– Ребята, берегите Иосифа, не оставляйте его надолго одного в кругу жены!

Группа товарищей пообещала сберечь господина из Сан-Франциско до следующего нашествия трубадурки.

Из-за отмены концерта в Атланте у Анчаровой оставалось еще несколько дней в полюбившейся ей северной Калифорнии. Полюбилась эта земля гастролерке климатом, Тихим океаном и, невзирая на частности, людьми. Мышкин, окончательно убедившись, что на гостеприимство Иосифа и Раи рассчитывать глупо, на целую неделю перевез Сашу в дом своих друзей. Анчарова видела Наташу и Вадима первый раз в жизни, но отнеслись они к ней, как к ближайшей родственнице.

– Ребята, может, я не права? Может, это нормально, что старый друг пригласил меня в гости впервые за 15 лет, а общалась я с ним всего-ничего и живу почему-то у вас? Может, я неблагодарная сволочь, как, видимо, считает Рая?

– Ничего нормального в этой ситуации нет. Но зато благодаря «гостеприимству» твоего друга мы и познакомились.

А жили Вадим и Наташа в райском пригороде Сан-Франциско. В их доме царили тишь да благодать, у порога цвели дивной красоты кусты и медленно катил свои воды кристальной голубизны бассейн. В благоухающем дворе Саша и выбрала себе диванчик для ночлега на бассейном берегу. Калифорнийские ночи были теплы, но не жарки, а воздух чист, как поцелуй жеребенка. Перед сном трубадурка смотрела на звезды, падающие, как по заказу, прямо ей на ладонь. Желания сочинялись неимоверные. Казалось, что до сбычи мечт рукой подать. Поутру она, едва разлепив глаза, сначала по-русалочьи ныряла в бассейн, а потом – в мышкинскую тойоту. Лева, разделяя Сашин восторг, разгонял машину до возможного предела, и они почти летели над дорогой. Погода напоминала европейскую раннюю осень, вместо кондиционера можно было, наконец, раскрыть настежь окна. В воздухе запахло эвкалиптом.

– Лева, я хочу искупаться в Тихом океане.

– Но он в этих краях холодный. Здесь ныряют только в гидрокостюмах.

– А я хочу без гидрокостюма!

– Слово трубадурки – закон! Только давай отъедем на пару сотен миль южнее.

И они мчались вдоль тихоокеанского обрыва к какому-то пляжу, на котором, кроме Анчаровой, никто не рисковал зайти в воду. Вода была мутная, совсем не тихая и холодная даже по Сашиным меркам. После омовения у трубадурки зуб на зуб не попадал, что еще больше усиливало ее восторг от первого знакомства со стихией. В машине Лева и Саша проводили каждый день часов по 15. Казалось бы, какой же русский не любит быстрой езды? Но в действительности лихое управление автомобилем обычно приводило Левиных пассажиров в ужас. И только Саша млела от наслаждения на бесконечных крутых виражах.

– Слышь, Лева, что у меня сочинилось? Американские дороги машинам кланяются в ноги!

В ответ Мышкин прибавил газу.

Единственное, что раздражало Анчарову в Калифорнии, – это Левина вулканическая говорливость. Трепался он сверхчеловечески много. И Саша нашла гениальный выход из положения. Она попросила драйвера погромче включить радио и полностью растворилась под звуки джаза в окружающей природе. О чем так долго говорил ей Мышкин, Саша просто не слышала. Так они и общались.

Вечером после концерта в Сан-Франциско у трубадурки и ее траблмейкера состоялся концептуальный разговор.

– Лева, ты собираешься завтра утром уезжать домой?

– Ну да. Меня в Сан-Диего мама ждет. Я не могу ее надолго оставлять.

– Но, может быть, мама подождет тебя до моего вылета в Сент-Луис? На кого ж ты меня покидаешь? Вадим и Наташа целыми днями на работе, а Иосиф, как тебе известно, одарил меня уже всем, чем мог, и больше не появится. В конце концов, ты мой импресарио, и в твои обязанности входит охранять меня и ублажать, в лучшем смысле этого слова.

Лева надолго ушел в себя со стаканом чая в руке. Внезапно лицо его озарилось.

– Я выпил чаю и решил: остаюсь с тобой! Но только вместо Атланты я тебе устрою перед отлетом в Сент-Луис еще один концерт в Калифорнии.

– Ура! Уже договорились!

За оставшиеся пять дней они объездили все, что только можно. Побывали в заповедниках, в красных лесах, поглазели на гигантские секвойи, посетили замок миллиардера Херста, а также Форт Росс, известный советским театралам по «Юноне и Авось». Но особенно Саше запомнилось путешествие за красной гитарой в город Себастополь. Мышкин убедил трубадурку, что ее концертный наряд должен быть дополнен новой шестистрункой, и обязательно красной. На улице Красного дерева стоял красный музыкальный магазин. В нем продавалось много красных инструментов. И только гитара была другого цвета. Но в огненных отблесках заката и окружающих роялей и виолончелей она тоже казалась красной. К тому же, эта гитара была чистокровной испанкой, родом из Валенсии, что и решило ее участь. Мышкин долго охмурял хозяина красного магазина на смеси испанского с английским, после чего одурманенный магазинщик сдался. Он преподнес в подарок трубадурке валенсийскую гитару и обещал приехать на концерт в Беркли в качестве почетного гостя.

– Скажите, какого она цвета? – спросила Саша, обнимая гитару.

– Красного! – в один голос ответили Мышкин и магазинщик.

И только придя в себя у Наташи и Вадима на берегу бассейна, Анчарова обнаружила некоторое цветовое преувеличение. Но испанское происхождение гитары оставалось вне подозрений. Буква «V» гордо желтела на рыжем грифе. «Красная – значит красивая», – успокоила себя трубадурка и решила на сей раз помиловать фонтанирующего идеями Мышкина.

После концерта в Беркли, где на самых лучших местах восседали счастливый магазинщик с женой, Лева повез Сашу в Лунную долину к Джеку Лондону. Они посмотрели на останки сожженного дома писателя и решили помянуть автора «Морского волка» в ирландском баре. В дом Наташи и Вадима трубадурка и ее траблмейкер вернулись поздним вечером без задних ног. Саша, поглядев на свой выпотрошенный за неделю чемодан, неожиданно для себя самой залилась слезами.

– Лева, я устала! Я не смогу собрать чемодан! Зачем ты мне взял такой ранний билет на самолет? Завтра мы должны выехать в аэропорт в пять утра?! А я вообще не хочу улетать из Калифорнии-и-и-и!

– Сашка, я тебя прошу, успокойся! Ложись на кровать и отдыхай. Благодаря тебе, я провел эти дни на небе. Спасибо, что ты соблазнила меня остаться! Ну что я еще могу для тебя сделать? Я сам соберу твой чемодан.

И он доставал из огромного вороха ее яркоцветные одежды и аккуратно вкладывал их в пасть чемодана. Саше казалось, что чемодан плотоядно щелкает зубами. Трубадурка с изумлением смотрела на эту картину и постепенно успокаивалась. Заснула она на своем придворном диване в состоянии полной релаксации. Даже во сне на Александрину продолжали падать звезды.

* * *

В город на Миссисипи Саша летела больше четырех часов. Мышкин поклялся, что в Сент-Луисе и других концертных городах, в отличие от Атланты, не должно быть убийственно жарко. Сорок градусов по Цельсию оказались для трубадурки совершенной неожиданностью. Ночью температура снижалась всего на пять цельсиев. Сент-Луис Саша обозревала только из окна кондиционированной машины. Миссисипи, привычная к родному климату, вальяжно плескалась вдалеке. Но это были еще цветочки!

Выехать на автобусе из раскаленного Сент-Луиса на следующий концерт в городок Коламбию Саше никак не удавалось. Автостанция была оцеплена полицейскими. Какой-то бдительный шутник сообщил, что в здание вокзала террористами подложена бомба. Адское устройство долго искали, но так и не нашли. Скопившиеся автобусы стали постепенно выезжать на трассу в произвольном порядке. Об очередности, соответствующей расписанию, пришлось забыть. Очумевших пассажиров загнали в здание автовокзала. Духота от скопления народа напомнила Саше былинные времена Советского Союза, когда летние отпускники штурмом брали любые средства передвижения. Сто лет она не видела такого последнего дня Помпеи! И надо же было погрузиться в реалии многолетней давности не в отечественной Кацапетовке, а у самых берегов Миссисипи! Наконец, часа через три, объявили нужный рейс. Водительница-афроамериканка о чем-то говорила пассажирам угрожающим тоном и еще более угрожающе тыкала пальцем в Сашин мобильный телефон. Анчарова ничего не могла понять, поскольку язык драйверши лишь отдаленно напоминал английский, а жесты вообще казались неприличными. На всякий случай, Саша выключила мобильник и спрятала его подальше. Счастливые часов не наблюдают, утомленные жарой и террористами – тоже. Автобус прибыл в Коламбию ровно в те минуты, когда трубадурка уже должна была стоять у микрофона. Встречающий Александрину румяный молодой человек помог выгрузить из автобуса ее багаж. Чемодан был безжалостно изуродован неизвестными злоумышленниками. Из его бока кто-то с мясом выдрал ручку, и бедолага стал похож на однорукого бандита.

Румяный молодец доставил Сашу к месту концерта. Голодная трубадурка едва успела переодеться и в эпатажном костюмчике с красным плащом запела нечто кантриобразное. Очень хотелось пить, есть и особенно спать. Угнетало то, что в маленьком городке, куда Саша все-таки, рискуя жизнью, добралась, на концерт явилось маловато народу. И этот народ, сгруппировавшись поближе к сцене, возжелал общаться, не дожидаясь конца представления. Александрина о чем-то рассказывала в контексте своей программы и вдруг услышала:

– А я считаю по-другому!

– Я с большим удовольствием выслушаю ваше мнение после окончания концерта, – с улыбкой ответила трубадурка, в глубине души проклиная затерянную в прериях Коламбию, самовыражающихся зрителей и американский беспредел по борьбе с терроризмом.

Ночью Молодец повез Сашу ночевать в свой просторный дом. Он почему-то устроил ей лежбище на полу, бросив на него надувной матрас, а сам удалился на второй этаж пить чай. Трубадурка попыталась заснуть на голодный желудок на холодном полу. Но через несколько минут матрас полностью сдулся. И это было последней каплей, переполнившей Сашину чашу терпения за прошедший веселый день. Она разыскала хозяина дома, мирно попивающего чаек, и отчеканила: