— Счастливый Альберт! — сказала Рингильда. — А монастырь, в который ты меня ведешь, похож на рыцарский замок?

— Монастырь также замок, но не рыцарский. Там обучают детей молитвам, пению, музыке и изящным работам.

— Ты мне говорил, что игуменья монастыря герцогиня?

— Да, Рингильда, она племянница нашего короля; там ты увидишь весь двор, архиепископа, герцогов, рыцарей и герцогинь, которые часто навещают игуменью.

— Неужели, — сказала девочка, — я увижу этих герцогинь, которым Эльза и я вышивала такие богатые платья.

Отдохнув два часа под тенью ветвистой липы, монах и ребенок снова отправились в путь. Солнце садилось за лес, и воздух стал свежее. Вскоре показалась башня монастырской церкви с ее высокой остроконечной крышей. Вид этой каменной глыбы не особенно хорошо подействовал на ребенка.

«Крепкие стены, — думала девочка, — отсюда не убежишь!»

— Присядем еще немного на травку, — просила монаха Рингильда. — Дай отдохнуть! Платьице мое смялось, и рубашка уже не так свежа. Как же я буду представляться герцогине?

— Как только мы придем в монастырь, я тебя сведу к канониссе Кунигунде. Там тебе принесут монастырское платье, а это я снесу домой и отдам Эльзе.

— Я боюсь герцогини! — сказала Рингильда.

— Она очень добрая и образованная женщина. Ее не надо бояться.

— А если я буду очень скучать по тебе и Эльзе, ты меня возьмешь домой? — спросил ребенок.

— Конечно, — ответил ей отец Хрисанф.

— Ну, так пойдем, если идти надо, — сказала Рингильда и гораздо бодрее стала идти рядом с отцом Хрисанфом.

Приближаясь к монастырю, монах, в свою очередь, испытывал душевное волнение и не мог выговорить ни слова. Ему жаль было расстаться с девушкой.

— Я обещал ее матери, что она будет образованною, и теперь должен исполнить ее волю, — плохо утешал себя отец Хрисанф.

* * *

Монастырь, в который отец Хрисанф привел Рингильду, казался скорее маленьким двором, находящимся в постоянном сообщении с двором короля, а равно с Германиею и Римом. Все вельможи, возвратившиеся из далеких стран, навещали герцогиню. Дети, находящиеся в монастыре, постоянно слышали рассказы о тех геройских подвигах, которые рыцари совершали во время крестовых походов, и в их воображении носились образы этих героев, которых все уважали за храбрость и отвагу. Временно находившиеся в монастыре дочери сановников и герцогини королевской крови собирались по вечерам на паперти церкви, которая выходила в сад, и рассказывали друг другу героические германские саги. Рингильда незаметно пробиралась к ним и, прислонившись к колонне, жадно слушала их рассказы.

Каждый день по утрам монахини обучали детей чтению и письму латинскими буквами, по азбуке, введенной в Дании королем Вольдемаром II (runenalphabet).

По вечерам монахини читали им рассказы о святых отцах, деяния апостолов, легенды о святых; из них самыми поэтичными были легенда о святом Себастиане и сочинения скальда Эйнара Скуласона. Дания отличалась своими медицинскими знаниями, и в то время женщины должны были иметь понятие о врачебной науке (они ухаживали за больными и ранеными) и собирать в лесах врачебные травы.

Девушки, воспитывавшиеся в монастыре, обучались рукоделиям, изготовляли изящные одежды для двора и вышивали знамена для войск и церковные орнаменты. Рингильда, привыкшая к этим работам с детства, стала вскоре одною из самых лучших золотошвеек. Самолюбивая девушка редко резвилась в обществе, своих подруг, да и вообще воспитанниц редко выпускали на свежий воздух. Им позволялось гулять в саду, окруженном высокою каменною стеною. Рингильда, вспоминая привольную жизнь в деревне, где глазам ее представлялся обширный небесный свод, на котором ночью горели мириады ясных огней, не могла примириться с каменною стеною, окружавшею маленькое пространство монастырского сада.

Так прошло пять лет, и из ребенка образовалась красивая семнадцатилетняя девушка, — с прежним детским выражением лица, только стан ее вполне развился. Она была выше среднего роста и стройна, как пальма. В это время приехал в монастырь герцог Оттон фон Люнебург и, заметив молодую девушку, спросил сестру, кто она такая.

— Это сирота, деревенская девушка. Не стоит обращать на нее внимания! — сказала герцогиня.

— Неужели! — воскликнул герцог, — а я принял ее за аристократку. Я думаю, эта девушка очень развита и образована. По выражению ее лица видно, что она живет каким-то духовным миром. Кто бы она ни была, но она самая интересная из всех твоих воспитанниц.

— Я ее хорошо знаю: это самая обыкновенная деревенская девушка, которая скучает у нас по своим нивам и лесам. Одно, что в ней есть хорошего, это — ее золотые руки. Она самая лучшая моя золотошвейка.

— Кстати, сестра, — вспомнил герцог. — Я приехал тебя просить приготовить знамя для самого храброго из наших рыцарей. Ты ведь знаешь, что мы готовимся к сражению.

— Когда тебе нужно приготовить знамя? — спросила его герцогиня.

— Я думаю, мы выступим в поход в июле месяце.

— О! тогда у нас еще много времени, и я обещаю тебе сготовить его и ручаюсь в том, что оно будет изящно и красиво.

Лицо герцогини покрылось бледно-розовою краскою. Она предугадывала, кому предназначалось это знамя, именно, для того самого воина, которого она видела в ратгаузе в день принесения королю присяги на верность и с тех пор не могла забыть.

— Кто же может быть мужественнее и отважнее его, кто же более, чем он, достоин этого знамени? — думала она. — С ним ни в красоте, ни в благородстве, ни в храбрости не может никто сравниться!

Как только герцог уехал вечером домой, настоятельница заперлась в своей келье и долго ходила взад и вперед по комнате. На другой день она после обедни позвала к себе Рингильду и велела ей распустить свои волосы. Подойдя к молодой девушке, она принялась сама расчесывать их гребенкой и, любуясь ими, сказала: «Рингильда, мой брат заказал нам знамя для самого храброго из воинов короля, и мы будет иметь счастье увенчать нашим подарком победителя. Надеюсь, мы сделаем все возможное, чтобы содействовать славе нашего монастыря!»

— Что же я должна сделать для этого? — смутясь, спросила Рингильда.

— Тебе надо остричь свои белокурые волосы и вышить ими целую картину святого Георгия Победоносца, поражающего дракона. — И, взяв одну прядь волос в руку, добавила: — Из твоих волос войдут такие тонкие чудные нитки!

— Когда я должна это сделать? — спросила Рингильда.

— Завтра. Твои волосы вырастут скоро и будут ровнее и красивее прежних, а знамя выйдет необыкновенно изящно! Вся слава выпадет на твою долю. Я тебя представлю королю, как самую лучшую свою художницу.

— Нет, я не могу пожертвовать своими волосами, простите меня герцогиня, — возразила Рингильда в испуге.

— Разве ты смеешь мне отвечать и ослушаться!

— Не браните меня, герцогиня, — ответила ей Рингильда, — я скажу вам всю правду. В моей родной стране предание гласит, что девушка из деревни Борнговед с белокурыми волосами по имени Рингильда должна спасти народ свой. Если же она лишится своих волос, то она умрет. Ворожея сказала мне, что эта девушка я…

Герцогиня гневно смотрела в глаза Рингильды. Она жалела, что не могла ее уничтожить в эту минуту.

— Какая дерзость, — сказала герцогиня, тяжело дыша и трудно владея собой. — Как ты высоко мнишь о себе, ведь ты еще ребенок, ничто, бедная девушка, которую я приютила в своем монастыре из жалости и сострадания. Какое самомнение. Мы даже не знаем, чья ты родом? Я тебя приняла в свой монастырь в угоду отцу Хрисанфу, которого я уважаю; и вот чем ты мне отплатила. Видно, что не научилась ты смирению в нашем монастыре. Иди спать, теперь уже поздно. Завтра мы переговорим с тобою серьезно об этом деле. Кто не хочет смириться, тому придется страдать, — сказала герцогиня. — Завтра после обедни я снова позову тебя к себе.

С этими словами гордая настоятельница повернула спину Рингильде и медленным шагом пошла в свои покои.

Рингильда после исчезновения герцогини долго еще стояла в коридоре, ведущем в кельи монахинь. Она тряслась всем телом и, несколько раз молясь, спрашивала себя: «Что делать?»

«Бежать!» — ответил ей внутренний голос, бежать без оглядки. «Дай Бог, чтобы это мне удалось. Матерь Божия спаси меня, помоги мне», — шептала девушка-ребенок. С этим намерением она ускорила шаг и направилась в свою келью.

* * *

Монастырь находился в трех милях от деревни Борнговед, в котором родилась Рингильда. Она хорошо знала туда дорогу. Как только монахини улеглись спать, Рингильда вышла из своей кельи. Луна сияла своим зеленоватым светом через железные решетки окон на каменный пол длинного большего коридора, ведущего в церковь. Это были большие окна в готическом стиле; через них освещался длинный каменный лабиринт, по которому пробиралась Рингильда к церкви. «А вдруг поймают меня! — думала молодая девушка. — Тогда Кунигунда поставит меня на колени в церкви на целую ночь, а завтра наверное обрежут мои волосы и оставят меня здесь на год, если не больше». С замиранием сердца продолжала она свой путь. Каменные статуи, изображения святых, стоявшие в нишах вдоль стен, бросали тени на дол. Рингильда подошла к образу Божией Матери и молча просила Ее покровительства. Вот уже половина коридора пройдена. «Ах, лишь бы добраться до церкви!» — и молодая девушка бегом пробежала другую половину коридора и очутилась близь церковной двери, которая никогда не запиралась. В церкви теплились лампады у образов. Рингильда оглянулась; в ней не было ни единой живой души, что ее также немного успокоило. Часы на башне монастыря пробили два. Рингильда знала, что в четыре часа утра монахини идут, в церковь к заутрени и что ей необходимо быть подальше от монастыря в это время. Она тихонько прошла церковь и думала: «Слава Богу, лишь бы дверь на кладбище была открыта, а там я перелезу как-нибудь ограду. За нею идет широкое поле, а сзади его лес. Дорогу в Борнговед я хорошо знаю». Она открыла дверь церкви. На нее пахнуло свежим ночным ветром.