Сердце Мередит упало: рассуждения Стюарта не выдерживали никакой критики.

— Я не могу ставить жизнь отца на карту на основе столь шатких доводов. Вот что я скажу тебе, — грустно добавила она. — Мэтт выбрал адвокатов, которые делают лишь то, что приказывает он. Ты, возможно, прав, утверждая, будто Мэтт не хочет причинить мне зло, но неверно представляешь, что ему надо. Я поняла это только после нашего ухода. Она прерывисто вздохнула. — Мэтту нужна не я. Он даже не знает меня по-настоящему. Просто рвется отомстить отцу, а для этого есть два пути — либо потащить его в суд, либо взять реванш куда более приятным способом — использовать меня. Такая месть куда слаще! Вынудить отца видеть нас вместе после стольких лет, заставить его считать, что у нас есть шанс остаться вместе… для Мэтта это означает «глаз за глаз». Поэтому, — закончила она, положив руку на его плечо, — прошу, сделай мне одолжение и отнеси это к нему. Стюарт кивнул и накрыл ладонью ее руку:

— Что от меня требуется?

— Попытайся заставить Мэтта дать слово, что эта сделка и наш брак останутся в тайне. Он, вероятно, не согласится, это отчасти лишит его ожидаемого удовольствия, и месть будет неполной, но все же постарайся.

— Обязательно.

Когда Мередит ушла, Стюарт открыл вторую страницу, перечислил условия, под которыми надеялся уговорить Фаррела подписаться, выпрямился и вместо того, чтобы вежливо постучать, просто открыл дверь. Увидев, что Фаррела нет в офисе, он бесшумно направился в конференц-зал, надеясь застать Мэтта врасплох, подсмотреть, что он чувствует, оставшись один, увидеть выражение лица. По крайней мере, это даст некоторое представление об истинном лице Фаррела. Занавеси были открыты. Фаррел стоял у окна со стаканом в руке, глядя на ночной город, и Стюарт с некоторым удовлетворением отметил, что он выглядел словно человек, потерпевший самое жестокое поражение в жизни и теперь пытающийся справиться с собой.

Стоя здесь, среди окружающей роскоши, он выглядел невероятно, мучительно одиноким.

Мэтт поднял стакан и вылил в себя содержимое, словно пытаясь заглушить горький вкус проигрыша, но тут заговорил Стюарт:

— Мне следовало постучать?

Голова Фаррела резко дернулась, и даже в этот момент изумленного молчания адвокат не понял, было ли промелькнувшее на лице Фаррела выражение неимоверным облегчением или просто огромным удовлетворением — так быстро маска вновь вернулась на свое обычное место. Совсем легко было понять его мысли в присутствии Мередит, но теперь лицо Фаррела стало совершенно непроницаемым, а глаза потухли. Мельком взглянув на бумаги в руке Стюарта, он направился к бару.

— Я как раз собирался налить себе, — объявил Фаррел, не проявляя особого рвения поскорее заполучить подписанные документы. — Хотите выпить или не терпится поскорее перейти к делу?

Голос звучал так равнодушно, словно Мэтту было все равно, что предпочтет Стюарт, но адвокат тут же ухватился за возможность выяснить, каковы истинные чувства Фаррела к его клиентке.

— Деловая часть много времени не займет, — заметил он, шагнув следом за Фаррелом. — Пожалуй, приму ваше предложение выпить.

— Снова перье? — осведомился Фаррел, ступив в зеркальный полукруг.

— Бурбон! — отчетливо объявил Стюарт. — Неразбавленный.

— В самом деле? — с сомнением покачал головой Фаррел.

— Неужели я стал бы лгать такому умному, беспощадному магнату, как вы? — сухо осведомился Стюарт.

Фаррел бросил на него саркастический взгляд и потянулся к графину с виски.

— Да вы бы ради клиентки самом дьяволу солгали! Удивленный и раздраженный частичной правдивостью его слов, Стюарт отставил портфель и выложил документы на стойку бара.

— В этом вы правы, — признал он. — Мы с Мередит — старые друзья. Собственно, — продолжал Стюарт, стремясь создать более доверительную атмосферу, — когда-то я был без ума от нее.

— Знаю.

Удивившись еще больше и почти убежденный, что Фаррел лжет, Стюарт воскликнул:

— Учитывая то, что сама Мередит вряд ли об этом знает, должен сказать, вы удивительно хорошо информированы. Что вам еще известно?

— О вас? — небрежно бросил Фаррел. И, дождавшись кивка, бросил в стакан кубики льда и начал спокойно, бесстрастно рассказывать подробности из жизни Стюарта, от которых совершенно потрясенному адвокату стало немного не по себе.

— Вы старший сын в семье, где, кроме вас, еще четверо детей. Ваш дед и два его брата основали фирму, в которой вы сейчас являетесь старшим партнером, поскольку последовали семейной традиции и стали адвокатом. В двадцать три года окончили гарвардскую юридическую школу, где были лучшим студентом на своем курсе, — также семейная традиция. За время учебы отличились еще и тем, что были старостой группы и выпускали журнал «Ло Ревью». После окончания хотели работать в конторе окружного прокурора, и специализироваться в ведении дел, связанных со злоупотреблениями землевладельцев, но поддались давлению семьи и вместо этого стали работать в семейной фирме, где занимаетесь делами богатых корпоративных клиентов, в основном из вашего же круга. И хотя вы ненавидите корпоративное право, считаетесь блестящим специалистом по части переговоров, гениальным стратегом и хорошим дипломатом… если, конечно, в дело, как сегодня, не вмешиваются личные чувства. Вы аккуратны и скрупулезны, но не производите впечатления на присяжных, поскольку стараетесь излагать сухие факты и не уделяете внимания эмоциональной стороне вопроса. По этой причине вы предварительно готовите дело и доверяете его помощникам, когда настает время передавать его в суд.

Фаррел остановился, чтобы вручить Стюарту стакан:

— Продолжать?

— Без всякого сомнения, если у вас есть что сказать еще, — суховато процедил адвокат.

Подняв стакан, Фаррел сделал глоток и, дождавшись, пока Стюарт последует его примеру, продолжил:

— Вам тридцать три, гетеросексуал, питаете страсть к быстрым автомобилям, которой, однако, не поддаетесь, и любите кататься на яхте, чем и занимаетесь в свободное время. В двадцать два года считали, что влюблены в девушку из Мелроуз-Парк, с которой познакомились на пляже, но она происходила из итальянской рабочей семьи, культурные уровни оказались слишком различными, и вы вовремя осознали это и разошлись по взаимному согласию. Семь лет назад вы влюбились в Мередит, но она не отвечала на ваши чувства, и вы стали друзьями. Два года назад ваши родители сумели уговорить вас жениться на Джорджине Гиббонз, дочери известного адвоката, и уже было объявлено о помолвке, но вы предпочли ее разорвать. В настоящее время вы стоите восемнадцать миллионов, по большей части вложенных в акции ведущих компаний, и унаследуете еще пятнадцать, когда умрет ваш дед, или меньше, если он будет продолжать швырять деньги в Монте-Карло, где обычно проигрывает.

Фаррел заметил, что Стюарт разрывается между удивлением и гневом, и, решив сделать передышку, показал на диваны под окнами. Стюарт, захватив документы и стакан с виски, последовал за ним. Дождавшись, пока адвокат усядется напротив него, Фаррел без обиняков спросил:

— Я забыл упомянуть еще о чем-нибудь важном?

— Да, — с сардонической улыбкой ответил Стюарт, поднимая бокал в неком подобии тоста. — Мой любимый цвет.

Фаррел взглянул ему прямо в глаза:

— Красный. Стюарт захлебнулся.

— Вы правы буквально во всем, если не считать упоминания о добросовестности. Очевидно, вы лучше меня подготовились к этой встрече. Я все еще жду результатов вашей проверки, которую попросил сделать, и они наверняка не будут такими подробными. Я потрясен. Вы действительно ухитрились произвести на меня огромное впечатление.

Фаррел пожал плечами.

— Не стоит придавать этому такое уж значение. «Интеркорп» владеет бюро проверки кредитоспособности, как, впрочем, и большим сыскным агентством, выполняющим задания для многонациональных корпораций.

Стюарту показалось странным, что Фаррел сказал «Интеркорп» владеет» вместо «Я владею», словно не выражал никакого желания быть лично связанным с созданной им корпоративной империей. По опыту адвоката большинство предпринимателей, недавно разбогатевших, были хвастунами, необычно гордыми собственными достижениями и до неприличия старавшимися напомнить всем и каждому о своих приобретениях. Стюарт ожидал чего-то подобного от Фаррела, особенно потому, что репортеры всегда изображали его беспечным, бездумным магнатом-плейбоем, ведущим роскошную жизнь современного султана.

Стюарт интуитивно понял, что в этом нет ни капли правды — скорее Фаррел был замкнутым, очень одиноким человеком, никого не подпускающим близко. Вряд ли многие знают, каков он на самом деле. В худшем случае он окажется холодным, расчетливым, бесчувственным, вполне способным на жестокость, умеющим устрашить кого угодно. Именно так думали о нем его конкуренты.

— Откуда вы знаете, какой цвет у меня любимый? — спросил он наконец, снова пытаясь получше узнать Фаррела. — Этого в отчете агентства наверняка не было.

— Просто предположение, — сухо ответил Фаррел. — Портфель и галстук у вас темно-красные. Кроме того, большинство мужчин любят красное. Женщинам обычно нравится голубой.

И тут Фаррел впервые позволил себе обратить внимание на документы, оставленные Стюартом на столе.

— Кстати, говоря о женщинах, — небрежно бросил он, — надеюсь, Мередит подписала это.

— Она добавила несколько условий, — ответил Стюарт, пристально наблюдая за ним, и заметил, как челюсти Фаррела едва заметно сжались. — Она хочет, чтобы дни ваших встреч были указаны, и достаточно ясно дала понять, что если пропустите хотя бы один, замены на другой не будет.

Выражение лица Фаррела чуть смягчилось, и даже в слабом освещении Стюарт заметил веселые искорки, блеснувшие в его глазах. Однако у него не было времени присмотреться поближе, поскольку Фаррел резко встал, подошел к столу для совещании и вернулся с золотой авторучкой. Дождавшись, пока он снимет колпачок, Стюарт добавил: