— Знаю, что кажусь тебе бессовестным лицемером, и не осуждаю тебя за это. Но по крайней мере постарайся быть справедливой и вспомни: не я был виновен в том, что случилось одиннадцать лет назад.

Мередит надела манто и молча отступила, но Мэтт положил руки на ее плечи, повернул лицом к себе и подождал, пока она подняла неприязненно сощуренные глаза.

— Можешь ненавидеть меня за то, что я делаю сейчас, — сказал он ей со спокойной убежденностью, но не за прошлое! Я такая же жертва интриг твоего отца, как и ты сама.

— Ты и тогда был жестоким и безжалостным! — вскинулась Мередит и, рывком отстранившись, взяла сумочку. — Ты почти не писал, когда был в Южной Америке.

— Я написал тебе десятки писем, — покачал он головой, открывая перед ней дверь, и сухо добавил:

— Я даже отправил больше половины. И вряд ли ты имеешь право упрекать меня в этом, поскольку сама за полгода написала мне всего шесть.

Мередит в оцепенении наблюдала, как его рука поднимается и нажимает кнопку лифта, повторяя себе, что Мэтт, желая оправдаться, лжет насчет писем, но какая-то мысль терзала мозг… фраза, которую он произнес, когда звонил из Венесуэлы. В то время она восприняла это как упрек ее эпистолярному стилю.

«Ты сама не очень-то усердный корреспондент, верно?»

Пока доктор не запретил ей много двигаться, Мередит сама опускала письма Мэтту в почтовый ящик в конце длинной подъездной аллеи, но всякий мог открыть ящик и вынуть потом письма — ее отец или слуги-Те пять писем, что она получила от Мэтта, Мередит взяла сама из рук почтальона, и только потому, что часами ждала у ящика. Возможно, до Мэтта дошли лишь те письма, которые она лично отправила по почте.

Ужасное подозрение родилось в душе, и Мередит, сама того не желая, взглянула на Мэтта, стараясь подавить порыв расспросить его подробнее о письмах. Двери лифта открылись, и Мэтт провел ее через вестибюль на улицу, где у обочины стоял «роллс-ройс» темно-бордового цвета, сверкая словно драгоценный камень в свете уличного фонаря. Мередит скользнула на сиденье, обитое дорогой желтоватой кожей, и напряженно уставилась перед собой, ожидая, пока Мэтт включит зажигание. Машина медленно влилась в общий поток. «Ролле» был очень красив, но Мередит скорее язык себе откусит, чем похвалит машину… и кроме того, она все еще мучилась мыслями о письмах. Очевидно, Мэтт тоже думал об этом, потому что, как только они остановились у перекрестка, спросил:

— Сколько писем ты получила от меня? Мередит не хотела отвечать, честно стараясь игнорировать его, но поняла, что не может молча дуться.

— Пять, коротко ответила она, глядя на свои затянутые в перчатки руки.

— А сколько написала сама? — настаивал он. Мередит, поколебавшись, пожала плечами.

— Сначала я писала тебе дважды в неделю. Позже, когда ты не отвечал, стала писать раз в неделю.

— Я написал тебе десятки писем, — снова повторил он, на этот раз куда более подчеркнуто. — Вероятно, твой отец перехватывал письма и совершенно случайно не смог заполучить те пять, что попали тебе.

— Теперь это уже не важно.

— Разве? — с уничтожающей иронией осведомился он. — Боже, стоит мне подумать, с каким нетерпением я ждал писем от тебя, что чувствовал, когда доставляли почту, а для меня ничего не было!

Напряжение и страсть в этом глубоком голосе потрясли Мередит почти так же, как произнесенные слова. Мередит ошеломленно взглянула на него, поскольку раньше он ничем не давал понять, что она значит для него что-то как личность. В постели — да, но и только.

Неяркий свет приборной доски бросал отблески на застывшее мужественное лицо Мэтта, подчеркивая скульптурно очерченный рот и надменный подбородок.

И неожиданно время словно повернуло свой ход вспять, и она снова сидела рядом с ним в «порше», наблюдая, как ветер играет густыми темными волосами, одновременно притягиваемая и отталкиваемая этими строго-красивыми чертами и откровенной чувственностью. Теперь он стал еще красивее, и неустанное честолюбие, которое она ощущала в нем и раньше, давно нашло выход и реализовалось, превратившись в силу, с которой невозможно не считаться, силу непреодолимую, безжалостную, неистовую.

Мередит заметила тонкую улыбку Мэтта. Радуется, что удалось наконец пробить броню ее молчания?

— Приехали, — объявил Мэтт, сворачивая вправо, в подземный гараж под домом, где находился его пентхаус.

— Так и знала, что ты попытаешься это выкинуть! — взорвалась она, готовая немедленно выпрыгнуть из машины и отправиться домой пешком, если не найдет подходящего транспорта.

— Мой отец хочет видеть тебя, — спокойно пояснил Мэтт, втискивая машину между лимузином с калифорнийскими номерами и темно-синим «ягуаром», совершенно новеньким до такой степени, что даже номера еще были временными.

Что ж, если Патрик здесь, тогда… — Мередит неохотно вышла из машины.

Дверь открыл приземистый телохранитель, а позади стоял широко улыбающийся Патрик Фаррел.

— Вот она, — мрачно пошутил Мэтт, — доставлена по назначению, как я и обещал, жива, здорова и зла на меня как черт.

Патрик протянул Мередит руки, и она оказалась в его объятиях. Сжав ее плечи, Патрик подвел Мередит к водителю:

— Это Джо О'Хара. По-моему, официально вы еще не знакомы.

Мередит умудрилась выдавить слабую, смущенную улыбку, вспомнив ту скандальную сцену, свидетелем которой стал водитель.

— Как поживаете, мистер О'Хара?

— Рад познакомиться, миссис Фаррел.

— Моя фамилия Бенкрофт, — твердо поправила Мередит.

— Верно, — согласился он, бросив вызывающий взгляд на Мэтта. — Пат, я буду ждать в машине у входа.

В прошлый раз Мередит была слишком расстроена, чтобы заметить почти кричащую роскошь квартиры. Теперь же, слишком напряженная, чтобы смотреть на кого бы то ни было, она огляделась и почувствовала невольное восхищение. Поскольку пентхаус Мэтта занимал самый верхний этаж, все внешние стены были отлиты из стекла, открывая великолепную панораму города, залитую огнями. Три пологих ступеньки вели вниз из отделанного мрамором фойе в жилую часть квартиры, но вместо перегородок одну комнату от другой отделяли лишь изящные колонны. Прямо перед Мередит располагалась гостиная, достаточно большая для того, чтобы вместить несколько диванов и бесчисленные стулья со столами. Справа на уровне фойе находилась столовая, а чуть выше и позади — уютный салон с резной стойкой бара. Эта квартира была спроектирована, и обставлена, чтобы принимать гостей и развлекать изысканное общество, производить впечатление роскошью и богатством, и, кроме всего прочего, казалась полной противоположностью квартиры Мередит. Но несмотря на это, все здесь невероятно ей понравилось.

— Итак, — ослепительно улыбнулся Патрик, — как тебе здесь?..

— Очень мило, — призналась она.

И только сейчас до нее дошло, что присутствие Патрика могло стать ответом на ее молитву. Она не могла поверить, что он в полной мере осведомлен о тактике запугивания, примененной его сыном по отношению к ней. И Мередит поклялась, потолковать с ним по возможности с глазу на глаз и уговорить его вмешаться.

— Мэтт любит мрамор, но мне как-то не по себе, — шутливо пожаловался он. — Заставляет меня чувствовать себя так, словно я умер и нахожусь на кладбище.

— Могу представить, что вы ощущаете, лежа в его ванне из черного мрамора, — заметила Мередит с легкой улыбкой.

— Погребенным, — немедленно согласился Патрик, провожая ее в салон. Мередит уселась, но Патрик остался стоять.

Мэтт подошел к бару.

— Что будете пить?

— Имбирное пиво, — попросил Патрик.

— И мне тоже, — присоединилась Мередит.

— Ты выпьешь шерри, — властно объявил Мэтт.

— Он прав, — покачал головой Патрик, — меня совершенно не расстраивает смотреть, как пьют другие. Так ты знаешь о мраморных ваннах Мэтта?

Мередит от всей души пожалела о некстати сорвавшихся словах.

— Я… видела снимки в воскресных газетах.

— Так и знал! — провозгласил Патрик, весело подмигивая ей. — Все эти годы, когда бы снимок Мэтта ни появлялся в журнале или где-то еще, я повторял себе: надеюсь, Мередит Бенкрофт увидит это. Ты ведь не выпускала его из виду, верно?

— Нет! — нервно воскликнула Мередит. — Конечно, нет!

Как ни странно, именно Мэтт помог ей выйти из затруднительного положения. Подняв глаза от бара, он сообщил:

— Кстати, пока мы обсуждаем тему славы и известности, может, объяснишь, каким образом намереваешься держать наши встречи в секрете, чего, по словам твоего адвоката, ты так желаешь?

— В секрете? — переспросил Патрик. — Но почему?

Мередит подумала о десятке вполне разумных доводов и веских причин, но не могла же она высказать их отцу Мэтта, да и сам Мэтт бесцеремонно вмешался.

— Потому что Мередит по-прежнему помолвлена с другим человеком, — объяснил он Патрику и перевел взгляд на Мередит. — Ты тоже постоянно появлялась на страницах газет. Люди будут тебя узнавать, куда бы мы ни отправились.

— Пойду погляжу, готов ли ужин, — неловко пробормотал старик и направился в столовую, оставив Мередит гадать, то ли он голоден, то ли старается поскорее скрыться с глаз.

Подождав, пока они останутся одни, Мередит с сердитым удовлетворением бросила:

— Меня не узнают, а вот тебя… Ты прославленный секс-символ Америки, именно твоим девизом много лет было: тащи в постель все, что передвигается, годится любая юбка! Именно ты спишь с рок-звездами и обольщаешь горничных… Да ты что, смеешься надо мной?! — охнула она, глядя на трясущиеся плечи Мэтта.

Открыв бутылку с имбирным лимонадам, Мэтт послал ей ослепительную улыбку.

— Где ты вычитала этот бред насчет горничных?

— Среди твоих горячих поклонниц есть несколько секретарей «Бенкрофт», — с уничтожающим презрением бросила Мередит. — Они читали о тебе в «Тэттлере».

— В «Тэттлере»? — повторил Мэтт, пытаясь серьезным видом скрыть смех. — Это та уличная газетенка, в которой написали, что меня похитили пришельцы, увезли на борт летающей тарелки и там ясновидящие инопланетяне предсказали, как лучше вести дела?