– Я люблю тебя, – промолвила Александра, в последний раз бросаясь на шею Владимира. А после, не решаясь сдвинуться с места, стояла молча и глядела на уходящего вдаль князя.

Успокоившееся на какое-то время сердце её заныло теперь, заболело бесконечно сильно и мучительно. Алекс не плакала, не кричала, она не могла даже пошевелиться, лишь руку протянула вслед Владимиру и вновь замерла. А когда автомобиль медленно тронулся с места, Александра прошептала трясущимся, срывающимся голосом:

– Нет…нет…подожди, – и жгучие слёзы беззвучно потекли по щекам её, и она затряслась всем существом своим, сгибаясь всё сильнее, постепенно падая на пол. Она не знала, забыла совсем, что княгиня Палей, приехавшая проститься с сыном, осталась в особняке и стояла теперь позади княжны, тревожно и неожиданно нежно оглядывая её. Через некоторое время она аккуратно ступила вперёд, звонко цокнув каблуком туфли, Александра услышала это и мгновенно поднялась и, забыв, видимо, о том, что она уже здоровалась с княгиней, сделала неглубокий реверанс, серьёзно глядя в пол, однако слёзы всё ещё текли по впалым щекам её. – Простите, простите меня, – говорила она быстро и невнятно, вытирая раздражающие кожу слёзы тыльной стороной холодной ладони, – я не должна…

– Ну, будет, – произнесла спокойно Ольга Валерьяновна, протягивая княжне белоснежный хлопковый платок. Александра приняла его и уткнулась лицом в свежевыглаженную материю. А Ольга Валерьяновна отошла быстро от всхлипывающей девушки и, распахнув окно в гостиной, встала на ветру, покопалась в сумочке и достала оттуда маленькую чёрную табакерку. Взяв тремя пальцами щепоть табака, она вдохнула сначала одной ноздрёй, потом другой и довольно долго набирала в грудь воздуха, но так и не чихнула, только носом подёрнула и, раскрыв веер, отправилась нервно ходить по комнате.

«Нет, – подумала Алекс, – так нельзя. Мы же ведь должны…я должна поехать за ним! Я не могу просто ждать!» Александра покрутилась вокруг себя и двинулась по направлению к выходу из гостиной, но Ольга Валерьяновна быстро развернулась, подбросив юбку, и пошла напрямую к княжне:

– Даже не думайте, юная леди, я не позволю Вам покинуть особняк.

– Но…

– Александра, мой сын постарался и сделал всё, чтобы обеспечить безопасность Вам, посему я просто не могу допустить, чтобы всё это было впустую. А зная Ваш напористый характер, я забираю Вас с собою в Царское Село, – вновь становясь строгой, сказала она, и, заметив выражение лица Алекс, добавила, – и никаких возражений!

И, развернувшись на каблуках, как тогда в коридоре Александровского дворца, она пошла по особняку, раздавая разного рода поручения: приготовить ужин, согреть чай, собрать вещи княжны и подать машину.

– А как же… как же Чёрные пруды? – набравшись смелости, спросила Александра, – как же дом без хозяина?

– Даже не пытайтесь меня уговорить, ничего не случится с домом. К тому же Ваша ключница, как я сумела понять, – самая настоящая хозяйка. Александра, прекратите разговоры эти пустые и пойдите лучше, соберите нужные Вам вещи.

На этом диалог княжны с Ольгой Валерьяновной закончился, и Александра отправилась к себе в покои. Собрав все свои вещи, коих оказалось немного, Алекс зашла ещё в комнату Андрея, по которой долго и молча ходила, разглядывая её, а после взяла со стола маленькую семейную фотографию, которая была сделана на свадьбе Ольги. Это была любимая фотография Андрея, и Александре она тоже очень нравилась, поэтому княжна взяла её аккуратно, вынула из рамки и положила в маленькую чёрную сумочку. Спустившись вниз, Александра не стала даже кушать, попрощалась только со всеми остающимися в доме и покорно села в машину, дожидаться появления Ольги Валерьяновны.

Дворец княгини Палей поражал своей красотой и необычностью. Он был вовсе не похож на другие особняки в России; неоклассический стиль выдавал влияние на автора творения Франции с её изящностью и элегантным шармом. Внутри дворец был ещё красивее, чем снаружи: высокие сводчатые потолки, широкие лестницы с мягкими, чистейшими коврами, округлые комнаты, всё в этом доме подтверждало, что величественная женщина, стоящая теперь рядом с княжной, и есть его владелица.

К Александре во дворце отнеслись с каким-то воодушевлением, тут же выделили комнату и отнести вещи её туда; Ирина и Наталья вышли встретить княжну, проводили её до комнаты, по пути заглядывая в глаза её, пытаясь будто понять, насколько расстроена она. Что ж, Александра была не просто расстроена, она была разбита таким внезапным объявлением об отъезде Владимира и уже совсем потеряна, когда привезли её в Царское Село. Зайдя в комнату, она даже не стала раскладывать вещи, оставила только сумочку и накидку и тут же попросила княжон отвести её в кабинет Владимира, где в последствие Александра проводила всё свободное время своё.

Ох, время… беспощадное время не жалеет людей. Александра, всю жизнь свою прожившая в неумолимо быстром темпе, не могла теперь и представить себе, что жизнь в одиночестве и тоске так останавливается, ужасно застаивается и вовсе не движется вперёд. Измучив совсем княжну, прошли три месяца весны и целый месяц лета. Александра безвыездно жила во дворце княгини Палей, бросив попытки убежать, податься на помощь. Она тешила душу свою тем только, что читала творения Владимира, разбирала и раскладывала по годам почту, сочинения, переводы князя. Однажды, разбирая один из дальних, пыльных совсем уже шкафов, Александра увидела лист бумаги, лежащий отдельно от остальных. Он, конечно, привлёк внимание княжны, и она моментально развернула его. Там было написано стихотворение каллиграфически чисто и аккуратно:

Ты мой лебедь. Я знаю, судьба

Уготовила вместе до гроба дожить,

Сквозь военные вихри, разлуки ветра,

Крепко руку зажав, до конца дней любить.

Я твой лебедь, а ты моя нежность.

Ты мой ветер, луч солнца, мечтание.

Наша встреча с тобой – неизбежность,

А разлука – судьбы испытание.

«Лебеди» ВП 1914.

А рядом вложена фотография самой Александры. Она тут ещё совсем молода, ей от силы четырнадцать лет. На княжне скромное летнее платье и лаковые ботиночки. Она улыбается, закусывает губу от волнения и лёгкого смеха, золотистые гладкие локоны аккуратно обрамляют маленькое личико, а чёрные большие глаза всё так же дерзки, как и теперь. На обороте фотографии рукою князя нарисованы два лебедя, а под ними подпись: «Лебеди – самые преданные птицы. Умрёт один, погибнет и другой». Александры, которая уверена теперь была, что слёзы все уж потрачены ею, вдруг заплакала так легко, что сама удивилась, но, прижав конверт к груди, сидела и продолжала упрямо разбирать шкафы.

Так же грустно, как и закончился июнь, начался второй месяц лета. Ничего не менялось, только война, разгорающаяся в государстве, становилась масштабнее и яростнее. Страна разделилась теперь на два лагеря, и никто не знал, где враги его, где друзья. Люди жили впотьмах, никому не доверяя и избегая встречи с другими людьми, даже с теми, которых доселе могли назвать они друзьями своими и семьёй. Общение, необходимое человеку, пропадало, и он, не имея возможности быть выслушанным и понятым, деградировал обратно в животное, главной ценностью для которого является биологическое существование, а не социальная жизнь. Ни о какой взаимопомощи и гуманности и речи не было. Все думали только об одном: как бы выжить.

Во дворце Ольги Валерьяновны тоже царило отчуждение, хоть княгиня и муж её, которого отчего-то не сослали с сыном, и старалась наладить прежнюю жизнь для дочерей своих, получалось у них неважно. Письма приходили в Царское Село от силы два раза в неделю, и, в основном, они являлись политическими сводками и прогнозами. Однако семнадцатого июля во дворец было доставлено сразу четыре письма, получив которые, Ольга Валерьяновна разнервничалась и долго не решалась звать дочерей и Александру, которым пришло по одному письму от одного и того же адресата. Однако после нескольких минут раздумий она всё-таки позвонила в колокольчик и позвала девушек, которые пришли почти мгновенно, чувствуя какую-то всеобщую взволнованность. Княгиня раздала письма девушкам, а сама раскрыла своё, позвала мужа, и начала читать медленно, всматриваясь в каждое слово. Александра, которой не приходили письма с марта месяца, очень оживилась и раскрыла своё письмо быстро и неаккуратно.

«17.07.1918, Алапаевск.

Любимая Аля,

Необыкновенно счастлив писать тебе, однако письмо будет коротким, прости, много нельзя. Я говорил тебе, что везде есть хорошие люди, и теперь здесь мне удалось найти честного и надёжного человека, который согласился не просто отправить – доставить письма наши семьям (я писал уже, что не один, со мною дети Константина Константиновича, братья Олега). Я узнал, не важно откуда, что план ДР пришёл в действие, отсюда и такая спешка. В конверте, аккуратно завёрнутые в бумагу, лежат запонки императора, которые тот передал мне ещё при встрече нашей в Екатеринбурге, эти запонки ты возьми, они будут доказательством того, что ты являешься представителем Романовых, возьми их и езжай немедленно в Англию. Джона я извещу о приезде твоём. Только ты теперь можешь помочь императору и семье его с политическим убежищем, так что не медли, однако будь аккуратна, прошу тебя, и не говори никому, кто ты есть.

Александра, корона надеется на тебя, так что береги себя и сделай, что должно. Со всею необузданной любовью и заботою.

Навеки твой,

Владимир.»

Письмо небольшое, но наполненное надеждой чуть не выпало из рук княжны, когда Ольга Валерьяновна подхватила его.

– Позволите взглянуть? – спросила она, мельком глянув на мужа, аккуратно и печально отчего-то разглядывая письмо.

– Конечно, возьмите, – пробормотала растерянная Александра и стала рассматривать внутренность самого конверта, ища описанные в письме императорские застёжки. Через мгновение она действительно обнаружила маленький неприглядный свёрток, развернув который она увидела блестящие золотые запонки с вырезанным на них гербом Романовых – в серебряном поле червленый гриф, держащий золотые меч и тарч84, увенчанный малым орлом, а на чёрной кайме восемь оторванных львиных голов, четыре их которых золотые и четыре серебряные. Александра так и ахнула, а княгиня Палей, которая, видимо, уже прочла письмо, смотрела теперь тоже на запонки, будто бы собираясь сказать что-то.