Кейт залепетала, показывая режущиеся зубки. «Мой первенец, моя дочь… моя незаконнорожденная дочь». Обняв девочку, Ричард дотронулся губами до ангельски нежной кожи, вдохнул чистый детский запах, сознавая, что Кейт достойна восхищения.

— Кейт… — произнес он, поворачивая девочку лицом к себе. Малышка бросила на него лукавый взгляд, который переняла у матери, и Ричард продолжал так, словно она могла понять смысл его слов: — Кейт, что же будет с тобой? Что я должен сделать, чтобы ты не повторила печальную судьбу твоей матери? Как превратить тебя из незаконнорожденного ребенка двух каторжников в благовоспитанную юную леди, покорительницу мужских сердец? — Он поцеловал крошечную ладошку и почувствовал, как малышка уверенно схватила его за палец. Затем Ричард поудобнее усадил девочку, положил подбородок ей на макушку и засмотрелся вдаль, думая о ее будущем.

Китти не стала спешить домой с совершенно ненужным ведром воды. Присев у ручья, она задумалась, затем окунула ведро в воду, чтобы наполнить его, отставила ведро в сторону и опять замерла. Собственная вспышка застала ее врасплох, она и не подозревала, как давно в ней копилось раздражение. Ежедневные домашние заботы не располагали к вдумчивости. Но причина, по которой ее чувства вырвались наружу именно сегодня, была очевидна: Ричард не хотел, чтобы второй ребенок родился у них так скоро, пожалуй, он больше вообще не хотел детей. Но это не ему решать! Бог создал ее, чтобы она рожала детей, и ей нравилось вынашивать и растить их. Слова, которые она часто слышала в работном доме и во время церковных проповедей и потом повторяла, занимаясь вышиванием, теперь приобрели новый смысл. Да, Адам был сотворен первым, и все же, пока не появилась Ева, он оставался… никчемным! Ева гораздо важнее Адама: Ева рожала детей и была хранительницей домашнего очага.

Ричард не вправе решать все сам только потому, что он кормилец семьи, — ведь хлеб из зерна, выращенного им, печет она! Вскочив и как пушинку подняв тяжелое ведро, Китти поклялась, что в будущем заставит мужа считаться с ее желаниями. «Я вовсе не серая мышка и не вещь! Я живой человек!»

Шагая по тропе через огород, Китти увидела на крыльце мужа и неожиданно смягчилась. У нее потеплело внутри. Она застыла и долго наблюдала, как он беседует с малышкой, усаживает ее поудобнее, что-то втолковывает ей, целует ее пальчики и смотрит вдаль. На лице Ричарда читались любовь и радостное изумление. Он вновь прижал к себе ребенка и устремил в никуда взгляд поверх его головы.

«Ричард, очнись!» — мысленно взмолилась Китти, но он оставался неподвижным. Солнце уже скрылось за горой, на землю легли тени, и в наступающих сумерках ребенок и отец казались каменными изваяниями. Внезапно Китти вспомнила начальника работного дома: однажды, во время воскресной службы, он вот так же сидел в церкви, глядя в никуда, пока священник читал проповедь о плотских грехах, неведомых большинству его слушателей. А начальник продолжал смотреть в пустоту. Священник замолчал, собравшиеся сироты сидели неподвижно: строгая старая дева бдительно следила за ними, не допуская ни малейшей вольности. Начальник так и сидел, глядя вдаль, словно что-то рассматривал, не выказывая никаких чувств. Только когда священник осторожно тронул его за плечо, начальник пошевелился. И упал вперед, на каменные плиты пола, застыв бесформенной кучей, словно чулки, наполненные песком, которыми пороли сирот потому, что эти орудия наказания не оставляли следов.

«Ричард, очнись!» Но он не шевелился. Время шло, ребенок у него на руках задремал. Вдруг Китти поняла, что Ричард мертв. Ужаснувшись, она рухнула на колени, выронив ведро. Даже грохот ведра в зловещей тишине не заставил Ричарда сдвинуться с места. Он умер, умер!

— Ричард! — выкрикнула Китти, вскочила и бросилась к нему.

Этот крик вывел его из оцепенения, но он не успел успокоить жену. Китти схватила его в объятия, обливаясь слезами, касаясь его плеч и груди.

— Китти, что с тобой, любимая? Что стряслось?

А она заходилась в рыданиях, слезы струились по ее лицу. Проснувшаяся Кейт тоже расплакалась, Ричард вскочил. Две перепуганные женщины, большая и маленькая, цеплялись за него, словно за соломинку, и он растерялся. Кейт он бесцеремонно усадил в колыбель, где брошенная малышка разразилась яростным криком, а Китти повел к креслу у печи. Она продолжала рыдать так, что сердце Ричарда обливалось кровью. Достав из-за книг бутылку рома, он заставил Китти сделать глоток.

— О, Ричард, я думала, ты умер! — простонала она, всхлипывая и утирая слезы. — Я думала, ты умер! — Обхватив его обеими руками, она уткнулась лицом ему в живот.

— Китти, я жив. — Он с трудом расцепил ее пальцы и усадил жену к себе на колени. Не найдя подходящей тряпки, он вытер ей глаза, нос, щеки и подбородок подолом коленкорового платья и только тут почувствовал, что платье насквозь промокло. — Дорогая, я жив, убедись сама, — твердил он, нежно улыбаясь. — Трупы никому не предлагают ром, — попытался пошутить он и добавил: — Но мне приятно видеть, что меня так безнадежно оплакивают. Выпей еще немного.

Кейт кричала все громче, но Ричард понимал, что Китти еще не скоро оправится от потрясения, поэтому обернулся и строго прикрикнул:

— А ну, прекрати, Кейт! Спи, кому говорят! — И к его удивлению, малышка тут же замолчала.

— О, Ричард, я думала, ты умер, как начальник работного дома, и не знала, что делать! Ты сидел совсем как мертвый… а ведь ты так меня любил… а я ничего не понимала, я ни разу не сказала, что люблю тебя! Я люблю тебя так, как ты любишь меня, больше самой жизни. Когда мне показалось, что ты умер, я поняла, что не смогу жить без тебя! Ричард, я люблю, люблю тебя!

Он уткнулся лицом в ее волосы.

— Ушам не верю, — пробормотал он. — Наконец-то для меня настал праздник… Но почему ты вся мокрая?

— Я уронила ведро, вода расплескалась. Поцелуй меня, Ричард! И позволь поцеловать тебя!

Чудо взаимной любви превратило губы в тончайшую преграду между телом и духом. «Отныне у нас не будет тайн друг от друга, — думал Ричард. — Я могу поделиться с ней всем, что у меня на душе. Теперь Китти знает, как душа поет от любви и как трепещет сердце. Любовь уже давно живет в ней».

Стивен зашёл к ним в гости в первый день рождения Кейт — пятнадцатого февраля тысяча семьсот девяносто третьего года — и принес изумительный подарок.

Увидев гостя, Ричард, Китти и даже малышка застыли: лейтенант Донован был облачен в парадный мундир королевского флота с золотым галуном, черные башмаки, белые чулки, белые бриджи и жилет, рубашку с пышными оборками. На боку у него красовалась шпага, на голове — парик, а треуголку он держал под мышкой. Он был не просто на редкость красивым, но и внушительным мужчиной.

— Ты уезжаешь! — ахнула Китти, и ее глаза наполнились слезами.

— Вот это наряд! — подхватил Ричард, смехом пытаясь скрыть свое горе.

— Мундир привезли из Порт-Джексона, как видите, он пришелся мне почти впору, — улыбаясь, отозвался Стивен, — только слегка жмет в плечах. Слишком уж они широки!

— В самый раз для капитана. Поздравляем! — Ричард протянул руку. — Я сразу понял, что нам предстоит разлука, когда пришел этот злополучный корабль.

— Да еще с таким названием — «Китти»! Я облачился в парадный мундир в честь юной Кейт, уезжать я пока не собираюсь. «Китти» отплывает только через неделю, нам хватит времени попрощаться. — И он с облегчением стащил с головы парик. Подражая Ричарду, он коротко подстригся. — Черт, как в нем жарко! Это орудие пытки изобрели для Ла-Манша, а не для душного февраля на острове Норфолк!

— Стивен, где же твои волосы? — воскликнула Китти и вновь чуть не расплакалась. — Они так нравились мне! Я все время уговариваю Ричарда отпустить волосы подлиннее, но он уверяет, что они будут ему мешать.

— И он совершенно прав. После стрижки я почувствовал себя свободным как птица, пока не надел парик. — И Стивен направился к Кейт, сидящей на высоком стульчике, сколоченном Ричардом. — С днем рождения, дорогая крестница! — произнес он и протянул подарок.

— Дай! — воскликнула малышка, улыбнулась и потянулась ручками к лицу гостя. — Стиви, — пролепетала она, перевела взгляд на Ричарда и выговорила еще одно любимое слово: — Папа!

Стивен поцеловал ее, украдкой убрав сверток, что, впрочем, ничуть не огорчило малышку: когда отец был рядом, она больше ничего не замечала.

— Сохрани это для Кейт, — попросил Стивен, протягивая сверток Китти. — Через несколько лет она оценит мой подарок.

Охваченная любопытством, Китти развернула обертку и не сдержала возглас удивления:

— О, Стивен! Какая прелесть!

— Я купил ее у капитана «Китти». Ее зовут Стефани.

В свертке была кукла с искусно раскрашенным фарфоровым личиком, глазами с поблескивающей радужкой, тонкими ресничками, волосами из желтого шелка, одетая по моде тридцатилетней давности — в розовое шелковое платье с кринолином.

— Значит, ты вернешься в Порт-Джексон на «Китти»? — спросил Ричард.

— Да, а в июне отправлюсь на ней в Портсмут.

Они поужинали жареной свининой и отведали именинный пирог; Китти ухитрилась испечь его воздушным, взбив яичные белки в медной миске веничком, который Ричард смастерил для нее из проволоки. Он охотно выполнял все ее просьбы.

Корабли изредка появлялись у берегов острова, привозя чай, настоящий сахар и маленькие предметы роскоши, в том числе гордость Китти — хрупкий фарфоровый чайный сервиз. На открытых окнах вскоре затрепетали занавески из зеленого бенгальского хлопка, но ни картин, ни вилок в доме пока не было. Не беда! Через три месяца должен родиться Уильям Генри — Китти твердо знала, что ее следующий ребенок будет мальчиком. А с Мэри было решено подождать — не так долго, как хотел бы Ричард, но все-таки выждать срок. Китти понимала, что не может подарить ему ничего, кроме детей. А их никогда не бывает слишком много: жителей Норфолка повсюду подстерегали опасности. В прошлом году бедный Нат Лукас так неудачно срубил сосну, что она с треском обрушилась прямо на Оливию, держащую на руках малыша Уильяма, и близнецов, цеплявшихся за ее юбку. Оливия и Уильям спаслись чудом, но Мэри и Сара умерли мгновенно. Да, детей должно быть много. Тяжело видеть, как они умирают, но надо быть благодарными за тех, кого Бог пощадил.