За несколько недель до Рождества я рассказал ей о письмах из дома.

Не специально. Просто так получилось. Однажды вечером, когда Трэвис уехал верхом, мы с ней сидели на кухне и готовились к экзаменам. Хейли снова пыталась объяснить мне, как писать эссе, но я постоянно возвращался мыслями к письму, а потом, сам не знаю как, излил на бумагу всю свою подноготную. В каких-то шести предложениях я выложил о себе гораздо больше, чем когда-либо произносил вслух, и примерно на полминуты мы оба просто застыли от потрясения.

Но в конце концов она все же отважилась начать задавать вопросы, на которые получила исчерпывающие ответы. Постепенно я выложил основную часть истории. Поведал ей, как меня выгнали из дома. О тюрьме. О Кайле и болезнях моих родителей, о бесплодии Билла. И признался, что не могу к ним вернуться. Выслушав все, она просто обязана была меня возненавидеть.

Вопреки моим ожиданиям, Хейли этого не сделала. Она, конечно, здорово разозлилась. А как ругалась! Но костерила не меня, а мою семью с братом, и я подумал, что Кайле лучше никогда не попадаться ей на глаза, иначе кого-то из них двоих точно посадят за решетку. Если честно, я далеко не все понял, потому что Хейли скоро ударилась в философию, и многое из сказанного мне в одно ухо влетело, а в другое вылетело. Вкратце, её речь сводилась к тому, что мои близкие охотно жалуются мне на судьбу, в то время как моя собственная судьба их абсолютно перестала волновать, с тех пор как я открылся. Раз я гей, значит, соответственно, моя жизнь - дерьмо. Подобная мысль уже приходила ко мне в голову.

Прежде я чувствовал себя с Хейли довольно комфортно, но после того вечера она стала… знаете, как старая перчатка. Да, Хейли помогала мне учиться, но после занятий частенько не спешила домой и болтала о всякой ерунде, типа о музыке. Она могла часами сидеть и говорить, говорить о поэзии, о лирике. Клянусь Богом, она даже проигрывала мне некоторые мелодии, где какая-нибудь нота трогала ее прямо до слез. Это была хорошая музыка. Что-то вроде кантри, но не совсем. Хейли записала диск со своими любимыми песнями, и я иногда слушал их, пока работал на кухне.

Хейли никогда не вела себя со мной свысока, хвалила, когда я того заслуживал, причем без всякой снисходительности. Хейли - реально высший класс. Поэтому я просто не мог спокойно смотреть на нее, такую несчастную.

На улице было ужасно холодно — наверное, градусов двадцать мороза, да еще с ветром, — а она стояла на пороге беременная, без пальто, с таким видом, словно земля рушится у нее под ногами. Я понял, что первый узнал о том, что случилось, Хейли специально выбрала момент, чтобы прибежать и рассказать мне все без свидетелей. Я понятия не имел, какие слова, бога ради, она от меня хочет услышать, но главным образом догадывался, что ей просто нужно перед кем-то выплакаться. Честно, я испугался. Черт! Но это же была Хейли. И мне следовало что-то сделать.

Я снял пальто, накинул на нее, поцеловал в щеку и ободряюще сжал ее плечо:

- Ступай в мою квартиру над сараем. Включи отопление на полную мощность и грейся. Я только предупрежу Трэвиса, где мы, чтобы остальные не волновались, и сейчас же приду.

Та кивнула, вытерев глаза о рукав моего пальто. Мне показалось, что она ждет от меня хотя бы дружеского объятия, я и хотел обнять ее, но вспомнил, что тоже продрог до костей, поэтому просто ласково и твердо повторил: «Иди». И она пошла к конюшне. Я немного расслабился, увидев, как Эз и Зик потрусили к лестнице следом за ней. И как прикажете прикрывать ее плачевное состояние, если я в курсе всего этого безумия?

Трэвис уже отправился меня искать; я встретил его в коридоре возле рабочего кабинета.

- Пришла Хейли, я должен побыть с ней немного. Она в моей квартире.

Тот нахмурился, однако, скорее, потому что я опять ляпнул «моей». Он совсем недавно спрашивал, какого черта я продолжаю держать там вещи, тогда как в доме полно свободного места. На это у меня были свои причины, но я не собирался сейчас с ним спорить.

- Она в беде, - сообщил я, понизив голос, но тут же подумал, что выбрал неудачные слова. Сейчас он возразит, что отец с матерью имеют право знать, что за проблемы у их дочери, и, не успев сообразить, что делаю, выпалил: - Хейли беременна.

На душе у меня стало скверно - я знал, что Хейли хотела сохранить свой секрет, однако в то же время чувствовал, что не могу не сказать Трэвису. И у меня точно от сердца отлегло.

Трэвис и сам понял, что это тайна. Он перестал хмуриться, но вид у него все равно был усталый и грустный:

- Дерьмово. Что она собирается делать?

- Не знаю. Мы же еще с ней не разговаривали. – Тут я опять занервничал, и протянул к нему руку. - Я очень боюсь сказать что-нибудь не то.

Он погладил мои пальцы своими, невесело улыбаясь:

- Я бы посоветовал ничего не говорить, просто выслушай. И будь с ней ласков. Наверное, она и так сильно мучается.

Я кивнул, а поскольку уже допустил кучу промашек, то в благодарность быстро чмокнул его в губы. Он поймал мой подбородок и поцеловал меня тягуче и сладко.

Этот вкус еще оставался у меня на губах, пока я бежал через двор.

* * *

На полпути к конюшне я вернулся, чтобы забрать из машины диск с альбомом одного из исполнителей, что Хейли мне проигрывала. Я часто слушал его в дороге. Если во время нашего разговора будет играть ее любимая музыка, это может ей понравиться.

Хейли и правда понравилось. Она рассмеялась и спросила, сам ли я купил диск. Я ответил, что, конечно, сам; и она улыбнулась так счастливо, словно ей сделали неожиданный подарок, и я тоже очень обрадовался. Вставил диск в плеер, приглушил звук и достал из мини холодильника бутылку с содовой. Себе взял пиво. Просто предположил, что оно мне понадобится.

Хейли я усадил на свою кровать, а сам, с собаками у ног, занял продавленный стул возле телевизора. И приготовился слушать.

За все то время, что она говорила, ее взгляд не отрывался от ковра, что на нее совсем не похоже.

- Это Кэл. - Хейли поморщилась. - Но он обвиняет меня в том, что я не только с ним спала, поэтому никогда не поверит, что ребенок его. Так или иначе, я не хочу, чтобы он имел к этому отношение. Вообще от него ничего не хочу. Не знает он, вот пусть и катится к черту. - Голос надломился, она всхлипнула и вытерла глаза пальцами.

- Сочувствую.

Моя позиция на стуле предоставляла относительную безопасность, но Хейли была слишком далеко. Поднявшись, я перешагнул через собак и нерешительно сел рядом с ней. Та сразу спрятала лицо у меня на груди и залилась тихими слезами:

- Ро, мне так страшно. Все пойдет насмарку. Учеба. Будущее. Вся моя жизнь. Ну, разве я уже не жуткая мать, если это единственное, что меня сейчас волнует? - Она издала надтреснутый колючий смешок. - А самое кошмарное, знаешь что? Я наивно надеюсь, что, если голодать, загонять себя и постоянно плакать, то у меня обязательно будет выкидыш и проблема решится сама собой. Вот какая я ужасная.

Этим она меня окончательно растрогала:

- Эй. Ты не ужасная. Перестань, не надо. - Механизм, который сразу после ее признания на ступеньках дома начал медленно поворачиваться у меня в мозгу, щелкнул и встал на место. – Ты же… то есть, ты что… собираешься избавиться от него?

На сей раз смех был так горек, что я содрогнулся.

- Ты имеешь в виду аборт? Я попыталась. Вчера. Отправилась убивать моего ребенка в Сочельник.

- Не говори так. - Получилось резче, чем я думал. Но я просто не мог казаться ласковым, говоря на такую острую тему. – Как это «вчера»? Хочешь сказать, что твоя мама уже знает?

- Я ездила одна, - ответила та.

Я был так зол, что пришлось вскочить с кровати, потому что меня всего трясло, а руки непроизвольно стискивались в кулаки. Собаки тоже забеспокоились, поднялись и залаяли. Перестав плакать, Хейли удивленно отпрянула.

- Ты пошла на аборт в одиночку? Какого дьявола, Хейли! Так просто взяла и поехала? В Рапид-Сити?

- В Скотсблаф. Я помню о законе об аборте в Южной Дакоте. Вроде бы этот закон аннулировали, но не знаю, там могли дежурить пикетчики. Поехала в женский медицинский центр. У меня пока еще третий месяц. - Она понурила голову. - Я не смогла этого сделать. Не смогла довести до конца. Никто меня не останавливал, я просто не смогла. Думаю, если бы кто-то попытался мне помешать, я бы это точно сделала, несмотря ни на ничьи увещевания. Скорее, наоборот, они только больше разозлили бы меня – никто не имеет права указывать мне, что делать. Но там никого не оказалось, кроме вежливых и понимающих сотрудников. И я не смогла. Не смог… - Снова захлебнувшись рыданиями, она обхватила руками колени и сжалась в комочек. - Я даже не думала о крошечных детских пальчиках, ручках и ножках. Не чувствовала за собой никакой вины. Просто не смогла.

Я сел и обнял ее за плечи. Снова прильнув ко мне, та еще немного поплакала. Эз и Зик положили головы на мои колени и жалобно заскулили.

Когда мне показалось, что Хейли наконец начала успокаиваться, я произнес:

- Как ты сама говорила, дурное дело нехитрое.

- Да. Но я-то не дурочка! - прошептала она. - Мы пользовались презервативами. Клянусь. Богом клянусь! И у меня был безопасный период! Месячные пошли, правда слабо, но так иногда бывает! А потом наступила задержка, и я просто… не знаю. Я чувствовала, чувствовала, что что-то не так. Надеялась, что просто неправильно подсчитала дни. Но я сделала три теста, три различных теста — это пятьдесят долларов, Ро! — и все с одним результатом. Положительным. - Хейли судорожно вздохнула, уткнувшись мне в рукав. – Срок девятого июня.

Казалось, до лета еще очень далеко, но на самом деле, времени оставалось не так уж много.

- Подумай как следует, и если решишь, что тебе нужен аборт, можешь на меня положиться - я отвезу тебя в такое место, где нет никаких проклятых протестующих, и не смей возражать. Не стоит тебе сейчас смотреть на всякое дерьмо. - Я не знал, есть ли в Айове какие-либо законы, запрещающие аборты. Хотелось верить, что нет, что мой родной штат лучше, чем этот, но я не знал наверняка. Раньше меня это мало трогало. До сего момента.