Эмма упала со скал Баронсфорда, которые нависали над бурным Твидом. Тела Лайона и Эммы лежали рядом, когда Пирс их нашел. Они вместе с Уолтером Траскоттом подняли их наверх. Кое-кто называл это несчастным случаем, но другие, а их было большинство, считали, что это убийство. Лайон сильно разбился при падении, так что врачи предупреждали, что даже если граф выживет, он может остаться калекой на всю жизнь. Однако благодаря заботам жены Лайон быстро пошел на поправку.

Но слухи об убийстве не прекращались.

Лорда Эйтона официально не обвиняли в смерти жены, но в глазах общества он был виновен. Сам Дэвид знал одно — каждый раз, думая о брате, он вспоминал о смерти Эммы. Его раздумья прервала Гвинет:

— Тебе, должно быть, известно, что лорд Эйтон и его вторая жена большую часть года проводят в поместье Миллисент, в Мелбери-Холле?

— На что ты надеешься? На приглашение? — сухо отозвался он. — Я уже говорил тебе — никаких остановок вплоть до Нортхемптона.

— Из всех, кого я знаю, ты, Дэвид, самый грубый и упрямый человек. — Прищурившись, она бросила на него быстрый взгляд. — Ты вернулся в Англию, но никто не знает об этом. Твои родственники волнуются о тебе. В начале месяца я вместе со всеми присутствовала на бракосочетании Пирса. Там собралась вся твоя семья. Так почему ты не смог приехать?

— Кажется, ты забыла, что, выполняя свой долг, я служил королю и отечеству в Ирландии. — Дэвид снова выглянул в окно. Известие о браке его второго брата тоже в некоторой степени повлияло на его решение подать в отставку.

Получив приказ о переводе в Массачусетс, он почувствовал неладное. На новом месте службы он должен был явиться к адмиралу Мидлтону, о ком среди подчиненных ходили слухи, будто он расследует темные делишки, происходящие в армии. До Дэвида доходили слухи и о том, что творилось в Бостоне и в других городах колонии. Он уже был наслышан о сомнительных махинациях своего брата, а также о том, что Пирса ассоциируют с печально известным капитаном Макхифом, тем самым, кто занимался контрабандой оружия, продавая его восставшим сынам свободы. За голову Макхифа было назначено вознаграждение. Хорошо зная Пирса, Дэвид подозревал, что его брат и Макхиф — одно и то же лицо, но гнал от себя эти мысли. Дэвид не сомневался, что адмирал Мидлтон, проницательность и дальновидность которого были всем хорошо известны, переводил его в Бостон для того, чтобы заманить в ловушку его же собственного брата.

Несмотря на отсутствие доказательств о двойной игре Пирса, все это беспокоило Дэвида. Да, это правда — его долг служить короне, и как офицер он принес присягу защищать интересы британского правительства. Однако, будучи в Ирландии, он боролся как мог с британской политикой, считая ее во многом несправедливой. А теперь он вообще не допустит, чтобы его как какую-то пешку использовали против собственной семьи.

Все еще раздумывая над тем, как поступить, он узнал, что девушка, на которой женился Пирс, приходится внучкой адмиралу Мидлтону — недавно признанной внучкой, если быть точным. Адмирал Мидлтон подобрался вплотную к Макхифу. Если бы Дэвид служил в Массачусетсе и был в распоряжении Мидлтона, то, вероятно, на него рассчитывали бы как на подходящую приманку. Сплетни и слухи нагромождались друг на друга до тех пор, пока все не стало напоминать трактирную ссору в Белфасте — ничего никому не понятно, а достается всем — как зачинщикам, так и свидетелям. Нет, самое время выйти из игры. Пришла пора выбирать новый путь в жизни. Дэвид задумчиво посмотрел на расстилающуюся перед ним дорогу.

— Когда тебе надо вернуться в Ирландию? — спросила Гвинет.

— Я не вернусь. Я подал в отставку.

Гвинет состроила гримаску и забилась в угол.

— Это уже совсем плохо, — тихо промолвила она, возвращаясь к своим записям. — На расстоянии ты мне нравишься больше, гораздо больше, запомни это.

* * *

Спрятавшись в дубовой рощице, три человека, держа за уздечки своих лошадей, пристально разглядывали придорожную конюшню и примыкавшую к ней небольшую кузницу, вокруг которой сгрудилось несколько домишек и одна мельница, и все вместе представляло собой небольшую, спящую сейчас деревушку.

— Ты уверен — это именно та карета? — спросил один из наблюдавших, указывая на карету, которая час назад подъехала к конюшне. Лошадей уже сменили для следующего перегона. Кучер и грум уже выпили по пинте эля и теперь стояли у кареты, осматривая новую упряжь и болтая со здоровенным кузнецом и его перепачканным сажей подмастерьем.

— Все сходится, — заметил главарь. — Карета красноватого цвета и приехала в положенное время. И девка подходит по описанию.

Он не сводил глаз с медно-рыжих волос молодой девушки, стоявшей перед открытой дверцей кареты и беседующей с кем-то внутри.

— Прикинь-ка, что за работенка нам предстоит, — проворчал первый. — Не понимаю, почему мы не можем схватить девчонку прямо здесь и сразу отправиться за деньгами?

— Ты, жалкий дурень! Делаем все как договорились, — хрипло ответил третий. — Они хотят, чтобы мы пустили ей пулю в голову после того, как она сделает свое дело в Грет-на-Грин. Нам за это заплатят больше, чем за дюжину ограблений почтовых карет на Сент-Олбанс.

— Подожди-ка! Кого это ты назвал жалким дурнем?

— Хватит! — Главарь не сводил глаз с жертвы. — Выжидаем, следуем за ними, держась на расстоянии, чтобы не вызвать подозрений, а потом убиваем — и все шито-крыто.

Люди вместе с лошадьми подались чуть назад, когда пассажир, сидящий в карете, спрыгнул на землю и потянулся. Это был настоящий гигант, и от бандитов не укрылось, что он вооружен шпагой. И скорее всего в карете были еще и пистолеты. Многие экипажи в то время были оснащены особой стойкой для хранения оружия. Он обменялся парой слов с возницей и грумом, а потом повернулся к женщине.

— Здоров верзила, хлопот с ним не оберешься, — уныло протянул один из бандитов. — Все же лучше не трогать его, раз так велено.

— Кто его знает, вдруг он станет поперек пути, когда мы набросимся на девчонку?

— Говорю вам, ребята, не бойтесь его, — заявил главарь. — Он не будет нам мешать.

* * *

Она стала неотъемлемой частью его жизни — и сколько он ни пытался переломить себя, у него это не получалось. Он бродил вокруг Гринбрей-Холла в надежде хотя бы раз увидеть ее тайком. Он всегда старался бывать там, где, как он знал, бывала она. Но несмотря на это, весь остаток весны он держался вдали от замка — из-за непонятного страха остаться с ней наедине. Он боялся, что его оставит та крохотная доля самообладания и уверенности, которую совсем недавно он обрел снова.

Верная себе, Эмма едва замечала его на людях. В компании она ограничивалась общими фразами и никогда не разговаривала с ним, даже когда никого не было поблизости. Она равнодушно проходила мимо, и в ней не было заметно ни следа былой сердечности. Когда в Баронсфорд снова пришло лето, он вновь стал наведываться в свой замок.

Эмма больше к нему не приходила. Ее равнодушие наводило на мысль, что их первый поцелуй — это просто плод его воображения. Он чувствовал себя дураком — стоило ли придавать так много значения тому, что наверняка очень мало значило для нее? Но однажды, возвращаясь днем в Баронсфорд через Олений парк, он стал свидетелем события, которое его потрясло.

Где-то впереди он услышал веселые голоса. Приблизившись, он увидел Эмму и Дэвида. Они были вдвоем на лесной вырубке около небольшой заводи, которая протокой сообщалась с Твидом. Дэвид, лежа на плоском камне, смотрел в небо. Эмма сидела рядом с ним и смеялась над тем, что он говорил. Это была почти пасторальная сцена, исполненная простоты и невинности.

Как только он подошел к самому краю леса, его остановил взгляд Эммы, устремленный в его сторону. Он не расслышал, что сказал Дэвид, но Эмма перестала смеяться. Внезапно она села на скалу, положив руку на грудь Дэвида, но при этом ее глаза были обращены на него.

Когда он увидел, как она наклонилась и поцеловала Дэвида в губы, он повернулся и убежал обратно в лес, и бежал до тех пор, пока не свалился в изнеможении.

Глава 5

Какой бы страстной, глупой и по-детски наивной ни была ее влюбленность в этого высокого красивого варвара, но теперь с ней точно покончено. Любовь в ее сердце исчезла, она растворилась, словно утренняя дымка в прозрачном воздухе. Что он о себе мнит, если позволяет себе обращаться с ней так ужасно грубо и отвратительно? Она не преступница. По какому праву он запер ее как какую-то бродяжку или мошенницу? Дэвид даже не приходится ей родственником. Что бы он там ни говорил, но все, что он делал до сих пор, никак не походило на защиту.

Он вел себя как настоящий тиран.

Гвинет как заведенная мерила шагами комнату — шесть шагов в одну сторону и шесть обратно. Возмущенная и раздосадованная, она не могла заснуть. Поднос с едой, поставленный на сундук рядом с кроватью, Гвинет давно выбросила на улицу из окна второго этажа. Отвратительный мужлан, он даже не пожелал разделить с ней трапезу! Дэвид попросил, чтобы ее сундук подняли в крохотную каморку, которая почему-то называлась гостиничным номером, затем приказал, чтобы ей прямо в номер подали еду, и удалился, повернув тяжелый ключ в старом замке.

Гвинет не знала, чем она прогневила небеса и заслужила подобную участь. Сколько ни старалась, она не могла взять в толк, что в нем было такого, что всегда привлекало и манило ее.

Гвинет подошла к окну и посмотрела вниз на узкую улочку, огибавшую трактир. Прямо под стенами дома протекала вонючая канава с нечистотами, за которой виднелся заброшенный выгон. Она даже разглядела открытые ворота в конюшне, примыкавшей к гостинице. Поодаль стояло еще несколько домов. Гвинет еще раз оглядела улочку от начала и до конца. Ее удивило, почему никто не отозвался на ее крики о помощи.

И почему сэр Аллан не последовал за ними? Она так надеялась, что он передаст ей весточку через кучера, в которой назначит время и место встречи. Он мог бы и сейчас легко подойти к ее окну. Она так нуждалась в его помощи.