«Точно, отверг ее когда-то Филимон», – улыбнулся Егор, решив немедленно отправиться на поиски лодочника.

Глава 15

Петр Петрович то вскакивал, подходил к окну и долго смотрел на почти пустую офисную парковку (но белые полосы на асфальте не имели никакого успокаивающего действия), то возвращался за длинный стол переговоров и садился рядом с Любой. Он брал ее руку, сжимал, гладил и твердил: «Все будет хорошо, я знаю». Если раньше у него наблюдалась явная зависимость от Егора Кречетова (с ним легче решать и переживать даже незначительные проблемы), то теперь добавились еще две глубокие привязанности.

Старая Рада. Уж и не верил Петр Петрович никаким гадалкам («Развелось шарлатанов!»), и никогда ранее не посещал магических салонов («Как такое вообще может прийти в голову?»), а вот теперь зацепило. Нет, она не блефовала, не крутила-вертела общими словами, она точно имела особую связь с… Шурыгин не знал с чем, но в способности старой Рады верил. Какие фразы она произнесла тогда? «Кружат вороны» – это понятно, а потом? Почему же память упрямится и не пускает дальше?! Там было еще что-то важное… «Запечатала она свое пророчество, запечатала!» – мысленно восклицал Петр Петрович, изрядно сердясь. Да и не понял он тогда толком ничего – расплылось, развеялось, растворилось. Не ухватить. Но все действительно будет хорошо – это он почувствовал среди пыльных книг, свечей, пучков сушеной травы. И теплая уверенность осталась.

Люба. Она рядом. Один взгляд ее темных глаз – и страх отступает. Как он любит бряканье тонких серебряных браслетов, нежный аромат весенних цветов (духи? необязательно, она сама так пахнет!), черные кудри, в которых можно запутаться и пропасть раз и навсегда… Что бы он делал без нее, как он жил без нее?

– Я уверен, завтра Катя вернется к нам, – Петр Петрович потер ладонью лоб и откинулся на спинку стула.

– Обязательно вернется, – твердо согласилась Люба. – Там Егор, он найдет ее, вот увидишь.

– И я ее больше никуда не отпущу! Пусть сидит в своей комнате до замужества и крестиком вышивает! А в институт – только в сопровождении охраны. И точка! Зачем она поехала на Валдай? Зачем? А Романенко должен благодарить судьбу за то, что мне сейчас не до него. Все будет хорошо, я знаю, все будет хорошо. И, кстати, Егор может возить ее в институт. Да, пожалуй, я скажу ему об этом. И пусть только попробует отказаться!

Люба поднялась, встала за спиной Петра Петровича, обвила его шею руками, прижалась.

– Он не станет отказываться, – тихо произнесла она. Помолчала, а затем добавила: – Егор хороший, правда?

– Да, но наглый сверх меры, – без горячности ответил Шурыгин, вспомнив прежние войны и едкие ухмылочки Кречетова. Сколько ядовитых стрел еще недавно летело в обе стороны – и не сосчитать! Сколько поломано шпаг! Но сейчас Петр Петрович не смог бы искренне ругать Егора – сейчас у них вынужденное перемирие. Как в джунглях в период засухи: можно пить из единственного источника, не ожидая подвоха от рядом стоящего хищника. – Но сыщик он отменный, я ему доверяю.

Петр Петрович не успел развить тему – его мобильник загудел. «Катюшка» – известил определитель, и сердце защемило. Значит, похититель. Но он обещал позвонить завтра, что же изменилось?

* * *

Ждите два часа. Буду! – гласила записка, прибитая гвоздем к двери. Надпись далась автору нелегко: пузатые буквы скакали, а восклицательный знак напоминал угрюмую кочергу, потерявшую точку опоры. Ветерок дергал листок за углы, раскачивал, точно посмеивался над каждым, кому в ближайшее время мог понадобиться лодочник Филимон. Нет его.

Егор представил, сколько раз этот «занятой человек» ударил себя по пальцам молотком, прежде чем попал по гвоздю, и хмыкнул. Разочарованно сорвав записку, он смял ее и швырнул на скамейку. «А во сколько ты ушел, голубчик? И куда тебя понесло на ночь глядя?!»

Кречетов дернул дверь на себя, и та со скрипом поддалась. В нос сразу ударил запах рыбы, тины и грязных носков. Чистоплотностью и аккуратностью хозяин явно не страдал. Жена ушла, любовница сбежала… Привычки и характер Филимона оставили отпечаток на самом доме, и еще издалека можно было понять, что к чему.

Дом напоминал большой шалаш, который лет двадцать назад решили перестроить, расширить и улучшить. Решили и бросили начатое на полпути. Посеревшие доски лежали и вдоль стен, и рядом с туалетом, и на берегу. Крыша с одной стороны была покрыта коричневой черепицей, с другой – расслоившимся, потрескавшимся черным рубероидом. Труба водостока, ни с чем не соединенная, держалась на металлическом кольце и при непогоде, наверное, отчаянно болталась и громыхала. Зеленая краска соседствовала с синей и грязно-оранжевой. Зато к одному из окон был намертво прикреплен флюгер в виде совы, усевшейся на стрелу. Стрела указывала прямо, и никакое стихийное бедствие не смогло бы отклонить ее ни вправо, ни влево.

Единственная небольшая комната была и кухней, и спальней, и сараем, и душем, и сушилкой. Первым делом Егор открыл окно, чтобы хотя бы частично прогнать едкий запах, затем попытался найти лампу или свечку. Через некоторое время поиски увенчались успехом – две свечи загорелись, дрожа от сквозняка.

И присесть-то негде. Кучи одежды, дрова, вобла на веревке, книги на полу и на единственном стуле. Немытая посуда везде.

Прислонившись к тощему подоконнику, Егор закурил (удобно стряхивать пепел в окно, но глаза тем не менее привычно искали пепельницу).

Бутылки побольше, бутылки поменьше, стеклянные пузыри выдавали главное увлечение хозяина дома, и оставалось только надеяться, что через два часа (которые могут растянуться и на три, и на четыре, и на пять) Филимон объявится в более-менее приличном виде – язык заплетаться не будет, и память не подведет.

Увидев на полке среди чашек пепельницу, Егор обогнул стол и нетерпеливо взял ее. Его интересовали именно окурки. Заглядывали ли сюда Тощий и Толстый, наследили ли?

Они наследили. Среди мятых окурков дешевых папирос и даже самокруток лежало два ровных белых «бычка» – братья-близнецы тех, которые все еще находились в пакете в заднем кармане джинсов Егора.

– Здравствуйте, мои дорогие, – холодно произнес Кречетов и, небрежно убрав книги со стула, сел и вытянул ноги. Часы теперь тикали где-то возле сердца, на губах замерла зловещая улыбка.

Через двадцать минут нетерпеливое ожидание нарушилось телефонным вызовом Шурыгина. Голос Петра Петровича был таким громким и взволнованным, что прорывался сквозь шум и помехи связи.

– Он позвонил! Встреча завтра утром в семь почти на дороге! Я записал, где именно. Деньги я подготовил, во сколько лучше выехать, чтобы точно не опоздать? Ночью все равно нет пробок, но лучше заранее. Подожду пару часов поблизости. Завтра все закончится, и я увижу Катю!

– В семь утра? – уточнил Егор.

– Да!

– Где?

– Ты хочешь вмешаться? Ты считаешь это правильным? – Петр Петрович помолчал. – Я нервничаю и боюсь, все сорвется!

– Подождите, я найду для разговора место получше – плохо слышно, – ответил Егор и быстро покинув жилье лодочника, зашагал по берегу к рыболовному пирсу дома отдыха. – Где? – настойчиво повторил он, поднимаясь выше к деревьям – квакать и шуршать в ухе перестало.

– Зачем ты хочешь это знать, просто скажи мне, зачем?

– Чтобы понять: близко они или нет, не иду ли я по ложному следу.

– Без моего одобрения ты ничего не предпримешь?

– Обещаю, – легко ответил Егор и насмешливо по-детски скрестил пальцы.

Петр Петрович торопливо, будто скорость сказанного имела значение, на одной ноте выдал координаты встречи.

– …он сказал, я должен быть один – подъехал, оставил сумку и сразу же вернулся в Москву. Он проверит деньги и позвонит. И после нашего разговора он сразу отпустит Катю. Пока непонятно, каким образом. Но, наверное, он продумал и это. Ты слышишь меня?

– Да, – ответил Егор. Несмотря на возобновившееся кваканье в трубке, он, улыбаясь, шел обратно к домику Филимона. Тощий и Толстый здесь. Рядом. И эти два типа – неуклюжие лохи, с которыми он справится. От турбазы километра три-четыре до места встречи. Они рядом. И Катя рядом. «Малявка, держись, вытащу я тебя, обещаю, вытащу…» – Я их почти нашел, – тихо произнес он вслух, но Шурыгин услышал.

– Ты мне слово дал, – резко напомнил Петр Петрович. – Я передам деньги, и они вернут мою дочь! Давай не будем рисковать – не сейчас! Ты где?

– В гостях у лодочника.

– Он кто?

– Лодочник, – с улыбкой повторил Егор.

– Я чувствую, ты что-то задумал!

– Ничего нового, уверяю вас.

– Ты мне слово дал! – еще раз напомнил Шурыгин.

«А идите на фиг, Петр Петрович», – беззлобно подумал Егор, распахивая скрипучую дверь.

– Я вам позвоню позже, – ответил он. – И держите меня в курсе! Связь плохая…

Теперь каждый предмет в хибаре радовал. Стопки журналов, грязная посуда, бутылки и даже вобла встали на сторону добра и усиленно поддерживали незваного гостя: «Подожди, не уходи, Филимон сейчас придет и все расскажет, тайное, как и положено, станет явным, час уже прошел, осталось еще немного…»

– Надеюсь, записку он написал сегодня. Ну же, давай, возвращайся.

Закурив у окна, Егор подумал о том, что уже привык к рыбному запаху, и переключился на Шурыгина. Пусть Петр Петрович отправляется на встречу, пусть отдает деньги и уезжает обратно. Нет, никто не будет мешать – там, на дороге… Катя останется под присмотром только одного похитителя, скорее всего Толстого, именно он, если хорошенько проанализировать слова Анны Григорьевны, не лидер в этом дуэте. И вот здесь-то и пригодятся ум, сила, реакция и хороший удар в физиономию врага. А потом и Тощего встретить можно… Надо же помочь человеку пересчитать деньги, а то собьется еще.