– Поздравляю, – промямлил тот.

Юля переоделась и пригласила гостя к столу. Она попыталась надеть на мертвенное лицо маску благополучия и счастья. Маска сползала. Юля задёрнула шторы. Они молча пили чай. Мысли восстанавливали свой порядок в ячейках памяти. Юля вспомнила, что обещала встретиться с Димой после свадьбы, но времени так и не нашла. Честнее – не хотела найти. С возвращением Александра Дима исчез, только сегодня, видимо, переборол себя и приехал, явно надеясь застать её одну. Чем она может помочь? В прошлой жизни она бы сказала простой штамп: «Будем резать!» Тогда она не знала, как это больно.

– Дима, мне нужна твоя помощь.

– Я понял, что пришёл не вовремя, вы больны, извините.

– Больна, как и ты. Я осталась одна…

Дима изначально не узнал её: он был потрясён и замогильным голосом, и видом. Разве так сообщают радостную весть о рождении внука? Просьба о помощи добила его совсем. А Юля, вдруг, взяла и медленно вылила на голову юного Вертера всю муть последних часов или дней. Лила и понимала, что не простит себя за глупость, за которую всегда осуждала других, слабых и никчёмных. Подсознание подсказывало: так надо.

Бутылка вина была выпита до дна, как вода. Дима сидел потрясённый. Неужели эта женщина, сильная и вечно подмигивающая всему миру лукавым глазом, выглядевшая всегда на все сто, сбита с ног набившей оскомину изменой?! Неужели стояла недавно на пороге самоуничтожения?! В такое он поверить не мог. Но Юля его убедила. Убедила лишь для того, чтобы он нашёл для неё, а главное, для самого себя, хоть несколько причин жить дальше в этом огромном неуютном мире без близкого и любимого существа.

Она выжимала из него эти причины, выдавливала советы и слова сочувствия лишь для того, чтобы он понял, наконец, что нет таких слов, которые помогут унять боль утрат, тоску одиночества, страдания по ушедшей любви. Советы самоуверенных мудрецов вызывают в такие моменты отчаяния лишь отторжение и презрение. Юле хотелось вывести себя и его на обратный путь – жить стоит! И не только потому, что являться к Богу без приглашения не этично.

Потом слушала она мучительную поэму Димы, последний аккорд которой просто потряс её:

– Почему не получилось у нас со Светой?!

Если бы не её состояние, она бы расхохоталась, ведь перед ней сидел психолог!

– Помнишь ли, Дима, Настю? Вы когда-то дружили втроём: ты, Света и она. Все видели: Настя любила тебя, очень любила. Тихо и молчаливо.

– Настя? Удивительно… Она никогда ничем этого не выдала. Могла бы сказать о своих чувствах, только я не смог бы её полюбить.

– Даже, если бы она сказала, ничего бы не изменилось. Верно?

– Безусловно.

– И она ушла. Так же тихо и молча, как и любила. А казалась такой слабой, неспособной на сильный поступок. Света никогда не любила тебя, ты это знал! Знал, но не ушёл, хотя ты сильный и мужественный парень, – это было не так, но её задачей было убедить его в этом. – Теперь уйди. Руби канаты и – в открытое море! «Гордым легче, гордые не плачут, не от бурь, не от душевной боли, на чужих дорогах не маячат, о любви, как нищие, не молят…»

– «Да, вы правы, гордым в жизни легче, только гордым стать не так уж просто».

Мальчик знает Асадова, удивилась Юля. Они ещё долго сидели в темноте на кухне – два костыля бросившей их любви, у которой выросли крылья и которая улетела, перестав нуждаться в них.

– Любовь – дар стихийный, неуправляемый. Здесь нет ни правых, ни виноватых. Ты не должен искать изъяны в себе. Для кого-то именно ты станешь самым-самым…

(Диме предложат работу в Петербурге, он уедет туда, а через несколько лет Юля получит письмо с фотографией его семьи).

Юля, выжатая разговором, опустошённая и бесчувственная, легла на холодное супружеское ложе. Никогда уже она не обнимет, не прижмётся к Лёше, не спрячется за его широкой спиной. Как хорошо, что она не выжимала из него «долги, записанные на её счёт». Юлю передёрнуло: заставлять мужчину спать с уже нелюбимой женщиной – что может быть более унизительным? Кто-нибудь из брошенных дам задумывался над этим?


Утром долго звонил телефон, он почти дымился, когда Юля нашла в себе силы снять трубку. Боль души ещё не проснулась, и она спокойно сказала: «Алло…» Это был Лёша.

– Юля, доброе утро, я вынужден звонить так рано, прости. Сегодня выписка, нас ждут в роддоме. Найди, пожалуйста, в себе силы и приезжай. При встрече поговорим…

– Лучше сейчас.

Трубка долго молчала. Она ждала невыносимо спокойно.

– Хорошо… Я очень любил тебя, даже сейчас ещё люблю. Я не знал, что так бывает. Но повернуть назад уже не могу! Я долго и мучительно думал о нас с тобой и страдал почти год и… принял решение, очень нелёгкое для нас обоих. Прости меня, – его голос сорвался, трубка замолчала.

– Лёша, давай попробуем не рвать свои души. Не надо мелодрам. Никогда терпеть их не могла. Не вини себя, а радуйся своему, посланному судьбой, счастью. И я не стану в нём ложкой дёгтя. Ты заслужил, ты хороший… Легенду для детей мы сочиним, не волнуйся. Только пришли машину: сама я пока не в силах.


Света и Александр с малышом находились в сияющем коконе. Это, правда, не помешало дочери заметить бескровную физиономию матери.

– Мамуля, всё хорошо. Моё чадо выскочило почти само с десятибалльной оценкой! Всем срочно сделать счастливые лица и скорее домой!

Дома всё завертелось и закружилось. Комната для малыша давно была готова. Лёша привёз столько нужных вещей, о которых они даже не догадывались.

– Я скупил половину самого лучшего детского магазина в Лондоне! – с гордостью заявил он.

«Наши мужчины самые лучшие. Мы все обязательно будем счастливы, несмотря ни на что», – твердила она как заклинание. – «Наши мужчины…»

Тоска и обида сдавили горло. Она больше ни секунды не может удерживать на лице маску счастья и радости. Малыш на руках мирно сопел носиком, а теперь уже бабушка задыхалась от накопившихся слёз. Первым понял её состояние Лёша. Он взял её за руку и вывел на улицу.

– Юля, ты не сможешь всё скрыть, если останешься с детьми. Да и им сейчас никто не нужен.

– Не правда! Мне моя мама была очень нужна, когда родилась Света.

– Но не в таком состоянии, прости. Мне не найти слов… я устрою тебя в лучшую частную клинику… Прости…

– Я справлюсь без клиники, спасибо. И дети тоже справятся без меня. Сегодня за деньги педиатры и врачи сами приходят на дом, и по телефону дадут любой совет. Ты прав, я не смогу быть полезной… – согласилась она.

Ей до смерти хотелось прижать внучонка к своей груди и впасть каждой клеточкой в забытое счастье материнства. Восполнить, исправить…

– Я останусь жить на даче. Всем скажем, что ты забираешь меня с собой. Я в порядке. Помоги перевезти с дачи в квартиру компоты, овощи… – маска спокойствия снова овладела её лицом. – Пойдём к детям.

Выяснилось, что Александр взял на этот учебный год только несколько лекций. После полудня готов сам стать «мамой». Сообщение об отъезде родителей они восприняли с пониманием, особенно Александр – глава семьи.

– Светик, мы с папой поедем на дачу, законсервируем её до весны, привезём вам заготовки. Телефон отключим!

На другой день Юля обязана была выдержать налёт подружек с поздравлениями и подарками. Поскольку Света даже на порог детской их не пустила, они потребовали прощального шашлыка на даче в выходные дни.

– Юля, столько новостей! – вопила Мила.

– Я сегодня иду на свидание, только не смейся, с генералом, – шепнула на ухо Дина.

– Представляешь, сподобилась! Сапог! – негодовала Мила.

– Сподобилась не я, а моя «Красотка», которая «сдохла» на полдороги к дому и подловила себе настоящего хозяина. Не то, что я.

– Он хоть настоящий… – выдавила из себя Юля, – Сколько звёздочек?

– Одна большая, на лбу! – обиделась Дина.

Однажды давным-давно они послали её за билетами на премьеру какого-то фильма. Вернулась Дина быстро. Очередь заняла за военным. Когда они компанией подошли к очереди, то обнаружили, что военных несколько.

– Сколько у «твоего» было звёздочек на погонах?

– Много. Кажется, семь.

Весь фильм они периодически взрывались хохотом.

– Позвони завтра на дачу, буду там до обеда, поделишься, – Юля обняла подругу. – Мне будет так не хватать вас, девочки. Завтра вечером наш самолёт, поэтому дачное празднество откладывается.

– Пролетели наши шашлыки, но весной ждём должок. Прилетишь, без внука не выдержишь.

Юля с мужем ещё день наслаждались общением с детьми и малышом. Света оказалась подкованной на все сто процентов мамой, книгу по материнству она выучила наизусть. За них можно быть спокойными. И ещё стало понятным главное: места родителям не было. В пору её материнства они с мужем учились, и мама вписывалась органично в их семейную жизнь, это она всегда умела.

Лёша отвёз Юлю на дачу. Уходя, заплакал. Второй раз в жизни она видела горькие мужские слёзы. Когда мужчины плакали, Юля каменела. Скорее бы остаться одной и впасть в транс. Лёша уехал, но ещё долго в голове Юли крутились его последние слова: «Ты сильная… пришлю адвоката… вышлю деньги… буду рядом». Не-вы-но-си-мо!


Прошло почти три месяца. Она жила и не жила. Реальным было одно: она звонила дочери по мобильной связи, якобы из Лондона. Знала, что Лёша звонит по вечерам. Молодая мама даже не чувствовала подвоха: ей было достаточно, что у родителей всё хорошо.

Каждый раз, подходя к кровати, Юля знала, что на этой адовой сковороде ей предстоит всю ночь гореть в муках совести. Пластинку обиды она сломала через месяц. Когда обвиняешь кого-то, не так больно, поэтому, наверно, многие идут по этой дорожке. Гораздо больней, когда вина твоя, когда лично ты споткнулась, потому что задирала голову, лично ты могла сделать и не сделала. Она искала и находила свои ошибки. Каялась в гордыне, постыдной самоуверенности, в обидах, нанесённых вольно или невольно, в неосознанном презрении к слабостям человеческим. Она судила других – пришло время судить себя. Пусть крутится теперь пластинка совести.