Криминалисты продолжали работать, а Воронков и Максим продолжали пристально смотреть в глаза друг другу, только теперь это был взгляд совершенно другого толка. В глазах старого политика, облеченного властью и возможностями, которых Максим не мог даже представить, застыл ужас. Он не был готов к этому. Не был готов к правде.

– Она была убита здесь, – прошептал Максим. – Я знаю это. Даже если мы не найдем тело…

– Александр Борисович, может быть, вы пройдете в зал, к камину? Не стоит вам тут оставаться, – окликнул их вдруг пожилой криминалист.

– Что? Что ты нашел? – побелел Воронков.

– Волосы. Мы не можем сказать, чьи они, нужна генетическая экспертиза. Это займет до трех часов, я не могу сделать это тут, в полевых условиях. Но вот тут есть фрагменты, пригодные к идентификации. Возможно, кто-то зацепился за спусковой клапан ванны волосами. Это, конечно, не означает, что этот кто-то был убит. Но волосы в крови, реактив Воскобойникова это показал.

Воронков наклонился ниже, туда, где на стерильной прозрачной пленке он увидел то, отчего тут же почувствовал тошноту и панику. Несколько длинных белых волос.

Дальше – больше. Эксперты продолжали работать, они стали искать там, где следы могли остаться после того, как весьма старательный убийца очистил все, что только мог. Следы крови нашли и под ванной, на ножках и в щели на кафельном бордюре. Пробы люминола показали, что кровь распределена почти по всей ванной комнате – в щелях, в стыках под раковиной. Мельчайшие капельки, оставшиеся несмытыми, укрывшиеся за недоступными рукам изгибами.

– Где он мог спрятать тело? – глухим голосом спросил Воронков у криминалиста.

– Если доверять тому, что мы получили, и тем рисункам, что вы показали, тело было разрублено на несколько частей. Скорее всего, чтобы увезти отсюда, не так ли? Увезти в машине, скорее всего.

– Нет! Я так не думаю, – вмешался Аркадий, молчавший все это время.

– Почему?

– Я не знаю, что и как было напутано в следствии. Ваша дочь была здесь с Коршуновым в ночь с одиннадцатого на двенадцатое апреля.

– Ее видели живой тринадцатого.

– Никто не видел ее живой! – рявкнул Аркадий. – Потому что двенадцатого я уже увозил из дома Коршунова Максима, с раной на груди, которую, как мне сказал его отец, тот получил в результате падения из окна. И я могу вас заверить, рана была совсем свежая. Так что, скорее всего, все было так: одиннадцатого вечером они втроем, с Максимом, приезжают сюда. То, что Коршунов взял с собой сына, говорит о том, что в его планы никакого убийства не входило, верно?

– Да, – кивнул Воронков. – Это логично.

– В таком случае это означает, что произошло нечто, скажем, событие Х, в результате которого Екатерина умирает. Коршунов оказывается в затруднительном положении, ему нужно избавиться от тела так, чтобы никто не узнал. Если верить рисункам Максима, он разрубает тело здесь. Если верить вашим экспертам, он старательно и методично избавляется ото всех следов. Как бы рано ночью они ни приехали, все это он закончил бы к рассвету. Ехать по дороге среди бела дня с окровавленным ребенком и трупом в машине – это немыслимый риск. К тому же ненужный, ведь он за городом, на огромном участке земли, где можно найти место, чтобы спрятать тело.

– Закопать, – вставляет криминалист.

– А потом вернуться и перепрятать, уничтожить, – продолжил Аркадий. – Но что-то удерживает его от второй части. Если верить тому, что нам сообщила Арина, тело все еще где-то здесь.

– Возможно, мой отец просто испугался возвращаться сюда. Возможно… он нашел кого-то, чтобы тот сказал, что видел Екатерину живой, чтобы составить алиби, – предположил Максим.

– Или просто один из ее друзей-наркоманов решил, что видел ее тринадцатого, в то время как на самом деле видел ее одиннадцатого. Или вообще не видел. Ее друзья – я ненавидел их всех. Я говорил ей, такой образ жизни кончится плохо. Где же нам ее искать? Тут три гектара. Да и рядом леса.

– Вряд ли он решился бы выйти за участок, – покачал головой криминалист. – Это было бы слишком рискованно.

Максим на секунду прикрыл глаза и попытался вспомнить что-то, что ускользало от него, как он ни пытался за это зацепиться. Он отошел от ванной комнаты и вернулся в зал, раскрыл дверь и вышел на веранду. Холодный влажный воздух показался ему даже приятным, он отрезвлял и прочищал голову.

Спальня. Он так хорошо ее помнит. Два окна, кровать посередине, между ними. Рядом с ним на постели лежит светло-коричневый плюшевый мишка, он с ним играет. Он проснулся и довольно долго слушал, как что-то грохочет. Он не хотел выходить из комнаты. Он смотрел в окно.

Это было так трудно – пробивать невидимую стену из стольких лет и стольких увиденных им кошмаров, чтобы отделить одно-единственное настоящее воспоминание, застывшее перед его распахнутыми детскими глазами.

Он стоит и смотрит в окно. Скоро будет рассвет, и серое небо светлеет, уже видны проталины и черные участки земли. Видна тропинка из серой гальки, деревянный настил и что-то еще… Что-то еще было, но он не помнит. Может быть, если посмотреть в окно сейчас?

Там будет только тьма.

Максим снова вошел в спальню и провел пальцем по ландышам на стене. Это было странно – мучительно и освобождающе. Ему показалось, что время повернуло вспять и он снова там, скоро проснется и услышит звук – страшный звук. Тук, тук, тук. Все это в прошлом, это больше не должно охотиться за ним. Он сильнее, чем эти тусклые стены, чем воспоминания, пропитанные серой мглой.


– Что ты тут делаешь? – спросил Воронков, обеспокоенно глядя на Максима. – Что-то случилось?

– Нет-нет, я просто думаю, – ответил Максим сбивчиво, – я просто пытаюсь вспомнить.

Все чувства Максима были обострены, он ощущал себя странно. Даже в куртке он никак не мог согреться, словно сырость с реки проникла к нему в душу. Было что-то необъяснимое в том, как бесконечно длинна была эта ночь. Как будто всех их намеренно погрузили во тьму и холод, словно бы утро могло вообще не наступить. Максим посмотрел на часы, они показали двадцать минут пятого. В октябре светает поздно, сказал он себе. Просто еще не время.

Обычно в это время Максим всегда покидал Россию, если уж ему случалось оказаться осенью в этой стране. Он был рожден здесь – от матери, интересовавшейся только деньгами и тем, сколько раз ее упомянули в светской хронике Лондона, и от отца, попытавшегося зарубить его топором. Эта страна никогда не была для Максима родиной. Осень и зима никогда не были его временами года, и он, как перелетная птица, улетал в дальние края, туда, где дни не становились короче, а ночи не становились длиннее. Темные, долгие ночи – это значит, больше времени наедине с собой, в спальнях, которые Максим ненавидел. Кошмары длились дольше, когда за окном было темно.

Но только не тогда, когда рядом была Арина. Когда она лежала рядом, Максим мечтал, чтобы ночь не кончалась.

Максим подошел к окну и вгляделся в темную даль. Прямо перед домом чернела вода. Волга, заповедные воды, тихая, изумительная гладь. Кажется, дождь кончился. И вдруг…

Максиму на секунду показалось, что он видит что-то в темной глубине за окном. Что-то белое. Он вскрикнул и попросил выключить в комнате свет. Возможно, ему показалось. Но нет, большое белое пятно отчетливо проступало сквозь черноту ночи.

– Что это? – воскликнул Воронков.

– Похоже на яхту, – растерянно уронил Аркадий, подошедший к Максиму.

– Я не слышу звука мотора. Она движется? – спросил Воронков. – Ты слышал что-нибудь, Максим?

– Нет, но я думаю, это он.

Александр Воронков и Аркадий переглянулись. Он здесь.

– Зайдем с двух сторон. Неподалеку есть яхт-клуб, могу задействовать их охрану, – сказал Воронков, но Аркадий покачал головой.

– Он может быть вооружен. И может быть не один. Нужно действовать быстро. И еще – нужны профессионалы. Чтобы без вариантов, без осложнений. Молниеносно.

– Мы не можем ждать. Здесь была лодка, я вспомнил! Она была привязана к причалу! – закричал Максим. Воронков обернулся и посмотрел на Максима так, словно забыл о нем. – Нужно взять лодку.

– Яхта идет без огней, движется странно, очень медленно. Кто знает, сможем ли мы к ней подобраться. Он может начать стрелять, – предположил Аркадий. Идея, что Максим приблизится к своему отцу, ему не нравилась. Он, Аркадий, всю жизнь защищал Максима. А родной отец чуть не убил его.

Но мальчик вырос. Мальчика больше нет. Сильный мужчина бежит к причалу. Лодки там нет, ее давным-давно убрали из воды в сарай, но достать ее – минутное дело.

Далеко ли на ней можно дойти?

Лодка была старой, скрипела, рассыпалась по швам. Плохо. Максиму наплевать, он уже спускает ее на воду.

– Он явно что-то высматривает, ждет, – пробормотал Воронков. – Он увидит нас.

– Мне все равно, – бросил Максим, вставляя весла в уключины. – Я могу пойти один. Я могу пойти вплавь, если уж на то пошло.

– Прекрати, Максим. Не сходи с ума.

– Да? Я и не собираюсь. Я никогда в жизни не мыслил так нормально. Аркадий, останься на берегу. Вызови подмогу с воздуха. Вызовите силовиков.

Максим запрыгнул в лодку и уже собрался оттолкнуться от берега, когда в лодку забрался Аркадий. Он ответил Максиму только пристальным взглядом и наклонился, чтобы проверить крепление весел. Следом за ним в лодку ступил Александр Воронков.

– Нет, – покачал головой Максим.

– Это моя дочь. И это – моя лодка, – повел плечами Александр, прошел на нос, уселся на старой перекладине, достал из кармана пистолет и принялся проверять заряд. Максим пожал плечами и оттолкнул лодку от берега.

Течение подхватило их и понесло вниз по реке. Течение здесь было сильным, мощным. Оно играло им на руку, и расстояние до странно неживой белоснежной яхты сокращалось с каждым взмахом весел. Все молчали. Были слышны только всплески воды.