Что до Солы… Мне вообще-то всегда нравилась моя подруга со странным именем в честь звезды и греческими корнями. Фишка в том, что я всегда это делаю ― отталкиваю и раню людей, которые ближе всего ко мне. Словно хочу их оградить, защитить от себя.

Но я не хочу этого, не хочу её терять. Не хочу, и всё тут. Не умею сближаться с людьми, от того и особенно болезненно отпускать людей, что стали дороги. Меня не покидала мысль, что Сола говорит со мной иначе. Это её обеспокоенное лицо… мне не нравится, это выражение. Так на меня смотрели слишком многие. С беспокойством, с напряжением, осторожно, под маской невозмутимости, так, как будто следили за каждым моим вдохом. Именно это они собственно и делали, ведь я трудный ребёнок. Угу. Ребёнок, мать их! Я перестала быть ребёнком, когда в моей жизни разверзся ад, посеял хаос и разорвал мой мир на части. Я никогда и не была ребёнком.

Психологи ― идиоты.

Даже я уже давно поняла, что это никакой не сложный переходный возраст. Я такая, сколько помню себя. Гиперреактивность и неусидчивость, перетекли в откровенно неадекватное, вспыльчивое поведение, резко срывающееся в депрессивный ступор, внезапные приступы сильного страха и манию к самоповреждениям. А после, снова эйфорический взлёт, и снова падение, и снова всё сначала. По чёртовому кругу, словно сквозь все девять кругов ада и небесных сфер. И гаптофобия ― сколько себя помню, панически боюсь физического контакта, любых прикосновений людей. У меня реально серьёзные проблемы с контролем эмоций. Я, кажется, знаю свой диагноз, давно уже поняла. Но, как знать? Я могу и ошибаться, я конечно весьма близко знакома с психиатрией, но в толковании самой себя, я не мастак. Для этого мне нужен доктор. Пункты с двенадцатого по шестнадцатый: ненавижу докторов. Я ненавижу таблетки которые они заставляют меня принимать, без них я не могу нажать на стоп. Я ненавижу жать на стоп, но когда я принимаю препараты, я забываю об этом в тупом терапевтическом тумане забвения. Я ненавижу себя, но больше всего я ненавижу терять эту ненавистную себя. Без неё ― я никто.

Мысли сумасшедшего. Нон-стоп.

Сосредоточила все своё еле живое внимание на движении от колыхающихся штуковин, и вплела в них переливчатую мелодию струн, воспроизводя композицию «Не Надо Слов», группы Люмен. Я с нетерпением вела музыку от медленного вступления, к феерии композиции. Я не люблю спокойную музыку, мне сразу хочется подпевать. Желание петь ― это путь к замыканию. Эта мысль молниеносно разожгла во мне сильнейшую ярость. Я зажмурилась и рванула струны. Резко, громко, агрессивно, ровно на столько, чтобы сжечь ярость внутри о вибрации струн. Меня стало потряхивать, от отвращения и ненависти. Хотелось рычать, реветь, кричать. Перекричать. Хотелось заглушить. Меня качало на волнах, струны кричали свою запальчивую мелодию…

А я застряла где-то посередине. Между адом и раем, в проклятом промежутке.

Я открыла глаза, не смотря на струны, следя за движением по запястью, моего браслета из множества переплетённых цепочек с подвесками из разных металлов и камушков. Украшение холодило мою кожу. На второй моей руке, специальная нить ― инициальная красная нить, с нанизанными на неё серебренными бусинами. На обеих моих руках татуировки, вечно скрытые под рукавами ото всех. На обеих моих руках отвратительный лик моих демонов…

Я запуталась и запнулась на пол такта. Маленький медиатор выскочил из руки и пальцы пронзила боль, по инерции зацепив грубые струны. Подняв медиатор с пола, я уже чувствовала, как боль остывала в осеннем полуденном воздухе. Меня догнала и заколотила боль иной природы, психогенная боль ― мой ад на бренной земле. Демон вожделения выбирался наружу, но я не позволяла направлять меня. Он может завораживать меня. Убивать меня. Накпэна Ачэк[9] ― мой демон затмения. Я резко втянула воздух и посмотрела на свою руку, вырывающую риффы[10]. Я дышала глубоко, часто, полной грудью, удовлетворенно. Боль в пальцах опаляла, пульсировала, опьяняла ещё одно короткое мгновение. Демон тихо нашёптывал на уши. Но пока я могла вдеть это, осознавать, я контролировала ситуацию, не впадая в губительные маниакальные крайности. «Если ты заметил, что скачешь на мёртвой лошади ― слазь!»[11] Я помнила об этом, потому имела власть над этим мгновением, но была не властна ни над собой, ни над своей болезнью, ни над своей жизнью.

Когда-то давно, когда мне было лет тринадцать, я впервые задумалась над тем, почему я не была похожа на своих сверстников. Почему, не могла быть нормальной, как все? Впрочем, я даже среди ненормальных, была… другой. Хотя бы потому что, кто-то своё нездоровье отрицает, кто-то защищает. Точнее, они либо не признают, что больны, либо болезнь становится для них оправданием. Я не отрицала и не защищала, просто где-то глубоко внутри я знала, что нет оправдания без вины. Какие бы процессы не происходили в моей голове, генетический это сбой или что-то ещё, я не искала виноватых. Нет, я осознавала конечно, что мои родители неплохо мне помогли съехать по наклонной, но это их ошибки, свои совершала только я сама, и никто кроме меня. Возможно, это лицемерно с моей стороны, но когда мне встречались люди, говорящие, что едва ли не заблаговременно готовили самоубийство, в смысле реально осознанно, при этом они прятались за своим недугом, словно он оправдывал их… мне хотелось врезать им. Да вот именно так, и можно даже не пытаться понять почему это вызывает такую реакцию у меня. Может, оттого, что я точно знала, что это не круто, что если ты хочешь доказать всем, что у тебя стальные яйца, имей смелость жить. Может, мне было обидно, что такие вот случаи, не много не мало дискредитация тех, кто действительно борется, на личном примере доказывая, что можно оставаться на плаву не взирая на всю эту психо-хрень. И это лицемерно, поскольку, я не обманывала себя и не жалела, но была хуже их всех вместе взятых. Ведь, я могла бы принять помощь, и думаю доктора помогли бы мне справиться с этим, но я была слишком слабой чтобы переступить через собственный страх и солипсизм. Надо ли говорить, что это обернулось не лучшим образом? И так по сей день, и почему я так боюсь оглянуться назад, почему такая перспектива, как вспомнить всё, постигает меня в благоговейный ужас, я клянусь, не знаю, и самое дерьмовое, что даже не пытаюсь. Вот почему я себя ненавижу, не за то что я делала со своей жизнью, с собой, с окружающими меня, а именно за эту трусость. Чёртовая слабачка. Феминистки всего мира, отделали бы меня за то, какая я эмо-размазня. Если бы я собрала всю свою волю в кулак и надрала зад своим демонам, многого удалось бы избежать. Хотя, несколько странным было то, что я находила в себе силы двигаться дальше, даже в такие времена, как сейчас, но не находила сил взглянуть на «вчера». Вообще никогда не боялась жить «сейчас». Я вовсе не прибываю в ангедонии всё время. В этой жизни было то, что меня радовало, то что мне нравилось, чем я увлекалась, но только «сейчас». Моё «вчера» наполовину чёрный лист, наполовину влёты и падения. Поэтому в моём «завтра» нет определённости. Его вообще словно нет, потому что я знаю, что имею свойство по каким-то причинам терять… вкус к жизни наверное. Поэтому, не знаю, когда же наконец наступит тот день, в котором я наконец буду в порядке. Одно я знаю кристально ясно: это зависит только от меня. К несчастью, чтобы прийти к этому осознанию, мне пришлось умереть.

Я расслабила руки, наслаждаясь последним затихающим дребезжанием струн. Я опустилась на мягкие как облака подушки и отложив гитару, взяла книжку из стопки на полу. Джон Фаулз. «Волхв». Я утопила свой безумный мир в художественной реальности. Я всегда это делаю, подчиняясь своему кредо. Домик на дереве ― мой священный храм. Гитара ― моя исповедь. Кисть ― моя правда. Книги ― моё убежище. Не помню когда именно, но дочитав книжку, я в обнимку с пандой Эдди, провалилась в прерывистый пустой сон, без сновидений.

Глава 3. День осеннего равноденствия

Меня разбудила синичка, залетевшая в мой домик. Говорят синичка ― это к празднику или к счастью. Призадумалась. Да уж, хорошо счастье, ничего не скажешь. Бьюсь об заклад, Инна даже не заметила, во сколько я пришла, вчера. Так всегда. Она шагу мне не даёт ступить, умудряясь игнорировать факт моего существования. Меня бесит, что эта мысль до сих пор застревает костью поперёк горла. Не хочу чувствовать боль из-за такой как она. Не хочу этого чувствовать, но вопреки всему, чувствую: боль, обида, злость. Чувствую себя одинокой и сломанной.

Пару лет назад, она забрала меня у отца. И то, только потому, что я видимо отравила ему жизнь и он сам попросил забрать меня, после очередной реабилитации. Собственно не удивительно, ведь пока я с ним жила, я и не жила даже ― существовала. Я давно уже потеряла себя, там, где чёрт ногу сломит. Я ставила школу на уши. Дралась, огрызалась с учителями, вытворяла опасные вещи, любила по крышам гулять… с завязанными глазами. Связалась с плохой компанией, как следствие с возрастом появились пагубные пристрастия. Приводы в детскую комнату милиции, кабинеты соцработников и психоаналитиков, между тем, плавно переросли в судебные иски и курсы реабилитаций в частных клиниках. Думаете, я мечтала вернуться к матери?

Да, чёрта с два!

Я говорила, почему я ненавижу психологов, нет? Всё достаточно просто. Они не смогли залезть в мою голову и залечили моему отцу, что всё это, из-за переходного возраста и дефицита материнского внимания. О, правда?

Да в гробу я видала её материнской внимание. Мне вполне было достаточно его внимания ― внимания своего долбанного безалаберного отца! Но всё что последовало далее, это ссылка к треклятой ведьме, что по злой шутке судьбы является моей матерью. Она меня презирает. Мысли, что её дочь ― больная, дефектная, неправильная, ― вызывают у неё отвращение. У меня это вызывает самодовольную ухмылку. Мне нравится, что её прям-таки корежит рядом со мной.