Ну, мне совсем не хотелось иметь дело ни с больницей, ни с тюрьмой - то и другое наводило на меня панический ужас. Вот я и притих. Разумеется, это не избавило от дальнейших расспросов. И как, дьявол подери, выкручиваться? Что сказать? Ничего? Но он же не оставит в покое.

Это было самым сложным решением в моей жизни, но я вынул письмо Билла из кармана и отдал Трэвису.

Если раньше мне казалось, что я гнию заживо, то сейчас, пока он читал, стало еще хуже. Боже. Я порывался вскочить и начать суетиться по кухне - сварить кофе, заняться чем угодно, только бы не бездействовать, - однако когда я попытался встать, он поймал меня за руку, не дав подняться со стула. Поневоле пришлось оставаться на месте. Я следил, как Трэвис пробегает глазами страницу, и гадал, что скрывается за непроницаемым выражением его лица. Но мое нервозное состояние мешало хоть что-то заметить. Противный голос в голове злорадно нашептывал, что Лавинг непременно возненавидит меня, выставит с ранчо взашей. Сочтет настоящим уродом, спросит, о чем я думал моей дурьей башкой, когда бросал семью, поинтересуется, почему я еще здесь, а не мчусь домой на всех парах. И придется ответить, что я не предполагал…

Тут у меня в глазах потемнело, и следующее, что я помню – это как Трэвис трясет меня и кричит благим матом. Только он не злился. Просто до смерти перепугался - вроде, я на несколько минут перестал дышать и потерял сознание.

Мы пересели на диван. Лавинг налил мне стакан воды, заставив выпить, положил руку на ногу и не убирал, пока не закончил чтение. Понятия не имею, каким образом, но эта рука очень помогала. Меня мутило, но уверенная и теплая ладонь будто передавала часть его силы.

Оторвавшись от письма, он на пару минут уставился прямо перед собой, затем кинул его на журнальный столик и перевел взгляд на меня. Мир вновь потерял четкость.

- Ро, - голос звучал устало и печально, - не надо задерживать дыхание.

Я сбросил оцепенение и шумно вдохнул. Значительно полегчало. Но я все равно недоверчиво покосился на Трэвиса:

- Ты не взбешён? - Щеки загорелись.

Тот недоуменно моргнул:

- Взбешён? Из-за чего я должен, по-твоему, беситься?

- Из-за этого! – Я зыркнул на письмо. – Из-за чего же еще?

Теперь тот смотрел обеспокоено и заботливо:

- Ро, не пойму, почему ты вдруг решил, что я рассержусь на тебя из-за этого письма. Естественно, тут мало радости, но с чего бы мне… - Он сделал паузу, затем продолжил, как будто мысль только что пришла ему в голову: – Ты подумал, что я рассержусь, если тебе придется уехать домой?

Я замотал головой и уставился на ковер:

- Я не могу. Не могу туда вернуться.

И внутренне подготовился к ответной вспышке ярости.

Но ничего такого не последовало; несколько неловких минут мы просто сидели, а потом он со стоном обмяк на диване:

- Вот гадство. - Трэвис вздохнул и потер лицо. - Мне очень жаль, Ро. Но послушай, я сейчас тебе признаюсь, что действительно очень, очень не люблю некоторые вещи.

Я хмуро поглядел на него:

- Какие?

Лицо у него стало почти зеленоватое. Он неопределенно махнул в сторону письма:

- Вот такие. Подобные разговоры.

- Не желаю ни о чем говорить! – От гнева мои ноги внезапно окрепли, я вскочил, хотя все еще пошатывался. Меня клонило то к дивану, то к телевизору. – Господи Иисусе. Да с чего ты взял, что я захочу поговорить о письме? Я тебя об этом просил? Нет. Дернул меня нечистый тебе его показать! Уж лучше в тюрьму!

- Ро, я же пошутил, - отозвался он.

И тут я в самом деле взорвался:

- Тюрьма – это не шутка! - орал я. - И чертова больница тоже! Больше никогда не хочу видеть ни одно из этих проклятых заведений! И тебя не хочу видеть, если ты собираешься устроить мне такое дерьмо!

Вот он, походящий предлог, чтобы улизнуть - я двинулся к двери. Пора валить, мать его. Оказывается, это все просто шутка. Ложь. А я-то, дурак, возомнил себя счастливым. Теперь надо уйти. Проторчав так долго на одном месте и столуясь у Трэвиса, который покупал все продукты, я скопил прорву денег, на которые смог бы уехать хоть к дьяволу на рога. Напиваться, трахаться. Найти другую работу. И на сей раз уже так замести следы, чтобы никто и никогда меня не отыскал. Точно. Я так и сделаю. Уеду. Прямо сейчас.

Но я даже не добрался до прихожей.

Лавинг сгреб меня за пояс, а когда я начал сопротивляться, оттащил от двери и опрокинул на пол. Я отбивался, пинался, бранился, но тот не позволял вырваться. Придавив всем своим весом к ковру, он просто наблюдал за моими попытками освободиться и руганью, пока я не прекратил борьбу.

Я отвернулся и уставился на противоположную стену, на полку, где выстроились в ряд книги Трэвиса. Меня охватила апатия, силы иссякли, поэтому я лежал и ждал, что будет дальше.

Наконец он вымолвил:

- Очевидно, я сделал это неудачно.

Я закрыл глаза, про себя умоляя его замолчать.

Трэвис застонал и, не вставая с меня, поменял положение тела, а потом рассмеялся сухим и невеселым смехом:

- Райли сейчас обхохотался бы. Сказал бы, что так мне и надо. - Я от всей души пожелал ему заткнуться. – Ро, объясни, почему ты не хочешь ехать домой.

Я открыл глаза, но по-прежнему не глядел на него:

- Потому что из этого все равно ничего не выйдет. – Я не очень задумывался над тем, что говорю. Мои слова звучали будто бы со стороны. – Они надеются увидеть совсем другого Ро, такого, каким я никогда не смогу быть. Мое возвращение причинит им только больше боли. - Я помедлил. – Но оставлять просьбу брата без ответа тяжело. Очень тяжело.

Я сказал это и поразился, насколько все просто. Не пойму, какого черта я тогда так страдал?

- И что же это за Ро? Чем он отличается от тебя? – спросил Лавинг.

Я все еще смотрел на стену, но та начала расплываться и исчезать в сером тумане:

- Правильный.

Его обескураженный вздох подействовал на меня почти так же, как и письмо – сердце чуть не разорвалось на части.

Я коротко кивнул. Трэвис мазнул по моей щеке поцелуем, и я опустил веки.

- Хочешь, я предупрежу Тори, чтобы они завтра не приходили? - спросил он.

Это быстро вывело меня из прострации:

- Не надо. Сказал же, приготовлю, значит, приготовлю. Мне самому хочется. - Я попытался встать, но комната сразу поплыла, и мне пришлось опереться руками об пол, чтобы не упасть. – Сейчас, только соскребу мозги в кучку.

Его ладонь легла на мою руку, вновь вливая поток сил:

- Давай я тебе помогу.

Нет, - едва не ощетинился я, но та самая часть меня, что не позволяла вернуться домой, удержала рот на замке и заставила согласно кивнуть.

Он правда помог. И что бы я без него делал? Прежде всего, он помог тем, что не давал погружаться в хандру. Пресек мои бурные сожаления по поводу кастрюли и указал, что даже с вмятиной в боку та пригодна к использованию. Порезал для рассола апельсины и остальные фрукты, хоть с половины и не снял этикетки. Освободил место в холодильнике, просто сдвинув остальные продукты в одну горку.

После того как мы с ним вместе отобрали рецепты на утро, он велел мне отправляться в джакузи. Ни о чем не разговаривая, мы просто отмокали в воде. Было хорошо. Потом он уложил меня в кровать.

Думал, в такой ситуации не помешал бы грубый трах, но все закончилось очень нежно: мы лишь терлись членами и целовались. Позже лежали, склеенные высыхающей спермой - обычно он это ненавидел, но в тот вечер мы оба ленились даже лишний раз пошевелиться.

Наконец Трэвис прервал тишину:

- За последние пять лет я свою мать только по большим праздникам поздравлял да рождественские открытки посылал. Отец перед смертью вместо напутственных слов пожелал, чтобы моей вонючей пидорской задницы больше духу не было в его доме.

- А мои даже открыток не получали.

- Так легче? – Казалось, ему по-настоящему любопытно.

Я пожал плечами и посмотрел в потолок:

- Не знаю.

- Раньше ты был с ними близок? До всего этого?

Я кивнул:

- Все изменилось, когда они узнали, кто я есть. Не очень красивая история. Я сначала остался в городе, но ничего хорошего это не принесло: меня посадили за решетку. После освобождения уехал. Только тогда дела пошли на лад.

- И ты постоянно переезжал. Чтобы тебя не могли отыскать или чтобы избежать привязанностей?

Я не нашелся, что ответить. То, как Трэвис это произнес, оказало на меня двоякое воздействие, отчасти вызвав какое-то гадкое ощущение, напомнившее о моем одиночестве.

Он мягко рассмеялся:

- Ты на самом деле не большой любитель разговаривать.

Я повернулся, чтобы увидеть его лицо. В темноте, перечерченное тенями, оно выглядело чудно́.

- Я просто стараюсь делать все правильно, - проговорил я. – Стараюсь никому не причинять боли. Избавить от ненужных проблем.

Он погладил меня по щеке, и по моему телу разлился теплый трепет. Прислушиваясь к себе, я блаженно закрыл глаза и лежал так довольно долго. Когда решился посмотреть на Трэвиса снова, тот глядел на меня с таким выражением, будто я его кнутом отстегал, несмотря на стоп-слово.

- Если тебе потребуется вернуться домой, сейчас или когда-нибудь потом, я не хочу стоять на твоем пути. – Он скользнул пальцами по моим губам. - Но еще я хотел бы, чтоб ты не уезжал. - Его большой палец обвел мой подбородок. - Никогда.

Вид у Лавинга стал совсем неважнецкий. Я встревоженно нахмурился, но тому, по-видимому, сделалось еще хуже.

- Ты в порядке, Трэвис?

- Не знаю, - прошептал он. – Ты сбежишь?

До меня никак не доходил смысл. Я попытался приподняться на локте, чтобы лучше рассмотреть лицо Лавинга, но он схватил мою руку с такой неожиданной силой, что причинил боль, и я все понял. Ох, ты ж черт. В следующую секунду я запаниковал. Однако мне было не привыкать к двойственности своей натуры, когда одну, поверхностную часть души гложет вина и обуревает потребность броситься бежать подальше, а другая, более глубокая часть, уже готова примириться. И эта последняя, кажется, возобладала над первой, потому что не давала мне сорваться с места, пока я достаточно не успокоился для ответа: