– Ждите меня здесь.

22

Место было старым, а участки здесь были большими, широко разбросанными по темному вечнозеленому лесному массиву. Участок со старой дачей семьи Воронковых оказался большим даже по современным меркам. Свернув с Ленинградского шоссе куда-то в лес, машина, шедшая впереди всего кортежа, свернула и миновала «кирпич», отмечавший начало закрытого заповедника, так называемой природоохранной зоны. Аркадий отметил, как безлюдно на этой дороге. Любая машина проедет незамеченной. Это вам не современные охраняемые поселки, больше похожие на муравейники.

Ехали медленно и довольно долго, тьма была кромешная. Воронков был в первой машине, а кто сопровождал их в третьей и четвертой, вернее, в затонированном, черном микроавтобусе марки «Фольксваген», Аркадий не знал, но догадывался. Спецслужбисты приезжают мгновенно, если им позвонить по правильному телефону. Автомобили некоторое время тряслись по узкой лесной дороге, осторожно выбирая повороты в соответствии с маршрутом, финальная точка которого была неизвестна Аркадию и Максиму. Они остановились около кованых ворот, закрытых на цепь и тяжелый замок. И цепь, и замок были ржавыми.

В этом месте действительно уже много лет никто не появлялся.

Воронков никогда не любил эту дачу. Много пафоса, но мало удобств. Очень далеко от города, почти в Твери. Если уж и ехать куда-то далеко, то лучше во Францию, разве нет? К тому же дом старый, деревянный, и всего две ванные комнаты, и никакой цивилизации, ни магазина, ни толковой охраны. Чем заниматься? Читать Булгакова и купаться в Волге? Этой культурной программы ему хватало на два дня, а потом он находил повод и уезжал в Москву. Со временем они заняли положение, которому отдых на такой даче просто не соответствовал.

Жена Воронкова тоже предпочитала Лазурный берег этому илистому, с холодной темной водой, прогревавшейся до нормальных показателей лишь к середине июня. Где-то неподалеку били холодные ключи.

Отец жены был другим человеком. Он любил все эти простые привилегии советской номенклатуры – кабанью охоту, рыбалку в Карелии, купание по утрам в Волге[10].

Единственной настоящей ценностью тут была земля. Два или три гектара первосортного леса, высоченные сосны устремляли к небу вершины, дорожки из старой, потрескавшейся плитки блестели от недавно прошедшего дождя. Из темной глубины леса, высвеченный светом автомобильных фар, на первый план выступил дом. Воронков дал команду, и кортеж остановился на гравийной парковке.

Максим и Аркадий вышли из своей машины первыми. Воронков же продолжал сидеть в салоне, словно не мог заставить себя выйти и встретиться лицом к лицу со своей судьбой. Тень сомнения все еще оставалась. Воронков смотрел на мерцающий экран своего планшета, он изучал красивое, нежное, какое-то очень уязвимое лицо синеглазой девушки в коротком синем платье с открытой спиной.

Арина.

Совсем другая, не такая, как его Катя. Скромная и немного неловкая, взволнованная и будто чем-то расстроенная. Было видно, как ненавидит эта Арина журналистов, обступивших ее. Катя была совсем другой, она, напротив, обожала внимание. Когда она улыбалась, словно раздевалась, и так и хотелось сказать, чтобы она застегнула пуговицу на блузке. Она любила провоцировать и притягивать взгляды. Как же так могло случиться, что никто, ни одна живая душа не узнала, с кем и как она уехала сюда? Может ли все это оказаться чудовищной ложью, нагромождением мерзких россказней, цель которых пока что ускользала от Воронкова?

Что ж, скоро все будет ясно.

Александр Воронков отключил устройство, и изображение исчезло. Из микроавтобуса уже выходили криминалисты. Максим и Аркадий стояли в стороне, дезориентированные в темноте и незнакомом месте. Воронков сжал зубы и заставил себя не думать. За все эти годы он научился этому, просто отодвигаешь мысли и всю боль, которую они несли, далеко, в дальний ящик темного комода в комнате на чердаке в большом заброшенном доме.

– Где нам начать, Александр Борисович? – спросил пожилой мужчина с умным лицом. Он, этот мужчина, держал в руках два чемоданчика, обтянутых черной кожей, а также какое-то приспособление, отдаленно напоминающее видеокамеру.

– Я покажу, – ответил Воронков после долгой паузы.

Дверь поддалась не сразу. Воронков кивнул, и вперед прошли два бойца. Они держали оружие наготове, в боевой позиции. Нельзя было исключить, что Коршунов в доме. Хотя сумасшедшая идея Максима, что тело Екатерины все еще может быть здесь, и казалась Воронкову невозможной, наименее реалистичной. Уж как ни редко бывали они в этом доме, уж тело-то нашли бы. Хотя бы… по запаху.

Воронков сжал кулаки и заставил себя захлопнуть дверь в воображаемую комнату, треклятую комнату, где хранились все его страхи и подозрения.

Бойцы вернулись и кивнули. В доме все чисто. Никого нет.

– Что ж, приступим, – бросил Воронков Максиму. – Иди за мной.

– Да, конечно, – пробормотал Максим, но взгляд его был прикован к дому. Покосившиеся резные ставни, облупившаяся краска. Когда-то дом красили в желтый цвет. Он совершенно не помнил ни прогнившей лестницы на входе, ни скрипучей открытой террасы на втором этаже, и все же это место вызывало у него какой-то животный ужас.

– Все в порядке? – спросил Аркадий, обеспокоенно глядя на белое лицо Максима. – Ты как будто призрак увидел. Ты уверен, что справишься?

– Я справлюсь, – кивнул Максим и пошел за Воронковым и его людьми. Внутри, в самом доме, чувство паники только усилилось. В сумеречном свете тусклого светильника с единственной не перегоревшей лампочкой Максим вдруг утратил грань между реальностью и сном, он словно ступил в свой кошмар. Воронков стоял возле камина из красного кирпича и говорил о чем-то с пожилым криминалистом, сам же краем глаза следил за действиями Максима.

– Нам туда, – вдруг бросил тот и пошел налево. Воронков вздрогнул и жестом остановил бойцов, стоявших у прохода в левое крыло. Максим шел так, словно уже бывал здесь. Он именно так и чувствовал. Звуки тихого колокольчика раздавались в его памяти. Женский смех. Она назвала его шалуном. Нет, не первая дверь, и не вторая. Максим не знает, что за ними, но зато он хорошо представляет, что будет, когда он откроет третью дверь. Две двери, одна напротив другой.

– Там, – шепчет Максим и тихонько толкает деревянную дверь. Та со скрипом открывается, и потрясенному взору Максима открывается спальня с ландышами, спальня из его кошмара. Криминалисты проходят мимо него, осматривают комнату, но Максим не входит вслед за ними. Он поворачивается и видит другую дверь – напротив, слева по коридору. Его бьет мелкая дрожь. Он знает, что будет за дверью слева. Там будет белая эмалированная ванна, рядом с которой к деревянной стене будут прикреплены простая фаянсовая раковина и небольшое зеркало. Они забрызганы кровью. В ванной лежат части тела… колокольчик… нет, он не может войти туда. Он просто не может снова увидеть это.

Чудовище. Его отец оборачивается к приоткрытой маленьким Максимом двери. Его взгляд безумен. У него в руках топор, с которого стекают кровавые струи. Его руки в красном, его одежда в красном. Он тяжело дышит, а потом… Он бросается вперед, к ребенку, но тот кричит и бежит обратно, в свою комнату с ландышами на стенах. Он разглядывал их долго, очень долго, прежде чем решился выйти, смущенный и напуганный странными ритмичными звуками ударов. Максим бежит, он успевает запрыгнуть обратно на кровать, он накрывается одеялом – с головой. Ему страшно. Он боится чего-то, но чего – он не знает. Наверное, его отца захватило чудовище. Он боится чудовища.

Звуки шагов все ближе.

Одеяло срывается, и все, что Максим успевает увидеть, это занесенный над ним топор. Затем острая боль уносит от него и обезумевшее лицо отца, и все остальное, что будет преследовать его, сколько он себя помнит.

Странно, что Коршунов его тогда не убил. Наверное, это было за пределами даже для такого человека, как Коршунов. Убить своего сына.

– Здесь, – кивнул Максим, отвернувшись от навевающей ужас картины. Криминалисты со спокойными деловитыми лицами заполнили узкое пространство ванной комнаты.

– Разве может что-то остаться? – удивился Воронков. – Столько лет прошло.

– Сухие пятна могут продержаться много лет, – сообщил пожилой криминалист, включая странную лампу, осветившую помещение флуоресцентным синим светом. Максим обернулся и посмотрел, против воли, против желания. Зеркало было чистым. Пол и ванна – тоже. Заброшенное помещение оставалось темным, не проявляя реакцию на лампу. – Нет, ничего.

– Продолжайте, – хмуро приказал Воронков.

– Она лежала в ванне.

– Пол чистый, – крикнул другой криминалист.

– Это – то самое место, – прошептал Максим. – Она была убита здесь.

– Стены чистые, – проговорил пожилой, нанося реактивы на деревянную поверхность.

– Если бы на них была кровь, мы бы что-нибудь нашли, верно? – спросил Воронков, пристально глядя Максиму в глаза.

– Вероятнее всего. Даже если следы пытаются замыть, что-то остается. Вы сказали, тут все было в крови. Я этого не вижу.

– Это было двадцать три года назад. Он мог очень хорошо все вымыть.

– Мог, – согласился пожилой криминалист. – Я не спорю, это возможно. И все же…

– У меня что-то есть, нужно проверить, – раздался напряженный голос второго эксперта. Максим повернулся и увидел, что тот обрабатывает специальным раствором верхний сливной клапан ванны с внутренней стороны. Этот клапан нужен только в тех случаях, когда вода в ванне может перелиться за край. Эксперт аккуратно просунул длинную, обмотанную специальной гигроскопической тканью палочку и собрал материал с внутренней поверхности клапана.

– Что там? – с нетерпением спросил Воронков.

– Какие-то остатки. Возможно, ничего, – пробормотал эксперт. – Сейчас капнем «Воскобойниковым». Да, это кровь. Давайте, ребята, осторожно скрутим клапан. Нужно посмотреть, что под ним.