Гидеон щелкнул пальцами. Собака, крутя обрубленным хвостом как пропеллером, подскочила к нему и уселась у его ног, вглядываясь в лицо с выражением неподкупной преданности. Филиппе показалось, что взгляд Гидеона немного смягчился. Он нагнулся, чтобы потрепать длинные мягкие собачьи уши, потом выпрямился.

— Как насчет чая?

Филиппа, отрицательно покачав головой, с видимым сожалением отказалась.

— Мне в самом деле пора домой. Наверное, сегодня я уже не смогу вернуться и помочь тебе кормить цыплят вечером. Можно, я приду завтра?

Он коротко кивнул.

— Если хочешь.

Ее лицо озарилось жизнерадостной улыбкой.

— Договорились! Тогда до завтра. Пока, Кили.

Собака подняла свою красивую голову, но осталась у ног Гидеона. Тот кивнул на прощание и проводил глазами крепко сбитую фигурку Филлипы, пока она шла вдоль дорожной колеи по направлению к Холлу. Минутой позже он снял шляпу, сбросил куртку с бесчисленным множеством карманов и повесил на гвоздь, вбитый в косяк двери. Затем опустил руку в один из просторных карманов и извлек оттуда полоску бумаги.

Он чуть было не решился попросить Филиппу прочитать ему эту записку, написанную торопливым, но элегантным почерком, но передумал. Расшифровка этого послания представлялась ему довольно трудным делом. Не потому, что Гидеон не умел читать. Печатные буквы он мог осилить запросто. Но эти ровные стремительные строчки…

Он развернул полоску и положил на стол. Подпись была вполне разборчивой. Тоби Смит. И время — шесть часов. Гидеон пожал плечами и засунул бумажку обратно в карман. Дорди, дорди! Чего это мистеру Тоби Смиту понадобилось от него? Что ж, он узнает ответ, дождавшись шести часов. Но как раз в это время он кормит цыплят — это прекрасно знали все обитатели поместья, от сэра Джеймса до помощника садовника. И к тому же в это время года цыплята вылупляются из яиц и нужно постоянно присматривать за гнездами. Какое дело оказалось столь важным, что его отрывают от этих обязанностей?

Гидеон открыл шкаф, вынул бутылку виски, налил немного в стакан, стоявший на деревянном столике, тщательно закупорил бутылку и, поставив на полку, закрыл дверцу шкафа. Подняв стакан, он с задумчивым видом побултыхал его содержимое в течение нескольких секунд, затем быстрым движением запрокинул голову и залпом выпил. Потом постоял с минуту, с удовольствием ощущая, как виски согревает горло и внутренности.

Тишина окружающих лесов и полей окутывала маленькую хижину и ее обитателей, дружеской и заботливой рукой огораживая их от всего мира.

Постепенно резкие, сумрачные черты лица его смягчились. Из глубины леса раздался голос кукушки. Собака встрепенулась. Он нагнулся и приласкал ее, думая в это время о только что ушедшей девушке. Гидеон редко встречался с гостями Холла; чаще всего это случалось зимой, во время охотничьих вылазок, являвшихся излюбленным времяпрепровождением сэра Джеймса. Однако и тогда их общение не выходило за рамки отношений между хозяевами и доверенным и хорошо вышколенным слугой. Но эта девушка вела себя иначе.


Филиппа появилась возле курятников с неделю назад. С обезоруживающей прямотой, которая, как он теперь понимал, была типична для нее, она представилась и, не переводя дыхания, осыпала его градом вопросов. Его односложные ответы, казалось, нисколько не смущали ее. Удивляясь самому себе, он рассказал ей обо всем, что ее интересовало. Оказалось, что ему, против ожидания, трудно было устоять против ее солнечной улыбки и дружеского расположения. Вскоре Гидеон понял, что, вопреки своим обычным правилам отношения к окружающим, всерьез привязался к ней. Не проявляя в ответ на ее незамысловатые попытки к дружескому сближению особого энтузиазма, он, тем не менее, не предпринимал никаких действий, чтобы предотвратить их. Так они привязались друг к другу.

Филиппа могла неожиданно появиться в любое время дня. Иногда она убегала из Холла ранним утром, и ей приходилось пробираться в рассветном тумане по покрытым росой травам к его хижине. Часто они прогуливались по лесу, а потом, когда приходило время, отправлялись кормить цыплят.

Он находил ее почти детскую искренность смешной, но каким-то странным образом она трогала его душу.

— Конечно, я благодарна тете Фионе; это так мило с ее стороны — пригласить меня на лето сюда, пока мама и Эдди в Лондоне. Но, и тут уж ничего не поделаешь, Холл и все его обитатели наводят на меня ужасную тоску. Гуляя по парку, я чувствую себя собачкой, которую выгуливают на поводке. И еще эти проклятые ножи и вилки — к каждому блюду другие, — ей Богу, их такое количество, что можно потерять аппетит, — рассказывала она, то и дело внезапно заливаясь своим заразительным смехом.

Кажется, ее мать была близкой подругой леди Фионы, а отчим — политическим деятелем. Это был выходец из новой когорты лейбористов, умница, честолюбивый самоучка, который попробовал вкус власти во время однолетнего правления 1924 года и всеми силами стремился попробовать его еще раз, уже в гораздо больших размерах.

— Я рада, что мама вышла за него замуж. Они очень подходят друг другу, — сказала она как-то, но улыбка ее при этом утратила обычную жизнерадостность и стала задумчивой, — и я не собираюсь упрекать их в том, что они много времени проводят с глазу на глаз.

Как же трудно было ему устоять против ее смеха, задора и радостной улыбки! Ее искренность и доверчивость, неиссякаемое любопытство ко всему, что окружало ее в мире, расцветили его жизнь, в которой сухое равнодушие и замкнутость считались нормой, новыми яркими и свежими красками. Гидеон чуть ли не с нетерпением ждал, когда ее маленькая крепкая фигурка появится у дверей его лачуги.

«Бедняжка, — подумал Гидеон с привычным оттенком цинизма, — еще пара лет, и она превратится из ребенка в юное женское существо. Но за это ей придется заплатить всеми нынешними притягательными и непосредственными качествами, если не случится чего-то из ряда вон выходящего».

Гидеон Бест сходил к колодцу, наполнил водой помятый чайник и поставил его на плиту.


Тоби частенько использовал упорство и молчаливую несговорчивость собеседника, чтобы добиться желаемого.

— Значит, решено, Бест, — небрежным тоном произнес он. — Ты играешь под третьим номером за Холл. Конечно, нам не хотелось тасовать состав. Но что делать, у нас не хватает игрока, и по жребию вытянули из шляпы твой номер. — Он бросил на собеседника пристальный взгляд, преисполненный несокрушимой самоуверенности. Гидеон смотрел в сторону.

Тоби присел на край стола, покачивая ногой, элегантно обтянутой мягкой фланелью; кроме них в конторе усадьбы никого не было. Остальную часть поверхности стола заполняли гроссбухи, конторские книги, письма, счета, старые сельскохозяйственные и охотничьи журналы.

— Желаю удачного дня, — сказал он любезно.

Гидеон довольно долго молчал, удерживаясь от дерзости, прежде чем произнес стандартное «да, сэр».

Улыбающееся лицо Тоби не дрогнуло.

— Это все, Бест. Увидимся в субботу. Игра начнется ровно в семь. Ты понял?

— Да, сэр. — Угрюмое лицо егеря оставалось бесстрастным.

За прошедшие десять минут мнение Гидеона о молодом человеке значительно изменилось, и не в лучшую сторону. Их разговор оказался малоприятным. Похоже, Бест ошибался, считая Тоби человеком беспечным и неопасным.

— Надеюсь, ты, как обычно, отыграешь весь матч без замен. Нам ведь не понадобится запасной?

— Нет, сэр. — Гидеон повернулся, чтобы уйти. Было уже восемь часов. Длинные вечерние тени протянулись по газону под окном.

— Да, кстати, Бест… — Гидеон замер в ожидании. — Передай, будь добр, кому-нибудь свои дела на вечер пятницы. Наверное, найдется подходящий хороший парень? И как следует выспись накануне. Я не раз слышал превосходные отзывы о твоей игре. — Ясный взгляд Тоби был спокойным и дружелюбным. — Они не преувеличены?

— Я не знаю, сэр.

— Мы ведь не хотим разочаровать сэра Джеймса, верно? Он рассчитывает в этом матче на победу. И очень обрадовался, когда я сказал ему, на кого пал жребий. — Тоби понизил голос до шепота. Глаза его были устремлены на собеседника. — Ведь будет стыдно, если ты окажешься не в форме? Не так ли?

— Да, сэр, — ответил Бест, сардонически усмехнувшись.

Он покинул комнату бесшумно словно тень. Тоби некоторое время сидел, глядя ему вслед и покачивая ногой. Наконец он отвел взгляд от двери и потянулся к грудному карману, чтобы достать портсигар.

— Тоби, так нельзя делать! Ты что, не понимаешь! Вы лишаете его единственной возможности. Конечно, Гидеон не может отказаться, и вы решили этим воспользоваться! Ты ведь знаешь, что я имею в виду!

Перед Тоби возникла возмущенная Филиппа. Ее округлое детское личико пылало гневом, темные волосы растрепались. Во взгляде Тоби появилось удивление, смешанное с иронией.

— Флип, дорогая моя, о чем ты?

Филиппа подошла к нему так близко, что буквально уткнулась в его колени.

— Тоби Смит, ты прекрасно знаешь, о чем я говорю! О Гидеоне Бесте! Ты его надул! Не отпирайся, Тоби, я тебя знаю — ты надул его. Ты заставил Гидеона играть за твою команду, потому что он лучше всех отбивает мяч. Так нельзя! Это нечестно. Гидеон всегда играл за деревню, и всегда помогал им выиграть. Раз в году люди вспоминали о его существовании, в этот день он чувствовал себя человеком. А ты хочешь отнять у него этот день! — Она гневно взмахнула руками, не находя слов. — Неужели ты не можешь этого понять!

Тоби рассмеялся, глядя ей прямо в глаза, и подлил масла в огонь ее гнева;

— Боже мой, Флип, это всего лишь игра! Просто у нас не хватаю игрока. Мы положили бумажки с именами в шляпу, и жребий выпал на него…

— Ты это ловко придумал!

— И я абсолютно уверен, что ему все равно, за какую команду играть. — Тоби изобразил на лице ангельское терпение.