— Тэн, — сказал мой друг, — я не хочу постоянно жить на виду, какого черта они лезут к нам, я бы все деньги отдал, лишь бы от них избавиться.

— Деньги не помогут, в наших интересах найти того, кто убил Шеффилда.

И вдруг я со всей ясность понял, что знаю, кто это сделал. Знаю отлично, так что могу хоть сейчас давать показания. Мне страстно захотелось сообщить об этом Крису, но я отказался от этой идеи. Я не мог надеяться на то, что он не вмешается раньше времени, а его вмешательство означало бы еще худший скандал и наше полное поражение. Не было доказательств, и их невозможно было достать. Можно было только уже не сомневаясь пойти на громадный риск и…

— Успокойся, — сказал ему, прикасаясь пальцами к его губам, — ты не сядешь в тюрьму, тебя ждет пылающая комната.

— А тебя?

— Не знаю, — я ответил искренне, поскольку в своей правоте не был уверен никогда. Я вполне мог быть промежуточным звеном, подлежащим устранению в тот момент, когда желаемый результат будет достигнут. Вокруг уже была непроглядная тьма, нужно было возвращаться. Я сказал об этом Харди.

— Я никогда не войду в твою пылающую комнату без тебя, — он произнес эту фразу, отчетливо проговаривая каждое слово.

Я покачал головой. Как я мог уверять его в обратном или, напротив, соглашаться, если до сих пор об этой чертовой комнате я знал столько же, сколько и в момент нашего знакомства. Я знал все и не знал ничего, стоя посреди заснеженных просторов и глядя в глаза своему любовнику, которого будучи психически нездоровым (а я сам себе без труда мог поставить диагноз) я считал не вполне человеком. В моем сознании со скоростью бешено перематываемой кассеты проносилось все, что я успел выяснить целенаправленно или случайно. Невменяемая сила Харди, которую он в своей наивности принимал за постоянное сексуальное влечение, дикие сцены из дневника Хауэра, одержимого страстью к своему боссу, больше похожему на дьявола во плоти, чем на преуспевающего бизнесмена, псевдозамок, почему-то не выходивший у меня из головы с самого первого момента его посещения, нелепая игра с абсурдным режимом, от которого переклинивало жесткий диск, Бобби, который вовсе не был разнузданным извращенцем, но тем не менее с какой-то ангельской кротостью взирал на то, как его работодатель трахает своего любовника на заднем сидении машины, детектив Хайнц с его бесконечными вопросами, достойными профессионального психоаналитика, Томас, оказавшийся в результате своих темных дел в том же городе, что и я, в тюрьме и погибший идиотской нелепой смертью, его дочь, влюбленная в меня и в Криса, господин Говард потчующий нас каким-то африканским зельем, моя сестра, глядящая на меня с широко раскрытыми от ужаса глазами в тот момент, когда она получила подтверждение того, что мне было очевидно еще в пятнадцать лет, когда Фрэнсис, в пустом классе, отнимая у меня свою тетрадь и прижимая меня к стене и бесцеремонно ощупывая, спросил: «На кого это у тебя стоит, на меня?».

Харди прикурил сигарету и подал мне.

— Идем же, Тэн, — он потянул меня вперед, — я жрать хочу, как собака.

Мы пошли назад и через сорок минут были уже в отеле. Я лег на диван, Крис уселся в кресло и от нечего делать переключал программы, видно, его ничего не устраивало, наконец он нашел себе другое занятие, и оно мне показалось не особенно удачным — смешав все напитки из бара, активно поглощать этот коктейль. Я знал, что он, должно быть, страдает здесь, будучи лишенным своего обычного общества, отрезанный от мира, без клубов, города, работы. Меня пугало то, как он собирался провести тут неделю, и не свихнуться. Вся надежда была на сноуборд. Я же чувствовал себя прекрасно. Среди антикварной рухляди, затерянный в преддверии Альп, в канун Нового года.

Ближе к полуночи он начал названивать всем подряд, поздравляя всех с наступающими переменами. Мне стало смешно. Когда я сам поздравил Джимми, Арчи и Пэта, позвонил Виоле, отсутствовавшей, к несчастью, и отключил телефон, явился Питер, приглашая нас присоединиться к празднованию нового года в ресторане отеля. Я с неприязнью представил себе сборище в ресторане, пожилые леди с внучками, семейные пары, престарелые господа, я вежливо отказался, поскольку Крис смотрел на меня вопросительно. Но Питер отказ не принял и сказал, что в отеле имеется так же ряд двухместных комнат, более чем подходящих тем, кто хотел бы поужинать наедине. Мы заказали такую комнату, и он тут же сказал, что все уже давно готово. Пришлось последовать за ним.

Войдя в уединенный и наглухо закрывавшийся кабинет, лишь одной стеной граничивший с ресторанным помещением я пережил странное чувство — напоминающее сбой в программе. Комната была отделана каким-то алым материалом с подсветкой, но не гладким, а рельефным так необычно, что казалось стены были покрыты бегущими языками пламени. Посередине был накрыт стол на двоих с тяжелыми жесткими креслами из черного дерева. Питер заметил мое изумление и пояснил:

— За счет сложнейшей технологии удалось достичь такого эффекта, не правда ли, красиво, господин Марлоу?

Я подтвердил, что да, действительно красиво, как в сказке. Питер, довольный, удалился, показав нам, как вызывать его в случае, если что-нибудь понадобиться.

— Мы в пылающей комнате, малыш, — сказал Крис, открывая бутылку шампанского, когда мы уселись за стол.

Я бы отдал десять лет жизни за то, чтобы его слова оказались правдой и все окончилось бы столь безобидно.

Мы приступили к ужину со всей жадностью изголодавшихся путешественников.

— Здесь не хватает мороженного, — заметил я, посмотрев на янтарно желтую кисть винограда во льду.

Крис вызвал портье. Питер выслушал заказ и уже собрался уходить, но я остановил его и задал тот вопрос, который уже с момента нашего приезда не давал мне покоя:

— Я бы хотел узнать, не останавливались ли в вашем отеле двое гостей, один по фамилии Конрад, другой — Хауэр. И если это возможно я бы хотел знать точную дату их пребывания. Надеюсь эта информация не конфиденциальна.

— Разумеется нет, господин Марлоу, — ответил портье, — я попрошу секретаря господина Клемана предоставить мне имеющиеся сведения.

— Благодарю вас, — отозвался я. Питер ушел, а Харди, задумчиво отщипнув виноградину, положил ее в рот и долго медлил прежде, чем раздавить ее зубами.

— Завтра поедем в горы, научишься кататься, — пообещал Крис.

— Я не даю согласия, возможно, тебе придется поупражняться в одиночестве, — ответил я.

Он был явно недоволен этим заявлением.

Вернулся Питер неся на подносе листок бумаги.

— Вот все, что удалось узнать, — он подал мне лист. Я поблагодарил его еще раз за любезность и дождавшись, когда он удалиться, развернул бумагу, то, что на ней было напечатано я прочел вслух Крису:

«Господин Конрад и господин Хауэр — дата прибытия 16 мая 1979 — дата отъезда 22 мая 1979».

— Крис, — спросил я, — сколько тебе было в 79?

— Семь, — ответил он, и нахмурился, вероятно воспоминания о том времени были ему неприятны.

— Теперь ты можешь не сомневаться, что они здесь были, только что нам это дает, — я задумался над тем, что мы узнали.

— С ними ведь тоже, что с нами было, — заметил Харди.

— Да, почти, — согласился я, вспомнив о психиатрической клинике и в глубине души надеясь, что меня все же минует чаша сия.

— Они наверняка вошли в нее, Тэн, я уверен.

— Если смогли, — уточнил я.

2 января 2002

Крис спит. Звонил Джим, узнавал, как погода, я не стал ему рассказывать, что произошло. Ни к чему ему об этом знать.

Вчера утром Харди собирался на базу, спортивный курорт для любителей сноуборда, он предлагал мне ехать с ним, я не решался, и в конце концов отказался. Он был недоволен, но настаивать не стал, вечером он собирался вернуться. Приехал Айрон. Я проводил их и остался один. Съел завтрак и задумал поработать над текстами для «Инициации», но вместо этого бессмысленно смотрел в окно, любуясь великолепием каньонов под серым небом. Когда начался снегопад около трех часов дня, я вышел побродить в окрестностях отеля, невзирая на мягкое предупреждение Питера о том, что удаляться сейчас весьма опасно. Снег шел очень сильный, это, должно быть, испортило развлечение Крису. Все застили бесконечно сыпавшиеся хлопья, начинал дуть ветер. Я прошел минут десять и понял, что надо возвращаться. Так я и сделал. Мне сделалось безмерно тоскливо сидеть одному в номере, и я спустился вниз, посидеть в зимнем саду в холе, сжимая телефон, как самую большую драгоценность, Харди должен был позвонить в пять. Я ждал этого часа с нетерпением. Часы показывали пять, но звонка не было. Я продолжал ждать, не обращая внимания на пару сидевшую рядом, молодую девушку и пожилого господина, скорее всего, ее родственника, он читал газету и потягивал кофе, девушка полировала ногти, время от времени поглядывая на меня так, как будто нас связывала общая тайна, наконец она подошла ко мне и села рядом.

— Давно вы приехали? — спросила она поправляя прическу из ярко рыжих волос.

— Вчера, — ответил я ей тоном, после которого лично я бы не стал дальше продолжать расспросы.

Но на нее это не подействовало.

— А с кем вы приехали, с братом?

— Да, — ответил я не моргнув глазом. Харди был для меня братом и стоил десяти тысяч братьев.

В ту минуту я с удивлением подумал, что очень странно, что эта девица не узнала в Харди своего кумира, хотя вполне возможно, что она и вовсе не интересовалась музыкой.

— Правда здесь очень скучно, если бы не Эдвард, я бы ни за что сюда не поехала, но у него больное сердце, я не могла отказаться.

Я посмотрел на Эдварда. Судя по всему, он все же был ее мужем. Он сосредоточенно изучал газету, не замечая что происходит вокруг.