– Может быть, адмиралтейство? – предположил Владимир.

– Не знаю. Ужасно. Что теперь будет? – она развернулась к князю и увидела у него в руке узкий длинный кусочек бумаги, – Ох, это от твоей матери? Ты что-то говорил?

– Да, их не выпустили за пределы страны, – он взглянул на княжну; она была в ужасе: глаза широко раскрылись от изумления, она побледнела вмиг, губы разомкнулись, видимо, она хотела что-то вымолвить, но Владимир оказался первым, – только моих, Аля, только моих. Твои, должно быть, уже пересекли польскую границу.

– Боже, какой ужас, – проговорила она, дотрагиваясь до плеча Владимира, – как Ольга Валерьяновна? Где они остановятся? – она всё ещё была встревожена, но кровь медленно возвращалась к лицу, и руки тряслись гораздо меньше.

– Нормально всё будет, ты ведь знаешь мою maman, она где угодно сможет свои порядки навести, – Владимир вяло улыбнулся, – они пока в Крым поедут; там один знакомый наш граф живёт, а потом, может быть, и в Петроград вернутся.

– Вернутся ли? – встревожено проговорила Алекс, глядя в окно на дымящее адмиралтейство, – теперь уж точно прошлого не вернуть, – Владимир глубоко вздохнул и прильнул подбородком к затылку княжны.

– Тьфу ты! Герои-любовники тоже, – ворчала, без стука заходя в комнату, Прасковья Дмитриевна, – Только проснулись, сразу ласкаться лезут! – Александра удивлённо взглянула на ключницу, а Владимир широко улыбнулся, не отрываясь от девушки, – Чай идите пить, живо!

Когда молодые люди, широко улыбаясь ей, покинули комнату, Прасковья Дмитриевна подошла к окну, взглянула на ужасный пейзаж и перекрестилась три раза: «Господи, помилуй, – прошептала она, – отведи беду стороной», и тоже ушла, спустилась вниз и уже не сводила глаз с беспокойной улицы.

– Володенька, смотри какой ты худой, – сказала присевшая рядом с князем Землёва, – Давай ещё тебе икорки положу.

Владимир испустил чуть слышный, жалобный стон.

– Прасковья Дмитриевна, оставьте его, – заступилась сидящая по другую руку от князя Алекс, – ему не полезно кушать много. И увидеть не успеем, как заболеет.

Услышав слова Александры, Прасковья Дмитриевна прикрыла рот рукой и округлила глаза. Владимир же повернулся в сторону княжны и вопросительно взглянул на неё, приподняв бровь.

– Она впечатлительна, – шепнула Алекс, – ты ж не хочешь быть закормленным до смерти?

Владимир звонко рассмеялся, а ключница удивлённо и взволновано уставила на него свои подслеповатые серые глаза и застыла в таком положении.

– Это не опасно, Паня, не стоит так волноваться, – пробормотала попивающая маленькими глотками кофей Надежда Ивановна, сидящая, сгорбившись, на краю за столом.

– А тебе покуда знати? Ты-то, поди, не дохтур.

– Мой папенька доктором был при полке Семёновском, вот и обучал меня иногда, – откликнулась та, поправляя выбившуюся из-под платка прядь русых волос.

– Ох, гляди, каки все умные-то! – забухтела Прасковья Дмитриевна, поднимаясь из-за стола, – законники, дохтуры, тьфу на вас! – сказала она, выходя из комнаты. Надежда Ивановна слегка улыбнулась.

– Завести бы ей собачку какую или кота, чай нет Петра Ильича с нами боле, – она перекрестилась, – а то Прасковьюшка от безделья всех нас насмерть замучит, – проговорила женщина и тоже удалилась.

Молодые люди остались одни в столовой, поддерживая навязчивую тишину, доедая свои завтраки. Александра держала в руках тёплую кружку ароматного какао, но чувствовала она лишь запах гари, застилающей Петроград.

– Я не удерживаю тебя, – произнесла она вдруг, как бы дополняя вслух мысли, произнесённые в её голове. Владимир отвлёкся от еды и растеряно посмотрел на княжну, – Если ты хочешь поехать к своим родным теперь, то я не удерживаю тебя, – пояснила Алекс.

– Ох, princess…

– Ты не думай даже, я только рада буду, потому что семья – это важно, так что поезжай, если хочешь.

– Знаешь, Аля, никуда-то я уезжать и не хочу, однако мне показалось, что Вы княжна желаете больно, чтоб удалился я.

– Всё-то Вам, князь, кажется, на то и народное средство есть. Сами знаете аль подсказать? – Александра легко поднялась из-за стола.

– Отчего же не знаю? Я-то…, – Владимир оглянулся, но Александры уж и не было в комнате, – ну, знаешь что, княжна, дослушивать надо! – князь также встал из-за стола и ловкими, лёгкими шагами поднялся наверх, – Знаешь, princess, я не позволяю себе…

– Тсс, – шикнула Алекс. Она стояла у того же окна, что и утром и явно была чем-то обеспокоена. Владимир замолчал и подошёл ближе. То, что заметила Александра, напугало бы любого человека в этот день, впрочем, как и во все последующие. К особняку шли люди. Да, их было не много, всего пятеро на вид молодых парней, однако они были вооружены, опасны, а в Чёрных прудах к такому были не готовы. – Надо… надо закрыть все шторы, выключить свет, – пробормотала себе под нос Александра, а потом вдруг весьма громко вскрикнула, – Прасковья Дмитриевна, Прасковья Дмитриевна! – и пулей сбежала вниз.

Владимир ещё немного постоял у окна. «Неужели это происходит?» – подумал он, после прикрыл штору и выключил за собою свет, покидая комнату.

На первом этаже царила не то чтобы суета, – суетиться было некому, – но беспокойство. Однако беспокойство это было абсолютно бесшумным, а все окна уж были зашторены, свет погашен, дверь закрыта на все замки. Стоило только Владимиру спуститься вниз, как в дверь с силой и агрессией постучали.

– Открывайте, хозяюшки, – требовал хмельной мужской голос, – открывайте, или мы сами войдём!

– Все к заднему выходу! – шёпотом, но твёрдо и уверено распорядился Владимир. На секунду всё застыло, – Быстро! – добавил он, и все повиновались, все кроме Александры, конечно. Она вцепилась в его руку и быстро мотала головой.

– Аля… – прошептал князь.

– Я никуда не пойду, – спокойно и абсолютно утвердительно проговорила княжна.

Владимир тяжело вздохнул и проверил свой револьвер: в нём было лишь четыре патрона. Князь на мгновение встретился взглядом с Алекс, но громкий стук в дверь прервал трогательный момент. Владимир выдохнул и твёрдой походкой пошёл к двери, Александра за ним, но, когда, щёлкнув замками, дверь отворилась, Владимир толкнул княжну за неё, и та оказалась полностью скрыта от глаз. Когда князь вышел, наконец, в поле зрение дебоширящих матросов, гоготанье и крики разом прекратились. Человек, стоящий впереди, вероятно, главный там, изменился в лице. Его впалые щёки опустились, из глаз ушёл хмель, губы сомкнулись, немного подёргиваясь теперь. После на лице его рябом отразились и боль, и страх, и страдание, потом он слегка улыбнулся Владимиру, незаметно кивнул и доложил громко и пьяно своим парням:

– Здесь свои. Уходим.

И ведь они ушли, и слова не спрашивая, а Владимир всё стоял на пороге, не закрывая дверь и не разжимая руки, держащей револьвер. И всё он думал о том, какая всё-таки странная штука – судьба. Этот главный матрос оказался боевым знакомым Владимира, если можно так назвать. В тот день, когда он был ранен в руку, огромное количество людей было просто-напросто убито, однако он выжил и помог выбраться одному худенькому, маленькому матросику. Вот теперь он князя и отблагодарил.

– Что это было? – спросила прижавшая голову к стене Александра, когда Владимир, наконец, закрыл дверь.

– Есть ещё хорошие люди, – пожал плечами Владимир, улыбнувшись, – пойди, скажи всем, что всё обошлось.

Чтобы поблагодарить Бога за это чудесное избавление, все женщины провели остаток дня в церкви. Владимир остался один дома, перечитал, разложил все письма, написал матери и Джону и спустился вниз дожидаться скорого возвращения дам. К вечеру Владимир выкурил пять сигар и, весьма проголодавшись, хотел было приготовить и поесть что-нибудь сам, но тут на его счастье воротились долгожданные женщины.

– Знаешь, Аля, я тут подумал: мы ведь теперь вместе, я никуда не уезжаю, так отчего кольцо твоё до сих пор у меня? – вопросил Владимир, снимая с шеи тонкую цепочку, – быть может, оно всё же должно вернуться к своему хозяину? – он надел аккуратно кольцо Александре на палец, а та стояла, не шелохнувшись, будто прибывая до сих пор в стенах таинственного тихого прихода. – Как прошло, – князь дотронулся легко до плеча Алекс, – в церкви?

– Прекрасно, – отозвалась княжна, приходя в себя, и, взглянув на князя, прибавила, – после вечерни, кстати, не трапезничают, – и звонко рассмеялась: такое уж у Владимира было несчастное лицо.

– Пойдём, голубчик, я тебя накормлю вдоволь, – пролепетала подходящая сзади Прасковья Дмитриевна и, крикнув предварительно Надежде, увела князя в столовую.

От дневных переживаний, долгого пребывания церкви Александра утомилась, потому прошла в свою опочивальню и прилегла на кровать. Закрыв глаза, Александра почувствовала вновь запах гари, однако теперь он смешался с другим, знакомым и до боли неприятным.

– Распутин, – вдруг воскликнула она, – он точно замешан в этом! – однако потом княжне вспомнилось, что он давно уж умер, а предчувствие беды всё не уходило, и как-то неуютно на сердце стало, как-то холодно и беспокойно.

Глава десятая.

Тревожная, слёзная осень прошла, за ней начался холодный, полный интриг и непонимания декабрь.

Начиная с того самого дня ссоры с отцом, Джон жил в особняке в Уинчестере, не покидая его, потому как отец его слёг: сердце не выдержало. Герцог жил, словно в изоляции: он не был у короля, не знал дипломатической обстановки в мире. Нет, ему, конечно, сообщали, но воспринимать политические новости со слов в полной мере невозможно. После свершения революции в России письма от Александры и Владимира стали доходить всё реже; от юных князей письма перестали доставляться ещё в августе. Джон чувствовал себя одиноким, однако сильнее он беспокоился за судьбы его российских друзей.

Герцог Уолт Мортимер всегда вёл себя эгоистично и безразлично по отношению к сыну, а теперь особенно, как-то чересчур холодно: он его вообще не замечал. Когда Джон приносил ему питьё в покои, приводил к нему доктора или же просто заходил зачем-то в комнату, отец его претворялся, что спит, отворачивался к стене или просто лежал, не обращая и капли внимания на сына.