще русский. ― ответила я, ― Но… наверное навахо всё же мне ближе.

― Навахо? ― он склонил голову чуть влево. Чёрт подери я теряюсь в его присутствии.

― Да. ― подтвердила я, неуверенно, ― Но ему нарочно никто не учил, просто в семье говорили на атапаскских языках, вот я и… ― я не договорила, его внимательный умный взгляд, сеял во мне сильное смятение и тревогу. Я сжала порезанную ладонь под столом, рука откликнулась острой пульсирующей болью.

― У тебя в роду есть индейцы?

― Да. ― кивнула я. Он перебрал пальцами по поверхности стола.

― Кто если не секрет?

― Бабушка, была индеанкой. ― ответила я, ― Хэнви ― это фамилия, принадлежит роду, со времен гражданской войны, и колонизации в Америке, ну вы понимаете о чём я.

Я переборола ком в горле, отпив воды из стакана. Дерьмо, у меня руки трясутся.

― Конечно. ― кивнул он уверенно, ― Бабушка уже не с вами, да? ― поинтересовался он деликатно.

― Да, и дедушка тоже. ― подтвердила я, уж лучше говорить об усопших родственниках, чем о еле живой мне, ― Дедушка, был русским, просто жил в Америке, он был музыкантом.

― А мама?

― Мать на половину русская, на половину полячка. Она ваша коллега, кстати. ― заметила я. Мужчина слегка прищурился.

― Бизнес?

― Точно. Фирменная сеть, по трём или четырём городам. Честно говоря, точнее не скажу. ― призналась я. Понятия не имею, о её бизнесе. Мужчина немного нахмурился, явно что-то вспоминая.

― Константин Смолов… ― проговорил он в сторону, ― Громкое имя. Ваша семья, носила графский титул. Да, и сейчас собственно. Твой отец архитектор, верно?

― Да. ― подтвердила я и положила руки на стол. Его взгляд был сосредоточен на моём запястье, на инициальной нити и кресте на нём.

― Ты крещёная?

― Не так. ― ответила я ровным тоном, сгорая от леденящего ужаса внутри, ― Я…. у меня не христианская религия.

― Анимизм? ― спросил мужчина немного подумав.

― Тотемизм. ― поправила я. Это было то, в чём сомнений не было, то, в чём я всегда могла быть уверенна. Никто не сможет уничтожить наши обычаи, а наши дети, кем бы они ни стали, будут уважать и хранить наши тайны.

«Которых у меня не будет» ― напомнило мне моё подсознание.

― Тебе восемнадцать, верно?

― Да. ― подтвердила я. Мужчина подался вперёд облокачиваясь о стол, ― Просто, извини, за сверхлюбопытство конечно, но как то в голове не укладывается. ― заявил мужчина сдержано мне улыбаясь, ― Ты занимаешься музыкой, ты рисуешь, знаешь несколько языков, но… ― он наводяще не договорил, предоставляя мне возможность объясниться. Да, как же ему объяснить, почему я не учусь в универе, не говоря об аварии, шизофрении? Лгать? Да, если он захочет все равно узнает.

― Я планирую всерьёз заняться музыкой.

Что ещё я могу сказать? Он с понимании кивнул, хотя едва ли он понял. Если бы понял: понял, что я не честна до конца, что ничего я не планирую, кто я в конце концов, меня бы здесь уже не было.

― Извини, я просто интересуюсь. ― сказал он, ― Родина твоей бабушки, Северная Америка?

― Верно. ― подтвердила я, ― Штат Юта.

Он на мгновение поджал губы, и усмехнулся, качая головой.

― Удивительно. ― он поймал мой взгляд, ― У тебя татуировки на руках?

Я покосилась на свою руку. Он видимо увидел ворона на руке. Этого он может и не понять…

Я облизнула пересохшие губы.

― Да…

Но ответа ему явно было недостаточно. Я взяла себя в руки.

― Это мой тотемный знак. ― пояснила я, осторожно, ― Ворон, как знак зодиака ― весы и он же мой тайный наставник, как… ангел-хранитель.

Он просто кивнул, рассматривая птицу и посмотрел мне в глаза.

― А остальные?

Откуда он?… Где он мог видеть? Неуверенная, я всё же закатала рукава синего кардигана.

― Лунные фазы, отчасти это из-за индейской фамилии. ― показала я, и закатала рукав, отрывая вторую руку, ― А это, мелодия, она много значит для меня.

Мужчина пробежался изучающим взглядом, по моим рукам, по татуировкам. Его взгляд был холоден как айсберг. На мгновение в глубоких карих глазах скользнуло что-то горькое, почти болезненное. Не смотря на меня, он расстегнул запонку на манжете светло голубой рубашки, и закатал рукав.

― Это они срывают?

Я задохнулась. Мой взгляд приковал шрам сантиметров в десять, не меньше, вдоль внутренней стороны левой руки. Я подняла взгляд на мужчину.

Что он делает? Выдаёт мне кредит доверия? Так кажется это называет док.

― Однажды я думал, что потерял единственного сына. По-настоящему и навсегда. У Рафаэля, роза на руке. ― сказал Рамир, застёгивая запонку, на манжете, ― И надпись на латыни, на другой.

― Я знаю. ― шепнула я. Он поймал мой взгляд.

― Знаешь почему?

― Отчасти.

― Раф, вот так же как и ты носит крест, на запястье, но он не его. Это крест Розы, от своего он едва не отрёкся в своё время. У него были на это более чем веские основания, разумеется, он утратил веру.

Мужчина как-то выжидающе замер на мне взглядом. Возможно давая мне передышку, и время на осмысление.

― Когда ты потерял ритм божьего барабана ― ты потерян для спокойствия и ритма своей жизни. ― сказала я полушепотом. Я едва могла расслышать свой голос.

― Не поспоришь. ― уверенно кивнул Рамир, ― Но я православный, Виктория, всегда им был и буду. Я всегда верил, что моему сыну воздастся, добра, в сто крат больше, за всё зло, что ему причинили.

Он говорил уверенно, и словно ожидал от меня понимания. Я не знала, как с этим быть. Я не в коем случае не отвергаю христианства, это учение по своему бесконечно удивительно. Но люби омрачили чудо насилием и кровопролитиями. Там, где кончается сомнение, начинается фанатизм. Отталкивает именно этот ожесточённый фанатизм, он вообще, ни с какой свободой не совместим, в принципе. Фанатизм ― это всегда ограниченность, и только. То же самое рабство, в итоге… Инквизиторы сжигали ведьм на костре, в то время, как слово «ведьма» берёт свои корни, от слова «ведать». Видеть, знать, и давать тому, кто нуждается в этом ― вот собственно в чём заключалось их преступление против церкви. Так, где вообще заканчивается чудо Господнее и начинается колдовство? Где грань? Её нет. Просто нет никакой разницы. Разница познаётся в сравнении, и только последствия деяний могут рассказать о том, что является Добром, а что Злом. Эта религия вообще навязанная. Испокон веков те же славяне верили в Перуна, и прочих древних богов. Славяне ― язычники, по сути своей. И всё их устраивало! Это потом уже веяния Византии принесли православие. Но разве это правильно? Учение должно приходить изнутри, а не снаружи. И что несёт в себе христианство? Крестовые походы, инквизиция ― что это если не фанатизм, причём весьма нездоровый, на грани с порабощением. Это и есть порабощение. Испанцы завоевали и колонизовали Мексику, под флагом церкви. В 1519 г. Антонио Аламинос повел к «золотой стране» ацтеков девять кораблей Кортеса с 600 солдатами. Первая схватка с индейцами произошла на южном берегу залива Кампече в стране Табаско. Сломив сопротивление местного населения, Кортес послал три отряда внутрь страны. Встретив крупные военные силы, они отступили с большим уроном. Кортес вывел против наступающих туземцев все войско. Индейцы сражались с большой отвагой и не боялись даже пушек и коней. Тогда Кортес ударил с тыла своим небольшим кавалерийским отрядом. С тыла! Нападать со спины, это удел трусов, это отвратительно и низко. На острове Косумель, где был храм, почитаемый народом майя, по приказу Кортеса языческие идолы были разбиты! Разбиты вдребезги! А капище было превращено в христианский храм! При том, что крест почитался индейцами Юкатана ещё задолго до рождения Иисуса Христа! Вот и где, скажите мне была, в тот момент, хвалёная веротерпимость? Разумеется, Майя практически сразу приняли христианство, а куда деваться? Жить-то хочется. Я верю в Бога, но не верю я, в такого Бога, который сидит над муравейником, и преломляет солнце сквозь лупу. Моя вера, проста, в ней нет заповедей, в ней есть легендарный опыт накопленный покорениями, в ней есть гармония и мудрость. Моя вера, говорит мне, что человек сам делает свои стрелы, что, если тебе не за что благодарить Бога, виноват ты, не Он. И когда Великий Дух посылает новый день, он посылает его ― всему. Великий Дух везде; он слышит все, что находится в наших умах и сердцах, и необязательно говорить с Ним громко. Великий Дух несовершенен. У него есть светлая сторона и темная. Иногда темная сторона дает нам больше знаний, чем светлая. Ведь у души не будет радуги, если в глазах не было слёз. Мы не хотим церквей, потому что они научат нас спорить о Боге. И, мы не беспокоим людей об их религии.