Что ж, перемены действительно прибыли в Санкт-Петербург с февральскими вьюгами. В самом конце месяца сердце спящей, выжидающей тихо подходящего момента беды вновь забилось. Да, это была революция, самое страшное событие для всех знатных людей, особенно для тех, кто был связан с короной. Первые очаги возгорания находились, конечно, в Петрограде, однако Николаю Романову и Владимиру Маслову пришлось тогда отправиться в Ставку Верховного главнокомандующего, в Могилёв. Планы по подавлению революции вступали в силу один за другим, но ничто не смогло удержать этого яростного зверя, а третьего марта в Царское Село приехал Павел Александрович Романов, сообщивший семье о том, что НиколайII отрёкся от престола, и что власть теперь находится в руках недавних депутатов Государственной Думы. Через неделю после отречения императора на семью его был наложен домашний арест, что означало, что Романовы и половина Масловых остались запертыми в Александровском дворце без права на выезд, свободную переписку и ведение привычной светской жизни.

Страшно было каждому от самых младших и мало что понимающих до самих князей – глав семейства, которые всячески скрывая ужас, охвативший их, старались сохранить привычную для своих детей жизнь. Каждое утро после визита в церковь ходили на прогулку, обходя всю площадь угодий Александровского сада по нескольку раз. Для «заключённых» это было единственным приятным делом, которое и не надоедало никогда и каждый раз по-новому, с какой-то невозможной силою притягивало молодое поколение. Зелёные леса, окружающие дворец, благоухали, распуская аромат на всю округу, и радовали глаз. А когда спускался густой, белый туман на Петербургскую землю, становилось сразу холодно и мрачно даже у огня камина, и люди притихали особенно, и руки невольно опускались. Однако, когда на Востоке поднималось лукавое, конопатое солнышко, дело находилось для каждого, и, забывая о своём аресте, Романовы и Масловы трудились и старались хоть как-то разнообразить свой досуг и наладить быт.

Между тем политическая обстановка в стране обострилась до предела. Временное правительство, как ни старалось, не могло сдержать бастующих рабочих и крестьянские массы. Им всё было мало. Народ хотел власти, народ хотел крови, и каждый понимал, что рано или поздно она прольётся.

Вскоре дело дошло до того, что народ, обточенный умелыми языками, был готов заживо разорвать царскую семью и всех, кто имел к ним отношение. Что же делало правительство? Осознавая недопустимость готовящегося действа, Временное правительство, а именно Павел Милюков, проводило довольно короткие, но результативные переговоры с королём Георгом V, итогом которых стал договор на переезд семьи императора и близкого окружения его в Англию под дипломатическую опеку монарха. Отъезд был запланирован на март 1917 года, однако карты пали. Романовым суждено было принять иную судьбу.

Домашний арест в стенах дворца длился вплоть до августа месяца. Условия содержания известнейшей в России семьи были строжайшими, однако нельзя сказать, что не находилось во всей огромной России людей, сочувствующих НиколаюII; тех, кто бы, проходя мимо Собора Василия Блаженного в Москве или Зимнего дворца в Петрограде не вздыхал бы с сожалением и грустью и не переживал бы за судьбу государя и семьи его. Однако темпы жизни в России не позволяли расслабиться никому, начиная с самых богатых и влиятельных когда-то, заканчивая нищими и безграмотными.

Что это такое? Чрез что смотрит теперь на Москву чужеземец? Нет, это не пурга, не туман застилает московские виды, это дым заводов спускается к земле, удушая всех живущих на ней, а потом вновь вздымается к небесам, будто желая погубить всех и там обитающих.

– А это что?! Неужели почта! – слишком громко воскликнула только что оправившаяся от отита Мария, легко подхватывая на руки письма с мраморного пола, – И впрямь почта! Александра, Андрей идите скорее сюда!

– Что там у тебя, Мари? – спрашивала осипшим от болезни голосом Алекс, – ты знаешь: время пить лекарство! Ты только что поправилась!

– Тут почта, Алекс, почта пришла к нам! Вот, кажется, из вашего дома письмо.

И действительно на грубом жёлтом пергаменте конверта стояла семейная печать. Александра оживилась, ведь от Ольги Николаевны не приходило новостей уже несколько месяцев.

«Ты не разыгрываешь меня, Мари? Не разыгрываешь?!» – говорило её лицо, когда княжна подлетала к Марии и нетерпеливо выхватывала письмо из рук подруги.

– Андрей! – изо всех сил крикнула Александра, – Андрей, скорее! Скорее иди же сюда! – сил ждать брата на месте совершенно не было, потому княжна уже бежала по ступеням вверх и вверх, пока не столкнулась с Андреем, чуть отлетев назад от столкновения с высоким, сильным младшим братом, – Андрюша! Что ж ты там так долго?!

– Вы же знаете, что я не могу уходить надолго, – буркнул он, хмурясь, переменная пальцы. Алексей плохо переносил свою болезнь, а когда в замке началась эпидемия кори и отита, Андрей не отходил от своего друга ни на шаг, постоянно оберегая его. Князь, кстати, был единственным в замке, кто не покорился бушующей болезни, и всё время оставался абсолютно здоровым физически и морально, – Чего ты хотела? – вопросил он, но, заметив письмо в руках Александры, сразу понял, к чему такая срочность, – от матери? – Алекс тихо кивнула, – давай.

– А почему это ты распечатывать будешь? Я старше, если Вы не забыли, князь.

– Да что ж ты, раз взрослая такая, сама не открыла-то письмо, без меня? – Александра немного оробела, но Андрей улыбнулся ей, и конверт, наконец, был распечатан.

Корявые мужской почерк много и кропотливо описывал что-то. Письмо не было написано рукой Ольги Николаевны, однако оно было посвящено ей, потому практически каждое предложение содержало в себе её величественное имя.

«28 июля 1917 года, Петровский остров, Петербург.

Дорогие господа мои Андрей и Александра,

Прошу-с прощения, что посмел побеспокоить вас в столь сложное время, однако жизнь выставляет всё новые и новые препятствия на праведном и благородном пути вашем. Не желал бы сообщать вам сию новость, однако знаю, что обязан, потому и говорю: вчерашнего дня из Казани прибыли её Сиятельство княгиня Ольга Николаевна. Все оставшиеся в имении, коих, кстати говоря, совсем не много, были безгранично осчастливлены приездом их, однако Ольга Николаевна оказались больны очень и совсем немощны.

Сегодня поутру приходил доктор к нам, однако, приняв серьёзный вид, сказал только: «У больной пневмония. Я не смогу помочь ей, увы, лишь покой и забота, вероятно, смогут». Известие ужасающее, потому я постарался сразу сообщить вам, господа мои. А потому как знаю, что его Сиятельство уехал в Москву, передал письмо в Царское Село, где, надеюсь, мои дорогие Александра и Андрей живы и здоровы.

Её Сиятельство стали совсем плохи, бредят, боятся, что умрут, не увидев своих детей. Мы, конечно, молим Бога за княгиню. Однако теперь мне нужно закончить. Княгиня плачут, зовут; мне нужно помочь им.

С уважением и огромнейшим сочувствием ваш покорный слуга,

Землёв Пётр».

– Боже мой, – ахнула Александра, чьё сердце смялось внутри, но заплакать она никак не могла, – как же…– но Андрей оборвал сестру, выхватив письмо из рук её, и стал взволнованно и быстро ходить взад-вперёд по комнате. Через несколько минут он резко остановился, серьёзно взглянул на сестру и тихо сказал.

– Александра, ты едешь в Чёрные пруды.57

– Что?

– Ты едешь к матери в Чёрные пруды, – всё тем же тоном повторил он.

– Но, Андрей…

– Александра, какие могут быть «но»? Ты не понимаешь, что мать сейчас одна среди людей, которые вот-вот озвереют? Я не просто так это говорю, сестра, я не хочу ни расставаться с тобой, ни, тем более, выгонять тебя. Но такова жизнь. Ты же не можешь бросить маму одну?

– Я … а что, если с вами что-нибудь случиться? – пробормотала, чуть не плача, Алекс.

– Так, а что, разве может? Мы окружены таким вниманием, что в Царское Село и муха незамеченной не залетит, да? – Андрей тепло улыбнулся сестре, – А теперь отдохни лучше, тебе предстоит тяжкая ночь.

Так как Александровский дворец действительно находился под пристальным вниманием, решили осуществить выезд из дворца скрытно, во тьме ночи. Чтобы достигнуть кибитки, которая ожидала княжну за территорией Царского Села, Александре предстояло пройти около десяти вёрст пешком.

Уже после полуночи двадцать девятого июля все жители дворца собрались в главном холле, чтобы попрощаться с Александрой, проводить её. Сказав прощальное слово каждому, Алекс вышла на улицу в сопровождении Андрея, который поцеловав её в лоб, выговорил только:

– Будь осторожна, сестрёнка, я тебя очень… – у него перехватило дыхание на мгновение, он замолчал, но взор, прямой, чистый говорил за него. Князь еще раз обнял Александру, – А теперь иди, – проговорил он и остался стоять на крыльце, глядя, как любимая сестра его растворяется в темноте ночи. Но Александра вдруг резко остановилась, скинула наземь шарф, которым были укрыты её тонкие плечи, и рванула назад, бросилась на шею своему брату и долго, тихо стояла, обнимая его.

Когда, наконец, она успокоилась, Андрей устремил на неё свой пронзительный взгляд. «Так должно быть. Всё хорошо» – говорил будто он. После Андрей сжал крепко руку своей сестры и спокойно кивнул.

– Береги себя, Андрей. Это всё, о чём я прошу, – с этими словами княжна отправилась в долгий свой путь. Андрей же, потеряв сестру из виду, зашёл обратно в замок. Все уже разошлись по комнатам, и только Алексей ждал своего друга, сидя на кожаном диване холодной гостиной. Худые руки его нервно подёргивались, лежа на длинных коленях, а глаза быстро бегали по комнате.

– Алекс расстроена, – сказал тихо Алексей, когда Андрей присел рядом с ним.

– Она страдает. Известие о болезни матери – сильный удар для любого человека, к тому же с каждым, кто дорог Александре её разлучает судьба. Но рядом с мамой ей будет лучше, я знаю.