– Мои мальчики больше всех любят Сталина. Я у них только на втором месте.

Зинаида Николаевна была дочерью жандармского полковника. Но в своих воспоминаниях любила подчеркивать не это, а то, что в ее жилах течет 50 процентов итальянской крови. Она действительно была красива той южноевропейской красотой, которую ценил эстет Борис Пастернак. Его жена Женя была более тонкой, а потому и более невротической породы. Поэт был душевно истощен эгоцентризмом жены, ему не хватало здорового женского начала. И пока Женя на даче в Ирпене ходила с этюдниками писать пейзажи, Борис посещал чету Нейгаузов. Генрих Густавович очень быстро стал любимым другом Пастернака. Он был великим музыкантом и воскресил в памяти Бориса времена, когда будущий поэт собирался стать композитором и учился у самого Скрябина.

– Гаррик, ты играешь, как Бог! Я готов слушать тебя сутками напролет.

И слушал, замечая при этом, как Зина моет полы, таскает ведра с водой и обихаживает двух маленьких сыновей. Он влюбился в них обоих: в Нейгауза и его жену. Зина была на удивление спокойна. Она не воспринимала стихов Пастернака и говорила ему об этом. Борис пообещал писать по-новому, так, чтобы это нравилось ей. Но Зина, будучи не только домохозяйкой, но и бывшей музыкантшей, любила и понимала только музыку. Поэзия так и осталась чуждой для нее стихией. Несмотря на это, Борис Пастернак все-таки женился на ней. Очень хозяйственная женщина, из тех, что коня на скаку остановят в самом прямом смысле, она осталась в истории искусств женой двух великих людей: музыканта и поэта. Уходя от Нейгауза, Зина написала мужу письмо, где сообщала о своем решении стать женой Пастернака. Гастролировавший в это время по стране Генрих Густавович расплакался прямо на концерте, уронив гениальную голову на крышку рояля. Сорвавшись с гастролей, он вызвал Зину в Киев и умолял ее вернуться к нему. Привел за руку на концерт, где играл только для нее. И сердце бывшей жены дрогнуло. Она вернулась.

– Я знал, что так будет. Ты всегда любила меня после хорошего концерта!

О святая наивность гениев! Нейгауз, утешенный женой, уехал на прерванные гастроли, Зина – в московскую нейгаузовскую квартиру. И тогда к ней пришел Пастернак и выпил весь йод из детской аптечки. Зина отпаивала его молоком и, конечно, жалела. А потом горячо убеждала, что недостойна такой любви. Она вспоминала, как в 15 лет, будучи гимназисткой, завела роман со своим женатым кузеном. Ему в ту пору было 45. Поразительно, но Пастернак в течение многих лет болезненно ревновал Зинаиду Николаевну не к Нейгаузу, а к тому 45-летнему кузену. Отношения Лары и Комаровского в «Докторе Живаго» списаны с рассказов Зины.

Итак, они все-таки стали жить вместе. Им даже дали квартиру на Тверском бульваре. Но Женя не захотела оставаться на Волхонке, и они поменялись с ней. После Первого съезда советских писателей Пастернак стал официально почитаем. Он ездил с Зиной по разным писательским семинарам и совещаниям. Между тем, к середине 30-х годов дышать становилось все труднее. Пастернак сочинял стихи о вожде и подписывал письма (гораздо реже, чем его соратники по перу), требующие смертной казни для врагов народа. Зина говорила с гостями о том, что теперь всюду шпионы. Она больше всех любила Сталина, ее новый муж был у нее на втором месте. Однажды они приехали в Ленинград на очередное совещание и поселились в гостинице «Октябрьской». Именно в эту гостиницу гимназистка Зина приходила на свидания к кузену. Тогда отель назывался «Норд». Пастернак перестал спать. Ему все время предсталялась 15-летняя Зина, отдающаяся 45-летнему мужчине. Они вынуждены были переехать из «Октябрьской» в «Европейскую». Но бессонница продолжалась.

Когда Пастернака по решению Политбюро послали в Париж на Антифашистский конгресс писателей, он был в таком ужасном состоянии, что никуда не хотел ехать. Но пришлось. В Берлине поезд остановился на несколько часов. Пастернака встретила сестра Жозефина и повела к себе домой отдохнуть. Он был настолько измучен бессонницей, что все время хотел спать. В таком состоянии он и прибыл в Париж. Цветаева, предвкушавшая встречу со своим эпистолярным возлюбленным, была разочарована.

– Он все время тащил меня в магазины, чтобы выбрать подарки для своей Зины. Однажды попросил примерить платье, но передумал, поскольку мой скромный бюст не соответствовал бюсту Зины.

Эти подробности Цветаева уже в Москве в 40-м году рассказывала Ахматовой. А тогда она не выдержала невыносимо сонного Пастернака и уехала с сыном Муром на юг Франции, оставив друга на попечении мужа Сергея Эфрона и дочери Али. Парижский гостиничный номер Пастернака был заполнен подарками для Зины. Но его душевное состояние становилось все хуже и хуже. Илья Эренбург пригласил Пастернака на обед с французскими писателями, уточнив, что явиться нужно ровно к часу дня.

– Зачем к часу? – спросил Пастернак. – Я привык обедать после трех.

– Но в Париже принято обедать в час.

– Ну тогда не ждите меня. В час я еще не голоден.

И не пришел. «Ему всю жизнь четыре с половиной года», – говаривала Ахматова в редкие моменты их душевной близости. А тогда Бориса еще ждали и родители в Мюнхене, зная, что сын будет возвращаться в Союз через Германию. Они не виделись 12 лет, но Пастернак проехал мимо. У него не было сил на встречу с ними. В Союз часть писательской делегации доставлялась на пароходе до Ленинграда. Зина ждала мужа в Москве. Но он остался у родственников в Ленинграде. Все подарки Зине привез посторонний писатель, передав, что Борис Леонидович не хочет ее видеть. А Пастернак встретился в Ленинграде с Ахматовой и неожиданно для самого себя предложил ей стать его женой. Ахматова отказалась. У нее тогда был муж – искусствовед Пунин, в скором времени репрессированный вместе с ее сыном Львом Гумилевым. В Ленинград приехала Зина и после долгих уговоров увезла Бориса лечиться в подмосковный санаторий.

Наступил 1937-й год. Это был год пика арестов и пышного празднования 100-летия со дня гибели Пушкина. (Как у Горина: сначала намечались аресты, потом праздники, потом решили совместить). В день гибели Пушкина, 10 февраля, Пастернаку исполнилось 47 лет. К этому времени совместными усилиями Лили Брик и товарища Сталина лучшим и талантливейшим поэтом эпохи стал считаться застрелившийся Маяковский. Сталин любил возвеличивать мертвых. Пастернака сначала просто задвинули в тень. Постепенно тучи сгущались. Беременная Зинаида Николаевна собрала узелок на случай ареста мужа. Приезда черной «маруси» ждали каждую ночь. Пастернак отказывался подписывать очередные прошения о смертной казни врагов народа. Зина умоляла его поставить подпись ради еще не родившегося ребенка. Но услышала в ответ:

– Если я подпишу, это уже буду не я. А ребенок не от меня пусть лучше погибнет.

Но шло время, и Пастернака не арестовывали. Никто не мог понять, почему. Из оставшихся неизвестными источников просочился слух, что верховный усатый людоед, которому принесли готовое дело Пастернака, разорвал титульный лист и зловеще произнес:

– Нэ трогайте этого нэбожителя. Пусть живет пока…

В новогоднюю ночь с 37-го на 38-й год у небожителя родился сын. Это был первый младенец, родившийся в Москве в том году во время боя праздничных курантов. Сына назвали Леней в честь деда-художника. 48-летний отец ненадолго почувствовал себя счастливым.

Часть 2

Ольга Ивинская родилась за пять лет до октябрьского переворота. Ее молодость пришлась на 30-е годы, когда имя Пастернака было известно всей стране. Она обожала его стихи и посещала многие выступления. У нее бережно хранился один поэтический сборник Пастернака с дарственной надписью литературного критика Бориса Соловьева: «Люсе от Бориса, но не любимого, не автора этой книги». Могла ли Люся Ивинская мечтать о встрече со своим любимым поэтом? Их пути несколько раз почти соприкасались, но так и не пересеклись до назначенного часа. Ее жизнь до краев была полна неудачами и горестями. Покончил с собой первый муж, узнав о ее романе с другим человеком. За этого другого Ольга вышла замуж. Но рок в лице нового мужа преследовал ее. Заботливый супруг написал донос на тещу, и мать Ивинской посадили на три года. Неизвестно, знакомы ли были стукачу-мужу муки совести, но он вскоре умер, оставив Ольгу без средств к существованию с двумя маленькими детьми. И все это на фоне страшных событий: репрессий, Отечественной войны, голода, страха, отчаяния…

Вот с таким багажом жизненных мытарств 34-летняя Ольга Ивинская получила работу в журнале «Новый мир». Послевоенный 46-й год был омрачен началом новых репрессий. Москва и Ленинград не могли опомниться от ждановских постановлений, заклеймивших площадной бранью Ахматову и Зощенко. Это случилось вскоре после публичного выступления Ахматовой в Ленинграде. Весь зал аплодировал ей стоя. Узнав об этом, верховный палач, лучший друг писателей, распорядился:

– Нэмэдленно доложите, кто органызовал вставание.

И вот в октябре невеселого года в редакцию «Нового мира» заглянул Борис Пастернак. Заведующая отделом начинающих авторов Ольга Ивинская была представлена знаменитому поэту. Уже на следующий день Пастернак принес ей в подарок пять своих книг стихов и переводов. С тех пор он каждый день появлялся в редакции к концу рабочего дня и провожал Ольгу до Потаповского переулка у Чистых прудов, где она жила. Так начинался их роман, продлившийся 13 с половиной лет, до самой смерти Пастернака.

К тому времени Борис Леонидович считал себя уже старым человеком. Ему было 56 лет. 34-летняя, красивая, обожествлявшая его Ольга вернула ему молодость и пряный вкус жизни. Вскоре об их отношениях узнала Зинаида Николаевна и, конечно, была взбешена. Один раз она даже приехала к Ивинской и заявила ей:

– Я давно его не люблю. Но семью разрушать не позволю!

Она была, в отличие от Ольги, очень практичной и властной женщиной. И Пастернак, не смея нарушать семейный уклад, по-прежнему всегда ночевал дома. Если у большинства любовников рано или поздно случается первая ночь, то у Пастернака с Ивинской случился первый день, в ее комнате на Потаповском, когда мама и дети уехали куда-то до вечера. Вскоре вся редакция «Нового мира» была в курсе их отношений. Некоторые сотрудники позволяли себе отвязные шуточки: