«Как тут хорошо!» — думала Рингильда и стала спускаться по ступеням все ниже, и ниже, пока глазам ее представились монументы, плиты и кресты, воздвигнутые в память усопших. Поверх черного платья на ней была надета пелеринка с черным капюшоном, который она себе надвинула на лоб.

Посреди кладбища стояла часовня, воздвигнутая в память прежней игуменьи. Перед образом горела лампада, у дверей часовни стояли два кипариса, еще с зимы укутанные рогожками и перевитые двумя веревками. Рингильда осторожно развязала одну из них и обвила ею свой стан. «Теперь, — думала она, — я скоро достигну своей цели».

Близь рва, у самой стены, стояло одно высокое ветвистое дерево. Рингильда ребенком часто взбиралась на деревья, поэтому поднялась на него как белка и, привязав веревку к одному сучку, стала спускаться по ней с дерева, стараясь встать на ограду. Держась одной рукой за веревку, а другой опираясь на стену, она скоро очутилась на земле и пустилась бежать по направлению к первой деревушке, где жила Иоганна, сестра Эльзы. Уже начало смеркаться. Звезды покрывали небо. Рингильда вдыхала полною грудью животворный воздух полей. Миновав поля, она начала подходить к лесу, который показался ей страшным. Смеркалось, и издали каждый пень казался ей старой монахиней, следящей за ней и ожидающей ее приближения. Ей слышался конский топот. «Это герцогиня послала за мною», — думала Рингильда. В лесу запели птицы; рога засеребрилась под лучами восходящего солнца. Рингильда сняла свои башмаки и несла их на плече. Ножки ее холодели, от мокрой росы. Рингильда этого не замечала и все быстрее и быстрее шла вперед, лишь бы миновать этот страшный лес с его таинственными привидениями. Вот, наконец, показался свет с поля, и издали завиделись избушки. Рингильда стала ускорять шаги, иногда неслась бегом. Ей страшно было одной и хотелось иметь вблизи себя другую человеческую душу, с которой она могла бы поделиться и мыслью, и словом.

Наконец она вошла в деревню, показавшуюся ей обетованною землею. Тихонько постучалась она в двери хижины, в окне которой виден был яркий огонь горевшей печи. Какая-то женщина вынимала из нее горячие хлебы. Глядя на них, Рингильда почувствовала, что она голодна. Она постучала сильнее, и голова тетки Иоганны показалась в дверях. Сначала она не узнала Рингильду, но когда девушка еще раз окликнула ее, то старуха впустила ее в дом.

Иоганна была сестра Эльзы, в доме которой воспитывалась Рингильда. Глядя на нее, старуха восхищалась красотой молодой девушки, но не вполне ее узнавала.

— Тетя, неужели ты меня не узнаешь? — воскликнула Рингильда.

Тогда старуха взяв молодую девушку за обе руки, притянула ее к горящей лучине и, оглядев с головы до ног, воскликнула:

— Это ты, Рингильда! Как ты выросла! Ну, садись за стол. — Она, вынув из печи горячий отвар из круп и овощей, поставила его не стол перед Рингильдой с большим ломтем хлеба.

— Кушай, дитя мое! — говорила старуха. — Расскажи скорее, что с тобою случилось, куда ты идешь?

— Ты знаешь, тетя, что я четыре года жила в монастыре. Я иду оттуда. Герцогиня хотела обрезать мои волосы и обратить их в нитки, чтобы вышить из них кому-то знамя.

— Ну, а потом?

— Разумеется, я оттуда убежала.

— Ах, Боже мой! в такой поздний час!

— Да что же тут особенного, тетя? Ведь меня отец Хрисанф отдал только на четыре года. Я вправе была уйти.

— Да я тебя не порицаю, Рингильда. Только боюсь, чтобы герцогиня не отомстила тебе за твой побег.

— Теперь я не в ее власти и очень рада, что нахожусь у тебя и что скоро увижу Хрисанфа и Эльзу.

— Ляг на мою постель и отдохни, а я тем временем пошлю в Борнговед за братом.

Иоганна боялась погони за Рингильдой из монастыря и не желала отпустить ее одну. На другой день вечером явился и отец Хрисанф. Он рад был видеть Рингильду, любовался ею и, гладя ее по головке, промолвил: «Какое святотатство со стороны герцогини посягать на этот золотой убор, которым украсила тебя природа!»

— Ты не сердишься на меня, Хрисанф? — сказала Рингильда. — Теперь спал камень с моей груди. Я боялась твоего порицания за мой поступок.

— В монастыре никто не имеет права отдавать такие приказания. Ты была права, мое дитя, что не хотела подчиниться требованиям герцогини, жаль только, что ты меня не предупредила о своем намерении уйти оттуда. Будем надеяться, что герцогиня тебя простит; как умная женщина, не станет преследовать тебя за твой побег, когда узнает об этом, не станет затевать дела, тем более, что ты была весьма полезна в монастыре и срок твоего обучения кончился.

— Я рада, что возвращаюсь домой к тебе и Эльзе, — промолвила Рингильда.

Простившись с теткой Иоганной, отец Хрисанф и девушка отправились в путь.

Идя с отцом Хрисанфом, Рингильда вспоминала, как несколько лет тому назад ребенком она с тяжелым сердцем шла по той же самой дороге в монастырь. Молодая девушка была в веселом и радостном настроении духа, и мысли ее перенеслись во времена ее детства, когда в лесу ее родной деревни разные духи и сказочные герои представлялись ее воображению. Ей казалось, что хотя она и вышла из детского возраста, но все же будет испытывать те сладко-таинственные ужасы, которые волновали ее детское сердце. Она горела от нетерпения увидеть Эльзу и свой дом, где она пользовалась такой свободой и где ей казалось в детстве, что она королева мира.

Поздно вечером отец Хрисанф и молодая девушка вступили в деревню Борнговед, где все поселяне спали крепким сном и, кругом царила мертвая тишина.

* * *

В Эстляндии, на берегу моря, в нескольких милях, от крепости Ревель, возвышался замок. Готическая архитектура постройки замка выделялась среди первобытных построек этой местности. Он был выстроен на подобие германских замков. Хозяин его был выходец из Вестфалии и поселился в Эстляндии после покорения ее датским королем Вольдемаром II.

На балконе замка стояли шесть пажей от шестнадцати- до двадцатилетнего возраста. Они были в праздничной одежде и, по-видимому, кого-то ждали. Пятеро из них весело разговаривали между собою, а шестой стоял поодаль от своих товарищей и наигрывал на лютне какую-то грустную песню.

Слуги замка расстилали по полу и развешивали, до стенам ковры. Шамбеллан ходил с связкою: ключей вокруг стола, уставленного рубками и приборами для гостей. Садовники срезали в клумбах живые цветы и клади их в корзины.

Пажи рассуждали о том, удостоятся ли они чести сопровождать своего рыцаря в предстоящем сражении, и удивлялись, что их товарищ, Альберт, сидит безмолвный и, казалось, ничего не слышит. Друг его, Генрих, отошел от группы товарищей и, подойдя к Альберту, спросил его, почему он сегодня так молчалив и грустен.

— Надоело мне ждать его, — ответил ему Альберт.

— Если капеллан тебя бы услышал, то, наверное, наказал бы тебя, Альберт.

— Я говорю, что мне скучно без нашего рыцаря. Этот замок точно остов человека без души в его отсутствии.

— Ах, это так! — сказал Генрих. — Прости, я тебя не понял!

— Генрих, я, ведь, сирота и на всем свете имею только двух близких мне людей: его и мою сестру Риргильду, которую я хотел навестить в монастыре. Наш господин хотел меня взять с собою, но эта поездка не состоялась, так как король внезапно вызвал моего властелина в замок Вордингборг.

— Тебе скучно, потому что ты давно не видал своей сестры? — спросил Генрих.

— Да отчасти и от этого; затем, я не уверен, возьмут ли меня на войну. У нас, ведь, идут здесь интриги, как при дворе. У меня есть враги среди этих мальчиков, наших товарищей. А мне так бы хотелось отличиться на войне и даже быть его телохранителем!

— Генрих, послушай, что я тебе скажу, — добавил Альберт шепотом. — Я видел вчера ночью привидение в этом замке! Ах, как я его испугался! Боюсь, не предвещает ли это чего-нибудь недоброго. Пойдем в сад, я тебе расскажу там, как было дело.

Взяв за руку товарища, Альберт потащил его за собою по лестнице. Сойдя с нее, мальчики уселись на скамейке под тенью ветвистой липы, стоящей на дворе чести.

— Ну, говори же скорее! — торопил заинтересованный Генрих.

— Ты знаешь нашего старого звонаря Гаммерштедта. Его вывез наш dominus из Вестфалии. Он мне как-то рассказывал, что в старинном замке предков рыцаря показывалось привидение норвежского короля, святого Олафа, с которым предки нашего господина сражались за Белого Бога и Его веру. С тех пор дух короля появлялся в замке их перед каждою грозящею им опасностью. Так вот, его-то я видел в прошлую ночь!

Глядя друг другу в глаза, мальчики побледнели от страха.

— Где же ты его видел? — спросил испуганный Генрих.

— Тень его медленно прошла мимо балкона из одной башни в другую.

— Ах! как страшно. Что это видение предвещает?

— Не знаю, но что-либо да предвещает. Звонарь Гаммерштедт это знает, — продолжал Альберт.

— Какая одежда была на нем?

— Он был, кажется, в рыцарском одеянии, в шлеме и латах. Я видел белый плащ и замер от страха, когда он, освещенный светом луны, остановился на балконе. Я видел как бы кровь на его руке.

— Ах, как страшно! — промолвил Генрих. — Ты, конечно, убежал?

— Нет, я остался на месте, как вкопанный.

— Что бы означало это? — спросил Генрих.

— Я думаю, что наш dominus будет ранен в сражении. Как бы я хотел быть его телохранителем, чтобы предотвратить грозящую ему опасность!

— Сегодня мы более свободны, чем когда-либо. Не придешь ли ты, Альберт, ночью в сад, чтобы поговорить об этом на свободе?

Порешив встретиться в саду в двенадцать часов ночи, оба друга расстались. Альберт отправился на берег моря, находящийся в нескольких шагах от замка, а Генрих присоединился к группе товарищей, которые на дворе чести стреляли из лука, чтобы упражняться в ловкости.