— Куда ехать?

При свете уличного фонаря она увидела его дерзкую позу: запястье покоилось на руле, плечо слегка касалось двери.

— Ты действительно ничего не помнишь, что произошло той ночью?

— Я помню то, что ХОЧУ помнить, как, впрочем, и ты.

— Правильно, — согласилась она с напускным равнодушием, а потом назвала улицу, на которой жила, и вкратце объяснила, как туда доехать.

Поездка из Эдины в Северный Миннеаполис заняла приблизительно двадцать минут — долгие, неловкие минуты, в течение которых их злость разрослась до скорости машины. Чтобы избежать словесной перепалки, они оба молчали. Был слышен только шум машины, которая прокладывала свой путь по дремлющему городу, и только случайные огни вмешивали свое тусклое свечение в их движущийся мир. В этом ограниченном мире установилась нежданная интимность, как непрошенный гость, чье присутствие вынуждает хозяина и хозяйку быть вежливыми. Молчание усугублялось от страха, ужаса и волнения. Каждому из них хотелось уйти и отделаться от напряжения, которое установилось между ними, хотя обоим казалось, что окончательный разрыв слишком внезапен. Машина почти ползла, когда Клей сделал последний поворот и поехал по улице, где она жила.

— Кото… — Его голос надломился, и он закашлялся. — Который дом?

— Третий справа.

Машина повернула и остановилась у обочины; Клей медленно включил нейтральную скорость, потом выключил какие-то кнопки, оставив только зажженными фары. Она могла уже выходить, но почему-то не сдвинулась с места.

Клей ссутулился над рулем: это движение стало знакомым Кэтрин. Он посмотрел на погруженный в темноту дом, а потом на нее.

— С тобой будет все в порядке? — спросил он.

— Да. А с тобой?

— Господи, не знаю. — Он откинулся назад и закрыл глаза. Кэтрин наблюдала, как двигался его кадык.

— Ну… — Она открыла дверцу машины:

— Ты даже не расскажешь мне о своих планах?

— Нет. Только потому, что они только мои.

— А как твой отец?

— Скоро меня не будет. Я тебе скажу об этом. Я — его козырная карта. И без меня ему будет нечем тебе угрожать.

— Я не думал о себе, когда об этом спрашивал. Я думал о тебе, как ты сейчас войдешь в дом.

— Пожалуйста, не говори об этом.

— Но он…

— И не задавай никаких вопросов, о'кей?

— Сегодня вечером он заставил тебя придти в мой дом, ведь так? — Его голос звучал напряженно.

— Я сказала, не нужно больше вопросов, мистер Форрестер, — сказала она смущенным, вежливым тоном.

— Я чувствую себя ужасно, что отпускаю тебя вот так.

— Ну, не ты один это чувствуешь.

Тусклый свет от приборов бросал тень на их лица, тем не менее, чувствовалась напряженность. Она резко отвернулась от него, потому что не хотела видеть угрызений совести на его лице. Она опустила ногу на тротуар. Клей вытянул руку, чтобы ее остановить. Наступила тишина, когда она почувствовала жар его руки через свое пальто. Медленно, постепенно и неумолимо она высвободила свою руку, отвернулась и наклонилась к двери. Она повернула шею, и при тусклом свете появились три пурпурных следа от пальцев. Клей погладил это место, Кэтрин съежилась и опустила голову.

— Не надо! — прошептала Кэтрин, резко обернулась и посмотрела на него. Ее глаза были огромными, неистовыми и дерзкими.

Клей тихо спросил:

— Это он сделал, да?

Отрицать было бесполезно, а признаться — глупо. Единственное, что она могла сделать, это уйти от ответа.

— Только не надо говорить ничего сентиментального или сочувствующего, — предупредила она. — Сейчас я этого не приму.

— Кэтрин… — Он не знал, что говорить, но больше не мог задерживать ее. Ему не хотелось вмешиваться в ее жизнь, но все же он вмешался. Они оба это знали. Как может она сейчас уйти? Как она будет вынашивать его ребенка, перед которым открывается туманное будущее, если они оба понимают, насколько сильно он вмешался в ее жизнь? — И все же можно мне дать тебе денег? — почти шепотом спросил Клей.

— Нет… спасибо. Я от тебя ничего не хочу, веришь ты этому или нет.

Но теперь он ей верил.

— Ты свяжешься со мной, если передумаешь?

— Нет. — Она подняла локоть, освобождая руку от его пальцев так, что он уже не мог ее держать.

— Удачи, — сказал он, глядя в ее глаза.

— Да, и тебе тоже.

Клей подался вперед, чтобы придержать дверцу, и слегка задел тыльной стороной ладони ее живот. По всему телу Кэтрин пробежали мурашки.

Она быстро вышла из машины.

— Эй, подожди минутку… — Он смотрел на нее с любопытно-грустным выражением в глазах. — А как твоя фамилия, Кэтрин?

От его вопроса ей безумно захотелось плакать, точно так же, как это произошло в вестибюле, когда он ее не узнал.

— Андерсон. Моя фамилия — Андерсон. Такая обычная, что легко забыть.

Потом она повернулась и вбежала в дом.

Когда она ушла, Клей Форрестер опять обнял руль своей дорогой спортивной машины, опустив на него голову с прекрасной прической. Он знал, что, покуда будет жить, никогда не забудет, как ее зовут.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Единственный свет, который горел на первом этаже, исходил от лампы на столе. Подходя к столу, Клей увидел свое отражение в зеркале. На него смотрело обеспокоенное сердитое лицо. Кэтрин Андерсон, — думал он, — Кэтрин Андерсон… Недовольный тем, что он видел, Клей быстро выключил свет.

Наверху дверь в спальню родителей была приоткрыта, источая пирамиду яркого света в холл. Подбоченясь, он стоял, уставившись в пол, и думал, что сказать.

— Клей? Мы слышали, как ты вошел в дом. Входи. — Его отец направился к двери. Находясь в тени, Клей наблюдал за ним. Тяжелый велюровый жакет, выкроенный по форме кимоно, был надет поверх брюк. Вокруг здорового лица мягкими серебряными волнами ложились волосы. Клею захотелось схватить отца за шею и спрятать свое лицо в его серебряных волосах, почувствовать щекой его жесткую щеку, как это было в детстве, когда он прибегал к отцу пожелать доброго утра.

— Я думал, вы спите.

— Мы бы в любом случае не спали. Входи.

Его шаги утопали в толстом ковре цвета слоновой кости. Клей последовал за отцом в спальню. Его мать в ночной рубашке от Ива Стиллмана сидела, подобрав ноги, в углу голубого кресла из шелка.

Как будто двадцать лет назад. Занимаясь своими делами, они редко имели возможность встречаться вместе, разве что когда были одеты в уличную одежду. Сейчас не было безупречных костюмов, высоких каблуков и драгоценностей на женщине, которая забилась в угол кресла, как бы защищаясь. Клей снова испытал странное чувство. Ему хотелось спрятать голову в подол маминой рубашки и стать опять маленьким мальчиком.

Но ее лицо остановило его.

— Мы пили белое вино, чтобы успокоить расшатанные нервы, — сказал отец и подошел к столу, чтобы наполнить свой бокал из хрустального графина. Клей сел в кресло.

— Тебе налить вина?

— Нет. — Вино, хитрое вино, — подумал сардонически Клей.

— Клей, мы ничего не предполагаем. Пока ничего, — начал отец. — Мы все еще ждем твоего ответа.

Клей посмотрел матери в лицо, которое выражало надежду, ее поза ангела-хранителя говорила о том, что она не желает принимать того, что может оказаться правдой. Его отец стоял, держа в руке бокал вина, и смотрел на него, ожидая ответа.

— Похоже, что Кэтрин права, — признался Клей, не в силах оторвать взгляда, от выражения лица матери, которое сразу изменилось. Ее изумленный взгляд искал мужа, но Клейборн изучал выражение лица своего сына.

— Ты уверен, что это твой ребенок? — прямолинейно спросил Клейборн.

Клей сжал руки, наклонился вперед, изучая пол.

— Похоже, так.

Ошеломленная, Анжела выразила то, о чем она и ее муж думали на протяжении нескольких последних часов.

— О Клей, ты даже ее сегодня не узнал! Как же это может быть?

— Я виделся с ней только один раз, поэтому я сначала ее не узнал.

— Оказывается, одного раза вполне достаточно! — язвительно вмешался Клейборн.

— Продолжайте. Я этого заслуживаю.

Вдруг в Клейборне Форрестере, его отце, заговорил Клейборн Форрестер, адвокат. С минуту он молча расхаживал по комнате, а потом остановился прямо перед сыном, размахивая бокалом с вином так же, как он часто размахивал пальцем перед носом человека, чтобы доказать его вину.

— Клей, я хочу, чтобы ты был уверен на сто процентов, что ты ответственен в этом деле, перед тем как мы предпримем следующий шаг, ты понимаешь?

Клей вздохнул, поднялся с кресла и провел пальцами по волосам.

— Отец, я понимаю твое волнение, и… поверь мне… когда я сначала узнал, почему она здесь, я был почти так же удивлен, как и ты. Вот почему я катался с ней на машине. Я думал, что, возможно, она одна из тех золотоискательниц, которая предъявляет на меня права, но, кажется, это не так. За все, что случилось, Кэтрин ничего не хочет ни от меня, ни от тебя.

— Тогда почему она пришла сюда?

— Она утверждает, что все это было идеей ее отца.

— Что! И ты этому веришь?

— Верю или нет, но она не хочет от меня ни одного цента!

Мать сказала с надеждой в голосе:

— Может, она почувствовала угрызения совести за то, что несправедливо тебя обвинила.

— Мама, — вздохнул Клей и посмотрел на мать. Как беспомощно она выглядела без косметики. Его сердце разрывалось при мысли, что он делает ей больно. Он подошел к ее креслу, взял ее руки. — Мама, из меня вышел бы неплохой юрист, если бы я не устроил перекрестный допрос со свидетельницей лучше, чем я это сделал сегодня, — нежно сказал он. — Если бы я мог честно сказать, что ребенок не мой, я бы это сделал. Но я не могу этого сделать. Я уверен, что он — мой.

Ее глаза умоляли.

— Но, Клей, ты ведь ничего не знаешь об этой девушке. Как ты можешь быть уверен? Могли быть… — Ее губы задрожали. — Могли быть и другие.

Он сжал ее руки, посмотрел в глаза, полные отчаяния, и потом заговорил как можно мягче: