Охваченная нерассуждающей паникой, она отпрянула и, вырываясь из его объятий, отступила к двери, тяжело дыша, вновь сжимая кулаки.

— Как ты можешь спать с Рейнолдсом, когда целуешь меня так? — тихо, обвиняюще бросил он.

Мередит с трудом удалось принять гневно-презрительный вид:

— А ты? Как мог ты нарушить обещание вести себя прилично?

— Но мы уже не у тебя дома, — откликнулся он, и эта способность вывернуться из любого положения и обернуть каждый нечестный поступок в свою пользу оказалась последней соломинкой.

Мередит отступила, подавляя желание хлопнуть дверью перед носом Мэтта, и все-таки, не удержавшись, с громким стуком закрыла ее. Оказавшись в безопасности, она привалилась к косяку и в тоскливом ужасе повесила голову. Уже того, что он шантажировал ее и принудил подписать это соглашение, было достаточно для любой женщины, обладающей силой воли, чтобы выстоять против него эти три коротких месяца. Но только не для нее! — с бешенством думала она, отходя от двери. Не для нее! Она не продержалась и трех недель, несчастная, безвольная дурочка, марионетка в руках Фаррела!

Полная отвращения к себе, Мередит поплелась к дивану, остановившись, чтобы взять в руки снимок Паркера. Он смотрел на нее, красивый, надежный, улыбающийся, верный и честный. И он любил ее! И сотни раз говорил ей об этом! А Мэтт… Мэтт ни разу. Никогда! Но спасет ли это ее от потери гордости и самоуважения в объятиях Мэтью Фаррела? Вероятно, нет с горечью вздохнула Мередит. Не в этих обстоятельствах.

Стюарт считает, что Мэтт не хочет ранить ее. Если вспомнить, как он бросился спасать ее вчера, Мередит готова поверить этому даже сейчас, сжигаемая чувствами, которых не хотела и не умела побороть. Нет, Мэтью не хочет причинить ей боль. По каким-то странным и неясным ей причинам Мэтт почему-то стремился вернуть ее. Но именно тут и начнутся ее беды и несчастья. Репутация Мэтта как неотразимого покорителя сердец всем известна, кроме того, он был совершенно непредсказуем и абсолютно ненадежен, и сочетание этих качеств, вне всякого сомнения, разобьет ее сердце.

Мередит опустилась на диван и закрыла лицо руками. Он не хочет причинить ей боль…

Несколько минут она решала, не стоит ли возбудить в нем защитные инстинкты — те самые, что заставили его перевернуть небо и землю, чтобы помочь ей. Может, стоит сказать честно: «Мэтт, я знаю, что ты не хочешь ранить меня, поэтому уходи, пожалуйста.

У меня впереди своя жизнь, планы на будущее, и не нужно становиться мне поперек дороги. Я ничего для тебя не значу, совсем ничего. Просто очередное завоевание, еще одна победа, мимолетное увлечение…»

Да, она может так сказать, но это будет простой тратой времени. Мередит уже объясняла Мэтту нечто подобное, но другими словами. Он намеревался бороться до конца и выйти победителем и делал это по причинам, ясным лишь ему одному.

Подняв голову, Мередит уставилась в огонь, вспоминая его слова: «Я подарю тебе рай на золотом блюде. У нас будет семья, дети… Я бы хотел шестерых, но соглашусь и на одного…»

Если она признается, что не может иметь детей, Мэтт скорее всего откажется от своих планов. Но едва Мередит поняла, что такое вполне возможно, сердце сжалось такой тоской, что казалось, вот-вот остановится, и Мередит неожиданно разозлилась на него и на себя.

— Будь ты проклят! — воскликнула она вслух. — Будь проклят за то, что вновь заставил меня почувствовать себя уязвимой!

Он вовсе не желает никакой семьи, вероятно, его влечет новизна, стремление добиться своего и заставить ее жить с ним. Но в постели она надоест ему через несколько дней. Мэтт слишком чувственный по натуре человек, он спал с десятками звезд и самых известных моделей. У Мередит же нет никакого опыта, она сексуально подавлена, ни на что не способна. Кому это знать, как не ей! Она чувствовала себя так в постели с Мэттом одиннадцать лет назад, и после развода потребовалось больше двух лет, чтобы вернуть хотя бы какое-то подобие чувства собственного достоинства и способность ощущать желание. Лайза считала, что единственный способ излечиться до конца — переспать с кем-то еще, и Мередит честно попыталась. Она легла в постель с университетской звездой по бегу на длинные дистанции, самоуверенным молодым человеком, преследовавшим ее не один месяц, и эта ночь оказалась настоящим несчастьем. Он тяжело дышал и лапал ее так, что Мередит выворачивало от омерзения, а ее неловкость и холодность, в свою очередь, злили его. До сих пор она не могла без стыда вспомнить его насмешки, от которых становилось еще противнее:

«Ну же, детка, не лежи как бревно, шевелись хоть немного! Да что это с тобой, черт возьми… выглядишь такой горячей штучкой, а на самом деле кусок льда…»

И когда он попытался овладеть ею, внутри у нее что-то перевернулось, она начала бешено сопротивляться, схватила одежду и сбежала. После этого Мередит решила, что секс не для нее.

Единственным любовником, кроме Мэтта, был Паркер — нежный, милый, нетребовательный. Но даже он не был удовлетворен ею в постели, правда, никогда не упрекал Мередит, но она все понимала.

Мередит положила голову на спинку дивана, глядя сухими глазами в потолок, отказываясь дать волю сжимавшим горло слезам. Паркер никогда бы не заставил ее чувствовать себя такой жалкой и ничтожной. Никогда. На такое способен лишь Мэтт. Но даже сознавая это, Мередит хотела его.

Это озарение, ужасающее, непрошеное, неоспоримое, невыносимое, оглушило ее.

Всего лишь за несколько дней Мэтт сумел довести ее до полной и позорной капитуляции. Слезы стыда и безнадежности сверкали в глазах Мередит. Он даже не признался ей в любви, чтобы заставить ее отказаться от всех планов на будущее и пожертвовать своей жизнью.

Старинные напольные часы пробили десять. Для Мередит этот звон означал конец ее спокойствию и умиротворению.

Мэтт провел «роллс-ройс» между двумя грузовиками, почти перекрывшими полосу движения, и взял трубку. Часы на приборной доске показывали десять, но Мэтт не посчитал, что звонить в такой час неудобно. Питер Вандервилд ответил после второго звонка, немного испуганный и польщенный столь поздним звонком.

— Моя поездка в Филадельфию полностью удалась, сэр, — начал он, почти уверенный в том, что босс звонит именно поэтому.

— Не важно, — нетерпеливо бросил Мэтт. — Я хочу знать, не произошла ли каким-то образом утечка информации, утечка, которая могла вызвать на Уолл-стрит слухи, что мы пытаемся захватить компанию?

— Не может быть! Я принял все обычные предосторожности, чтобы ни одной душе не было известно О том, что мы скупаем акции, пока не придет срок представить данные в Комиссию по ценным бумагам и биржам. Акции «Бенкрофт» неуклонно растут в цене, поэтому, естественно, последнее время они обходятся нам дороже.

— Я думаю, в игру вступил еще один игрок, — сухо бросил Мэтт. — Необходимо его обнаружить, черт возьми! Займитесь этим!

— Кто-то еще хочет прибрать их к рукам? — удивился Питер. — Я уже думал об атом, но почему? Совершенно невыгодное сейчас вложение, если только у этого неизвестного нет каких-либо личных причин, как у вас.

— Питер, — предупредил Мэтт, — постарайтесь не совать нос в мои дела, если не хотите заняться изучением объявлений в разделе «Работа».

— Я не хотел… то есть… я читал в газетах… простите…

— Вот и прекрасно, — перебил Мэтт. — Срочно проверьте, верны ли эти слухи, и если действительно кто-то решил поживиться, немедленно узнайте его имя.


Роскошный лайнер медленно скользил по тяжелым волнам Атлантики, то поднимаясь на гребни, то медленно опускаясь, и это непрерывное движение доводило Филипа Бенкрофта однообразием и монотонностью почти до бешенства. Сидя за капитанским столом между женой сенатора и техасским нефтяным магнатом, он с деланным интересом слушал, что говорит соседка:

— Мы прибудем в порт послезавтра, к концу дня. Надеюсь, вам нравится круиз?

— Чрезвычайно, — солгал он, украдкой бросая взгляд на часы. В Чикаго уже девять вечера. Вместо того чтобы оказаться узником в этом плавучем отеле, ему следовало бы сейчас смотреть новости по телевизору или играть в карты в загородном клубе.

— Вы навестите друзей, когда мы будем в Италии? — поинтересовалась жена сенатора.

— У меня нет там друзей, — буркнул Филип. Несмотря на изнуряющую скуку, он с каждым днем чувствовал себя лучше, сильнее и увереннее. Его доктор оказался прав — необходимо было полностью отрешиться от тревог и забот, и особенно от всего связанного с бизнесом.

— Нет друзей в Италии? — повторила соседка, безуспешно пытаясь продолжить одностороннюю беседу.

— Нет. Только бывшая жена, — рассеянно ответил Филип.

— Вот как? Вы повидаетесь с ней?

— Вряд ли, — покачал головой Филип, но тут же замер, сообразив, что упомянул о женщине, которую вышвырнул из дома и из жизни много лет назад. Очевидно, вынужденный отдых губительно действует на мозги.

Глава 47

С той минуты как Мэтт предложил отпраздновать ее день рождения вчетвером, Мередит терзали тяжкие предчувствия, но приехавшие Паркер и Лайза казались исполненными такой решимости быть жизнерадостными и веселыми и ничем не испортить праздника, что Мередит убедила себя, будто она все навоображала и никакого несчастья не предвидится.

— С днем рождения, Мер, — прошептала Лайза, крепко обнимая подругу и вручая ей коробку в яркой обертке.

— С днем рождения, — повторил Паркер, протягивая ей небольшой тяжелый овальный футляр. — Фаррела еще нет?

— Пока не приехал, но в кухне есть вино и закуски. Я как раз ставила все на поднос.

— Сейчас помогу, — вызвалась Лайза. — Умираю от голода.

Она исчезла на кухне в облаке шелка цвета сливы, отделанного бахромой.

Проводив ее мрачным взглядом, Паркер угрюмо осведомился:

— Почему она вечно наряжается чучелом? Неужели не может одеваться как все нормальные люди?

— Потому что она не такая, как все, — пояснила Мередит. — Знаешь, — недоуменно нахмурилась она, — многие мужчины находят Лайзу потрясающей.