Джин Уэстин - Разбойник и леди Анна

Джон с грустным видом потер шею.

– Ошибаетесь. Если человеку удалось спасти свою шею от виселицы, он еще больше ценит жизнь.

– И именно поэтому, – решительно продолжал судья, – я не могу рисковать жизнью своих близких и друзей. Лорд Уэверби – человек жестокий.

Разбойник отвернулся и поставил ногу на решетку камина.

– И разумеется, – продолжал судья, – есть и более очевидная причина моего выбора. В течение многих лет вы ускользали от самых опытных ищеек короля. Я слышал, у вас есть укрытие в Уиттлвудском лесу, которое не могли обнаружить даже самые лучшие охотничьи собаки короля. Я хочу, чтобы вы увезли в это место мою дочь леди Анну, пока мне не удастся аннулировать помолвку и пока король не обратит свои чувства на одну из множества других придворных прелестниц.

Джон насадил на свой нож последний кусок чеддера и проглотил его, не сводя своих изумленных черных глаз с огня, потому что не осмеливался посмотреть в умоляющее лицо отчаявшегося отца.

– Сэр, у моих людей скверные манеры, а лагерь мой лишен комфорта. Это неподходящее место для леди тонкого воспитания и высоких добродетелей.

Джон оперся подбородком о руку и подался вперед так, что огонь камина высветил острые углы его хмурого лица.

– Скажите мне, почему я должен взять это на себя? Если меня снова схватят, король откажется от славной и чистой казни через повешение и вздернет меня на дыбу, а это, говорят, довольно-таки грязное дело.

– И все же лучше, когда казнь отсрочена на неопределенное время, чем если бы она свершилась завтра, – заметил судья. – Мои люди окружили гостиницу.

Джон рассмеялся:

– Думаете напугать человека, перехитрившего смерть? Память о веревке даровала моим ногам крылья, если только предположить, что у других людей их нет. Нет, сэр Сэмюел, вы могли бы сделать гораздо лучшее предложение. Я хочу прощения или по крайней мере ссылки, чтобы меня отправили в колонии, ну хотя бы на Ямайку. Говорят, там всегда веет ласковый ветерок, делающий эль прохладным, а женщин пламенными. И еще слышал, что там можно питаться одними плодами с деревьев.

– Самое лучшее, что я вам могу обещать, это еще несколько недель жизни.

Джон с силой вонзил нож в дерево стола и вытащил его оттуда вибрирующим.

– В таком случае берите свою девственную дочь, сэр, и будьте прокляты!

– Нет, это вы будьте прокляты, сэр!

Джон пожал плечами и откинулся на стуле. Судья пристально смотрел на него, стиснув зубы.

– Полагаю, вы способны дорого продать свою жизнь, если убеждены в собственной правоте. И поэтому уверен, что могу доверить вам свою дочь.

Джон вовсе не был в этом уверен. От такого доверия ему стало не по себе.

– Значит, по рукам, сэр Сэмюел?

– Даю вам слово, вы получите свободу, если все пройдет успешно. Но если подкачаете, не получите ничего и потеряете жизнь. Укройте, спрячьте леди Анну, сделайте так, чтобы она не потерпела ущерба, и я приложу все силы, чтобы смертная казнь была вам заменена на изгнание. Мы встретимся с вами здесь же ровно через две недели.

Судья извлек чистую рубашку и шпагу на широкой перевязи. Именно шпаги Джону не хватало в Ньюгейтской тюрьме, и сейчас он с радостью ее надел.

– А теперь, сэр Сэмюел, когда я могу познакомиться с этим образцом девического целомудрия, с этой святейшей из добродетельных девиц? Признаться, я буквально сгораю от нетерпения.

Джон с насмешливым видом отвесил судье поклон.

– Вы познакомитесь со мной, когда ваши дерзкие и скабрезные манеры станут получше, сэр.

Джон сделал резкое движение и выпрямился, услышав низкий, чуть хрипловатый голос, несомненно, принадлежавший женщине. Фигура, закутанная в плащ, бесшумно появилась из соседней комнаты и предстала в трепетном свете камина. Эта женщина отличалась столь редкостной плавностью движений и совершенной красотой, что Джон Гилберт тотчас же понял, почему король так настойчиво добивался леди, несмотря на ее явную холодность.

Сэр Сэмюел поцеловал дочь.

– Не волнуйся, Анна. Через несколько недель, а возможно, и дней я вернусь. Я сейчас же поеду к твоему дяде епископу. Он нам поможет. А теперь ты должна ехать с мастером Гилбертом. Мы обо всем договорились. Он знает, что делать.

– Но, отец…

Сэр Сэмюел заставил дочь замолчать, нежно коснувшись пальцем ее щеки. Анна посмотрела на Джона, и, чтобы скрыть замешательство, он снова отвесил поклон, еще более изысканный и преувеличенно учтивый.

Он воображал ее столь решительной блюстительницей собственной добродетели с лицом, хранящим все признаки лицемерия и ханжества, что теперь, когда он увидел девушку, голова у него пошла кругом. Ослепительные каштановые кудри выбивались из-под капюшона бархатного дорожного плаща, в свете камина обрамляя ее нежное лицо, словно ореол. Джон судорожно сглотнул и вспомнил строчку из стихов Джона Донна: «И эта маленькая келья со мной повсюду».

Все же он был еще способен крепко держать себя в руках. О, плоть человеческая слаба и постоянно борется с рассудком. Полено выпало из камина на решетку, затрещало, и искры заплясали в воздухе.

Девушка шагнула к сэру Сэмюелю.

– Уверена, что мастер Гилберт знает, что надо делать, отец, но знает ли он, чего не надо делать?

Леди Анна Гаскойн не могла поверить, что этот мужчина, чьи, несомненно, красивые черты, а также безупречно тонкие усики и длинные вьющиеся темные волосы не соответствовали его грубому ремеслу, был тем самым, о котором девицы в тавернах и дамы при дворе пели непристойные куплеты и кого называли Джентльменом Джонни, тем самым, который слыл любовником самой Нелл Гвин. Анна вспыхнула, потому что на ум ей пришли скабрезные песенки, воспевавшие главным образом его мужские достоинства. На поясе у нее висел кинжал итальянской работы, и она крепко сжала его рукоять и распахнула плащ, чтобы Джон мог его увидеть.

– Сэр, я без колебания пущу его в ход, если у вас хватит дерзости помыслить обо мне как о подходящей жертве ваших мужских подвигов.

Эти слова прозвучали глупой бравадой, и Анна пожалела о том, что они вырвались у нее.

Джон слегка наклонил голову. Лицо его было серьезно.

– Я не сделал бы ничего, миледи, что могло бы нанести ущерб вашей восхитительной скромности. Многие женщины оказывают мне честь и готовы довериться моей нежной заботе.

Он возложил руку на эфес шпаги, показав при этом мускулистую и жилистую ногу красивой формы.

– Клянусь всем самым дорогим для меня, что ваше целомудрие останется при вас, как вы сами того пожелаете.

Но его оценивающий взгляд и скрытый сарказм его слов не успокоили Анну. Ее охватил ужас при мысли о том, что она должна провести довольно значительное время с этим опасным человеком, способным воспользоваться ее женской слабостью.

Через несколько минут у входа в гостиницу отец поцеловал Анну в щеку и помог ей сесть в седло. На одно мгновение она прильнула к его спасительной руке, памятуя, что ребенком всегда прибегала к его защите. Он поднял на нее встревоженный взгляд, но она через силу улыбнулась и выпрямилась в седле.

Джон поклонился судье.

– Я восхищаюсь вами, сэр, хотя вы заключили со мной странную сделку. Мне больно вам это говорить, но, боюсь, у вас нет ни малейшего шанса на успех против короля и его сводника. Многие будут судачить о том, что вы помогли мне бежать.

– Это моя забота.

– В таком случае как вам будет угодно.

Джон вскочил в седло позади леди Анны, взял в руки поводья и пустил коня галопом.

Внезапно она почувствовала его руки на своей талии. Его ноги прижимались к ней, а его теплое влажное дыхание омывало ее шею.

Сидя за ее спиной, Джон удивился охватившему его возбуждению и приписал его тому, что ощущение вновь обретенной жизни нахлынуло на него и радость заструилась по его жилам, а возможно, виной тому было и то, что за обедом он осушил полбутылки вина. Разумеется, дело не в этой набожной бабенке, сбежавшей от своего законного короля лишь для того, чтобы спасти свою невинность, которую в этом королевстве никто не ценит. Да и сам он мог похвастаться тем, что лишил многих девиц этого атрибута, на что они шли с охотой и по доброй воле. Может ли быть так, что эта Анна Гаскойн совсем не хочет мужчину? Нет, не может. Уж кому об этом знать, как не Джону. С ней было бы приятно покувыркаться. Пусть даже это стоило бы ему жизни.

Но стоит ли обрести то, что она столь свято хранит, и утратить надежду на новую жизнь в колониях?

Он решительно покачал головой и свернул с дороги на узкую лесную тропу. Если эта женщина способна заставить забыть о священной клятве и вызывает другие греховные мысли, ее следует опасаться. Сэр Сэмюел прав. Джону Гилберту нечего терять в жизни, незаконнорожденный, бастард, у него нет ни родителей, ни наследства, ни имени. Бастарда ждет вечное одиночество, и он должен помнить об этом.

Анна почувствовала, как он подался в седле вперед, и попыталась уклониться, но внутренняя сторона его бедер напряглась, и она оказалась зажатой, словно в тиски, и с минуту размышляла, не была ли эта близость еще более опасной, чем та, от которой она бежала.

В это время в комнате на втором этаже гостиницы сэр Сэмюел извлек свою шпагу из очистительного огня камина и вонзил в мякоть своей левой руки. Содрогнувшись от боли, он обернул кровоточащую конечность чистым платком. Теперь настал черед королевских магистратов рассуждать о том, каким образом Джон Гилберт отвоевал свой путь к свободе, так и не рассказав, где находятся его сокровища.

В каком-то отношении это было по-настоящему приятным. Анна, утомленная двумя днями ужаса и ночной езды, сонно откинулась на грудь Джона Гилберта. Она и представить себе не могла, что столь неподатливое и твердое человеческое тело может дать такое утешение и ощущение защищенности. Анна не могла поверить, что соприкосновение с этим человеком, которого ей следовало бы презирать, могло даровать силу и укрепляющую ее собственную уверенность.