Диана Чемберлен - Ревность

– Я не смогу этого сделать, – заявила Робин. – Я не могу есть гусениц.

– Ты бы никогда и не подумала, что это гусеницы, – уговаривала ее Шон.

Дэвид видел, как Мег прикусила нижнюю губу, когда Шон вывалила половник своей густой зеленой стряпни ей на тарелку. «Интересно, куда девались все их сияющие черные глазки?» – подумал Дэвид о гусеницах.

Ивен сидел напротив него. Он выглядел измочаленным: лицо болезненно белело над бородой. Когда он поднес ложку ко рту, его рука дрожала. Дэвид и сам ощущал дрожь во всем теле: от пилы и злости, от гнева и облегчения. Он не жалел о том, что поговорил с Ивеном. Его отпускало. Он по капле освобождался от чувства боли и вины, накапливавшихся в нем в течение трех лет.

Перцовая заправка не могла скрыть присущего гусеницам запаха рыбной тухлятины. Каждая ложка обжигала рот, и только потом текла в пищевод желеобразной струйкой. В тарелках Ивена и Мег зеленой массы тоже поубавилось, но Робин больше налегала на фиги, оставшиеся после второго десанта Шон на дерево. Сама Шон съела не больше двух ложек зеленого месива.

Вдруг Мег поперхнулась. Она прикрыла рот рукой, соскользнула со скамейки и помчалась в лес. Дэвид последовал за ней, но не для поддержки Мег, а оттого, что его самого рвало. Через несколько минут все они, включая Робин, которая только смотрела, как они ели клейкую зеленую массу, – опустошили в кустах свои желудки.

Они вернулись к столу, облегченные, но все еще голодные. Шон выглядела ужасно: ее лицо побледнело, глаза покраснели. Дэвид потянулся через стол и удивил ее, прикоснувшись к ее руке.

– Когда-нибудь мы со смехом вспомним эту сцену, – пообещал он.

– А я-то решила, что мы продержимся на насекомых.

Робин плакала.

– Что же нам делать с едой? На фиги я уже смотреть не могу.

– Мы должны воспользоваться ружьем, – тихо сказала Мег.

Шон покачала головой.

– У нас полно фиг. И мы еще не пробовали ловить рыбу. Завтра я примусь за это дело.

Дэвид вымыл посуду один и пошел в палатку Мег. После обеда она держалась особняком, и Дэвид понял, что с ней творится что-то неладное. Он боялся, что она сдастся.

Мег была одета точно так же, как в ту ночь, когда он увидел ее с Тэсс; она была в длинной синей рубашке – на этот раз застегнутой – и босиком. Когда Дэвид зашел в палатку, она держала перед собой вытянутую руку, на кончике указательного пальца темнела капелька крови.

– Как ты? – спросил Дэвид, присаживаясь на кровать.

Ее глаза увлажнились.

– В моем приборе сели батарейки. Я купила новые перед самой поездкой, но от жары или еще от чего… – Она размазала каплю крови по пластиковой полоске. – Теперь придется пользоваться цветовой таблицей. – Мег показала ему таблицу на оборотной стороне коробочки с пластиковыми полосками. – Полоски тоже кончаются. Скоро я не смогу определять количество сахара в крови. Я и так запуталась с дозами инсулина. Я думала, что гусеницы помогут, но не смогла…

– Так же, как и я. – Дэвид улыбнулся и взял ее за руку. Едва ли в джунглях нашлось бы что-нибудь холоднее ее пальцев, и он накрыл их другой ладонью. – Я собираюсь объяснить Шон, почему мы должны воспользоваться ружьем. Она поймет.

– Нет, пожалуйста, не рассказывай ей обо мне. Она уже и так меня ненавидит.

– Нет, это не так. Она совсем другой человек. – Он и в самом деле не замечал, чтобы Шон кого-нибудь ненавидела, за исключением его самого.

– Пускай она сперва попробует половить рыбу. Рыба – прекрасная еда.

– Ты уверена, что еще сможешь подождать?

– Да. – Мег изучала цифры на цветовой таблице, она покачала головой. – Кажется, восемь единиц, – сказала она, заправляя шприц.

– Мег.

Она подняла голову.

– Сделай небольшой допуск на дополнительную затрату энергии, идет?

Она недоуменно нахмурилась.

– Почему? Я же ложусь спать… О! – Она улыбнулась, густо покраснев. – Я хочу, Дэвид, но я…

Он приблизился к ней и расстегнул верхнюю пуговицу ее рубашки, затем вторую и третью. Мег сидела неподвижно, держа одну руку на колене, другой сжимая шприц. Он слышал, как она глотнула слюну, чувствовал ее дыхание на своей щеке. Расстегнув все пуговицы на ее рубашке, Дэвид провел пальцами по ее коже над талией.

– В какой бок?

– Что?

– В какой бок ты будешь делать инъекцию?

– О! – Мег посмотрела на шприц в своей руке, словно не понимая, как он туда попал. – Я и забыла. Кажется, в левый.

Он приподнял ее рубашку с левой стороны и увидел, как золотистые пряди ее волос ниспадают на грудь. Она вколола инсулин в свою шелковистую кожу. Когда она укладывала шприц в футляр, ее руки дрожали.

– Только не нервничай, – сказал он. – Мы не должны нервничать.

– Дэвид, я хочу. Я сама хотела попросить тебя, чтобы сегодня вечером мы… Но я действительно нервничаю. – Она запахнула рубашку на груди. – И если мы переживем это путешествие, я не хочу забеременеть.

Он улыбнулся.

– Мне сделали вазэктомию несколько лет назад.

– Правда? Дэвид кивнул.

Она несмело прикоснулась к его плечу.

– Ты хоть понимаешь, что это ничего не изменит? Я хочу сказать, что все равно останусь лесбиянкой.

Он пожал плечами.

– В этом деле ты разбираешься лучше меня. Она встала перед ним на колени, зажала его лицо между ладонями и очень мягко, очень нежно поцеловала. И тут же отклонилась назад, кусая губы. – Я бы хотела, чтобы ты был женщиной, – сказала она. – Я бы не чувствовала себя такой развалиной.

– Что мне сделать, чтобы ты так не нервничала?

– Лучше всего будет, если ты простишь мне мою… неуклюжесть.

Он улыбнулся. Какая она милая. Он притянул ее к себе и нежно целовал, пока она расстегивала его рубашку. Он спросил, как ей будет удобнее. Мягкость была ее единственным требованием, и он беспокоился только о том, как бы его пальцы, стягивавшие с нее рубашку, не оказались слишком грубыми и жадными, как бы его губы не сдавили ее грудь слишком пылко. Ее робость возросла, когда он просунул руку между ее ногами, и он понял, что слишком спешит. Он встал на колени у ее ног и окинул ее взглядом. При свете керосиновой лампы каждый дюйм ее тела отливал золотом. Подушка пылала от прикосновения золотистых прядей ее волос.

– Ты чудо, – сказал он.

– А ты огромный, – засмеялась она. – В моем воображении ты был меньше наполовину.

– Это не вызовет лишних проблем. – Он снова коснулся ее тела и увидел, как по нему пробежала дрожь. Сколько времени прошло с тех пор, как он в последний раз был с женщиной, которая так его хотела? Он лег на спину и потянул ее на себя, и увидел выражение облегчения в ее глазах. Ей необходимо было чувствовать, что она сама распоряжается своим телом.

Она опустилась над ним так осторожно, словно была сделана из фарфора. – Ты уверен, что я тебе ничего не поврежу? – спросила она.

Он сдержал смех.

– Поверь мне: это только приятно. А как тебе?

Но ее глаза были закрыты, лицо выражало сосредоточенную отрешенность, а тело двигалось в унисон с его телом. Ей не нужно было ничего отвечать.

В одиннадцать часов ночи Дэвид все еще не возвратился от Мег. Шон лежала в темноте, перебирая пальцами золотых обезьянок на своей цепочке. Сейчас они должны были сходить с самолета в Сан-Диего. Самолет прибывал в восемь ноль пять по калифорнийскому времени. Мальчики наверняка встречают их в аэропорту с Линн. Она представляла их себе в зале ожидания, заполненном людьми, встающими на цыпочки, чтобы поскорее увидеть тех, кого они любят. И они будут ждать, Кейт, Джейми и Линн, и Линн первая заподозрит неладное. Она проверит расписание, убедится в том, что прибыл тот самый самолет. Возможно, она решит, что они на него не успели, что они прилетят на следующем самолете из Майами. И они с мальчиками дождутся его, но Шон и Дэвида не будет и на этом самолете. Наконец станет ясно, что они пропали.

Дэвид вернулся в одиннадцать тридцать, заполнив палатку запахом алкоголя и Мег. Он тихо разделся и свалился в постель. Она почувствовала, как он случайно прикоснулся к ней своей горячей и влажной ногой. Шон казалось, что все его тело хранит на себе следы его близости с Мег.

Она проглотила комок, образовавшийся у нее в горле.

– Мы должны были прибыть в Сан-Диего полчаса назад, – сказала она.

Он повернулся на спину и посмотрел на крышу палатки.

– Я забыл, – ответил он. – Я потерял счет дням.

– Сейчас Кейт и Джейми думают, где мы.

С минуту он лежал неподвижно, потом обнял ее за плечи. И тут, как будто прорвалась плотина, она разразилась слезами. Шон плакала на его груди, такая теплая и знакомая. Он прижал ее к себе обеими руками, поцеловал ее волосы и держал в своих объятиях, пока она не уснула.

Утром она смотрела, как он достает из туфли записку от Мег. Она была втиснута в самый носок. Дэвид прочитал записку и положил ее в карман рубашки.

– Мег пишет, что ты был на высоте? – спросила она. Шон просто ничего не могла с собой поделать, но в ее голосе не было горечи.

Дэвид повернулся и посмотрел на нее. При тусклом свете, просачивавшемся сквозь москитную сетку, она прочла сочувствие в его глазах. Он понимал, что она сейчас чувствует. Он слишком хорошо знал, что это значит – представлять того, кого любишь, в чужих объятиях.

Он накрыл ее руку своей.

– Мег – диабетик, – сказал он. – Она нуждается в нормальном питании, чтобы правильно рассчитать дозу инсулина. Фиги не спасают положения. Если сегодня не удастся наловить рыбы, у нас не останется выбора – придется воспользоваться ружьем.

Лезвие мачете легко скользило между корой и древесиной, и он передвигал его взад и вперед, пока кора не отваливалась от ствола. Дэвиду нравилась эта работа, несмотря на жару и теперь уже непрестанный голод, несмотря на напряженность, возникшую между ним и Ивеном. Возможно, они так и проработают вместе целый день, не сказав друг другу ни слова. Неужели так и будет? Это было праздное любопытство, нужно же о чем-то думать, водя мачете вдоль ствола; на самом деле это его не беспокоило. Теперь очередь Ивена переживать, свою вахту Дэвид уже отстоял. Ему нравилось, что все прояснилось. Пускай Ивен меняет ситуацию, если сможет.