— Далее, она требует вашего согласия на то, чтобы и ваша женитьба, и подробности следующих одиннадцати недель не стали известны окружающим.

Глаза Фаррела сузились, но как только Стюарт открыл рот, чтобы попытаться найти убедительные аргументы, Мэтт поспешно поставил инициалы у каждого пункта и швырнул документ Стюарту.

— Вы ей посоветовали хранить все в секрете, — спросил он, — или это идея Мередит?

— Ее, — ответил Стюарт, и поскольку умирал от нетерпения увидеть, какова будет реакция Фаррела, вкрадчиво добавил:

— Послушайся она моего совета, попросту вышвырнула бы это соглашение в мусорную корзину.

Фаррел отодвинулся, изучая Стюарта с раздражающей настойчивостью и чем-то вроде уважения. — Если бы она сделала это, — возразил он, — пришлось бы рискнуть здоровьем и добрым именем отца.

— Она ничем не рисковала, — спокойно объявил Стюарт. — Вы попросту блефовали. — Собеседник молча поднял брови, поэтому Стюарт смело ринулся в бой. — То, что вы делаете, неэтично и бесчеловечно. Либо вы действительно редкостный ублюдок, либо спятили, либо влюблены в нее. Которое из трех?

— Определенно первое, — ответил Фаррел. — Возможно, второе. Вероятно, третье. А может, и все вместе. Вам решать.

— Я уже решил.

— И что именно?

— Первое и третье, — ответил Стюарт, внезапно придя в восторг при виде легкой нерешительной улыбки Фаррела, которой тот встретил безошибочные выводы адвоката.

— Что вы знаете о Мередит? — спросил Стюарт, сделав еще глоток виски, полный решимости получить доказательства влюбленности Мэтта.

— Только то, что читал в журналах и газетах за последние одиннадцать лет. Предпочитаю обнаружить остальное сам.

Для человека, постаравшегося узнать об адвокате все, вплоть до размеров обуви, и предположительно думавшего исключительно о мести, Фаррел казался удивительно небрежным; неужели он не позаботился провести такую же тщательную проверку Мередит? Стюарт посчитал это хорошим признаком.

— Значит, вам неизвестны всякие мелочи, — заметил адвокат, продолжая наблюдать за Фаррелом поверх стакана, — вроде той, что после первого курса в колледже ходили слухи, будто у нее был роман, закончившийся трагически, и поэтому она не желает ни с кем встречаться. По всей видимости, именно вы были тому причиной.

Он помолчал, заметив пламя, метнувшееся в глазах Фаррела, которое тот безуспешно пытался скрыть, поднеся стакан к губам.

— И конечно, — продолжал Стюарт, — вы не знали, что на втором курсе отвергнутый Мередит парень пустил сплетню, что она либо лесбиянка, либо фригидна. И если бы не заступничество Лайзы Понтини, встречавшейся с президентом братства, в котором состоял тот парнишка, у Мередит было бы немало неприятностей. Все и каждый знали, что Лайза отнюдь не лесбиянка и настолько предана Мередит, что с помощью своего дружка сделала из несчастного болвана всеобщее посмешище, так что больше ни один человек не смел считать Мередит лесбиянкой. Однако все были уверены в ее фригидности. В колледже ее прозвали «снежной королевой». Когда она вернулась сюда, прозвище осталось, но она была так чертовски хороша, что это лишь добавляло ей привлекательности, потому что бросало вызов всем мужчинам. Кроме того, показаться на людях с Мередит Бенкрофт, иметь возможность весь вечер любоваться этим ослепительным лицом считалось такой честью, способной удовлетворить даже самое больное самолюбие, что уже не имело значения, согласится ли она переспать с тобой или нет.

Стюарт выжидал, надеясь, что Фаррел в конце концов попадется на удочку, станет задавать вопросы и выдаст свои настоящие чувства, но Фаррел либо ничего не испытывал к ней, либо был слишком умен, чтобы обронить хоть один намек и рисковать. Ведь если адвокат расскажет своей клиентке о том, как влюблен в нее муж, то можно разорвать документ, поскольку ясно, что угрозы не будут приведены в исполнение.

Совершенно нелогично убежденный в собственной правоте, Стюарт лениво осведомился:

— Могу я спросить вас кое о чем?

— Спросить можно, — подчеркнул Фаррел.

— Что заставило вас вести осаду командой из двух адвокатов, особенно известных своими жестокими и деспотичными методами и железной хваткой?

Несколько мгновений Стюарту казалось, что Фаррел не собирается отвечать, но тот немедленно признался, иронически усмехаясь:

— Это было тактической ошибкой с моей стороны. Слишком я спешил подготовить соглашение к сегодняшнему дню и не объяснил Левинсону и Пирсону, что прошу убедить ее подписать, а вовсе не вынуждать и не запугивать.

Поставив полупустой стакан на стол, он встал, давая понять, что беседа окончена.

У Стюарта не осталось иного выбора, кроме как последовать его примеру, но, наклонившись, чтобы собрать бумаги, он добавил:

— Это была не просто ошибка, а смертельный номер. Кроме запугивания и шантажа, вы унизили и предали ее, позволив Левинсону сказать нам всем, что она спала с вами в прошлый уик-энд. Мередит будет ненавидеть вас за это гораздо дольше одиннадцати недель. Знай вы ее лучше, сами бы поняли это.

— Мередит не способна долго ненавидеть, — сообщил Фаррел с гордостью, и Стюарт изо всех сил постарался скрыть, как потрясен, потому что каждое слово Фаррела невольно подтверждало его подозрения. — Будь она настолько злопамятной, прокляла бы отца за то, что испортил ей детство, принижал ее достоинство и отказывался дать пост президента. Она бы возненавидела его, узнав, что он сделал с нами одиннадцать лет назад. Вместо этого Мередит пытается защитить его от меня. Мередит всегда старается найти способ извинить непростительное в людях, которых любит, включая меня самого. Знаете ли вы, что она твердила себе, как я был прав, оставив ее, потому что был вынужден жениться одиннадцать лет назад.

И, не обращая внимания на зачарованно-потрясенный вид Стюарта, Фаррел добавил:

— Мередит терпеть не может причинять людям боль. Она посылает цветы на могилу ребенка с запиской, в которой говорится, как его любят, плачет в объятиях старика, уверенного, что одиннадцать лет назад она избавилась от его внучки, а потом едет четыре часа в метель, чтобы немедленно рассказать мне всю правду. Она мягкосердечна и слишком осторожна. Кроме всего прочего, она еще умна, проницательна и обладает прекрасной интуицией, и все эти качества помогли ей добиться успеха в универмаге, не превратив ее в беспощадную акулу и не позволив, чтобы ее сожрали другие беспощадные акулы.

Наклонившись, Фаррел поднял ручку и окинул Стюарта холодным, оценивающим взглядом.

— Что еще я должен знать о ней? Стюарт, в свою очередь, ответил Фаррелу взглядом, полным удовлетворенного торжества.

— Черт меня возьми, — тихо заметил он, смеясь, — если я не прав. Вы влюблены в нее и именно поэтому пальцем не пошевелите, чтобы причинить вред Филипу Бенкрофту!

Фаррел одернул пиджак и сунул руки в карманы, немного испортив триумф Стюарта, безразлично пожав плечами, а потом уничтожил его окончательно, резко заметив:

— Вы так считаете, но не знаете наверняка и не станете рисковать, попросив Мередит испытать меня. И будь вы даже уверены, все равно не решились бы сделать это.

— В самом деле? — отпарировал Стюарт, улыбаясь про себя, и отправился за портфелем, решая, стоит ли сказать Мередит о разговоре и как лучше сделать это. — Что заставляет вас думать так?

— Потому что, — спокойно объяснил Фаррел, — с того момента, когда вы узнали, что Мередит спала со мной в прошлый уик-энд, ни в чем не можете быть уверены, особенно в том, как относится ко мне Мередит.

Он вежливо проводил Стюарта к выходу из зала. Тот внезапно вспомнил неописуемое выражение на лице Мередит, когда они с Фаррелом держались за руки, и, скрывая все возрастающую неуверенность под невозмутимым видом, объяснил:

— Я ее адвокат, моя обязанность сказать ей все, что думаю, даже если это всего-навсего предположение.

— Вы также ее друг и когда-то были влюблены, а значит, лично заинтересованы и поэтому не можете судить объективно. Станете колебаться и размышлять и наконец предоставите всему идти своим чередом. В конце концов, если из этого ничего не выйдет, Мередит никак не пострадает и, кроме того, получит пять миллионов.

Они оказались у стола, и Мэтт зашел за него, хотя остался на ногах. Окончательно раздраженный вероятной точностью психологических выводов Фаррела, Стюарт осмотрелся, пытаясь сообразить, что сказать, как потрясти этого человека, и тут взгляд его упал на снимок в рамке:

— Вы собираетесь оставить это фото здесь, пока станете ухаживать за женой?

— Совершенно верно.

Что-то в его тоне позволило Стюарту предположить, что он ошибался, считая эту девушку любовницей или подружкой.

— Кто она? — прямо спросил он.

— Моя сестра.

Фаррел продолжал наблюдать за ним все с тем же раздражающим спокойствием, поэтому Стюарт пожал плечами и, намеренно пытаясь оскорбить его, заметил:

— Личико ничего. Впрочем, и фигурка тоже.

— Я постараюсь пропустить мимо ушей последнюю фразу, — сообщил Фаррел и вежливо предложил встретиться вчетвером и пообедать, когда Джули снова будет в городе. — Передайте Мередит, что я заеду за ней завтра вечером в половине восьмого. Можете позвонить моему секретарю утром и дать ей адрес.

Стюарт, чувствуя, что от него не только отделались, как от назойливого попрошайки, но еще и поставили при этом на место, кивнул и закрыл за собой дверь. Оказавшись за порогом офиса, он начал гадать, действительно ли делает Мередит одолжение, не предостерегая, что нужно не просто уходить, а бежать от подписанного соглашения, и неважно, влюблена ли она в мужа или нет. Этот человек — настоящая машина, бескомпромиссный, холодный, неумолимый и совершенно бесстрастный. Даже намеренно-пренебрежительный отзыв о сестре не тронул ублюдка.

Оставшись в одиночестве, Мэтью Фаррел тяжело рухнул в кресло, откинул голову и закрыл глаза.

— Иисусе, — прошептал он, глубоко, прерывисто вздыхая, — благодарю тебя.