— Вы молоды, привлекательны и добры, — сказал он сразу, как только мы сели. — Комбинация черт, которых раньше я не замечал у пишущей братии Верити.

— Я слышала о журналистах Верити больше, чем о работающих на Касси.

— Это потому, что они не так известны. — Он подождал, пока я включу диктофон, и наклонился ко мне. — Они считают нас, телевизионщиков, плохими, но те, кто пишет на Верити, сидят по домам, точат свои когти и размышляют, как бы содрать шкуру с чьих-нибудь костей. Наши работники приходят на телевидение раз и навсегда! Работники Верити сидят за кофе или в комнатах ожидания месяцами.

— Вы говорите так, словно сами пострадали от ее журналистов.

— Да. — Он вскинул голову, слегка пожав плечами. — Меня дважды раскритиковали в пух и прах. И я считаю, что заслужил. Я действительно доставил Касси массу неприятностей, и все это знают.

Официант принес нам меню и спросил, будем ли мы что-нибудь пить. Я заказала сельтерскую с лимоном, и, к своему великому изумлению, услышала, что Майкл заказал себе стакан белого вина.

Значит, он снова стал пить. Вот это новость! Я поняла, что ни Касси, ни Генри об этом не знают. Они оба несколько раз подчеркивали, что Майкл окончательно порвал с пьянством после реабилитации, и все их кошмары остались в прошлом.

Мы немного поговорили с Майклом о других людях, с которыми я уже беседовала. Когда я упомянула Джексона Даренбрука, Майкл проворчал:

— Да, новый муж. — Видимо, он расстроен этим фактом. Не потому ли снова стал пить? — Что именно вы хотите узнать? — спросил он, когда подали вино и он сделал большой глоток. — Я был отвратительным мужем и хорошим отцом. Любил ли я Касси? Я люблю эту женщину, как никакую другую. Любил, люблю и буду любить. Все в порядке, вы можете упомянуть. Моя теперешняя жена знает об этом. Все это знают.

И тут до меня дошло, что он уже выпил до того, как попал в ресторан.

Когда он посмотрел на меня, я увидела печаль в его глазах, но не могла понять причину этой грусти. Я вспомнила старую миссис Поттс, жившую рядом с нами в Каслфорде, у которой в глазах была такая же тоска; она несколько лет назад умерла от цирроза печени. Миссис Поттс всегда была такой славной, но ее глаза оставались унылыми даже тогда, когда она улыбалась.

Когда вернулся официант, Майкл заказал графин белого вина и салат на ленч. Он попросил официанта принести еще один стакан для вина, и я поняла, что это для меня. До пяти часов у меня не было других интервью, и я решила пропустить стаканчик-другой.


Сейчас восемь часов, а я уже нагрузилась, сидя в баре, расположенном на нижнем этаже клуба «21», с Майклом Кохраном. Мы уже записывали четвертую пленку. Я узнала о прошлом Касси гораздо больше, чем от нее самой, но это была гнетущая, темная история любви, изложенная Майклом. Он рассказал мне о ее глубокой неуверенности в себе, о ее чувстве неполноценности, о ее страхе остаться одной. В деталях описал мне, что Кэтрин Литлфилд, чудовищный монстр, постоянно орала на Касси, предрекая ей, что настанет день, когда она потеряет свою красоту и останется ни с чем, как это случилось с ней. Она без конца твердила дочери, что красота принесет ей одни несчастья.

Майкл вечно заставал свою жену рыдающей. Он сказал, что она скучала по отцу каждый день своей жизни. (В этом мы с ней схожи.) И однако, из его рассказа выходило, что отец Касси в жизни своей не совершил ничего хорошего, а только постоянно разбивал сердце маленькой девочки, которая его обожала.

— Из-за матери-монстра, — добавил он, — у нее всегда были натянутые отношения с женщинами.

— Правда? Как так?

— У нее не было подруг, как вы понимаете.

— А как насчет, гм, Александры Уоринг, Джессики?..

— Она с ними работает, а это совсем другое. У нее нет настоящих подруг, и никогда не было. У нее есть Сэм Уайатт, как я полагаю, но он мужик. — Он отпил глоток вина и сморщился так, словно хлебнул кислоту. — Она женщинам не доверяет.

То, что я услышала, все больше отдаляло меня от сложившегося образа. Но для того я и беседовала с людьми, чтобы раздобыть разнообразные сведения. Это позволит мне увидеть свою героиню в разных ситуациях и периодах жизни.

Я делала пометки, но сомневалась, что сумею потом прочитать их, так как рука меня едва слушалась.

— Знаете, она годами лечилась у специалистов, — сплетничал Майкл. — Чертовски боялась, что ее неврозы отразятся на Генри. Но Генри вырос хорошим парнем. Гораздо лучше, чем мог бы. — Он нахмурился. — Однако это ненормально — быть таким довольным своей жизнью, ведь так? Ведь так? — потребовал он ответа, склоняясь ко мне. — Разве этот ребенок мог быть счастливым?

Я ответила, что не знаю, и попыталась выяснить, почему Касси посещала врачей.

— О, у нее полно комплексов. Ей надо было кому-то довериться, кому-то исповедоваться. Я говорил ей, что она должна научиться расслабляться, освобождаться от своих комплексов. Она все держала в себе. Наверное, вы уже видели, как она внешне спокойна? Но внутри у нее все кипит. И гнев, и страх, и прочая ерунда — все внутри! Ей кажется, она сохраняет хладнокровие.

— Она представляется мне собранной.

— О Господи, просто задраила все люки, детка, только и всего. Она пытается все организовать вокруг себя, но не в состоянии побороть хаос внутри себя. — Он склонился ко мне совсем близко и ударил себя в грудь. — Вот где у нее хаос, — прошептал он, — глубоко в душе. — Он распрямился. — Когда в браке столько лет, то не можешь не знать партнера. В этой женщине бушуют страсти, и я видел их проявление. Каждый раз, когда у нас с ней был секс, я чувствовал эту страсть. Потом я поставил себе целью выбить из нее все страхи. Иногда мне это удавалось, и они уходили из нее и не возвращались годами. Она может быть спокойной на самом деле. Но если кто-нибудь посмеет обидеть Генри и с его головы упадет хоть один волос, гнев ее будет страшен.

Пока он рассказывал мне все это, я не могла отделаться от мысли, посмел ли он когда-нибудь ударить Касси или Генри. Я была уверена, что такое имело место.

Внезапно он начал бессвязно бормотать о своем триумфе, когда в Нью-Йорк привез Александру Уоринг и как она поднялась до высот местного рейтинга.

— А они уволили меня! Можете в это поверить? Потому что этот чертов директор станции захотел приписать все заслуги себе! Это я нашел Александру! И посмотрите, как она выросла! И чья это заслуга? Кто открыл ее?

Я удержалась, чтобы не ответить — Александры.

Когда он начал бубнить о том, что Александра должна быть ему благодарна, я обнаружила, что киваю головой, подтверждая его слова. Эту тему мы мусолили за ленчем, только сейчас он ерничал и глумился. У меня шумело в голове, я была пьяна, и меня от него тошнило. Мне удалось улизнуть в дамскую комнату, откуда я позвонила Спенсеру. Он желал знать, где меня черти носят.

Я ответила, что в клубе «21» на интервью. Не мог бы он приехать ко мне в гостиницу? Через полчаса?

— Мне пора уходить, — сказала я, вернувшись, Майклу.

— Идем со мной. — Он обхватил меня и пытался зажать между ног.

Вот это да! Мне бы следовало ожидать этого, принимая во внимание все, чего я о нем наслушалась.

— Прошу прощения. — Я вырывалась что было сил. — Я должна встретиться с мужем.

— С мужем? — переспросил он, нахмурившись. — Тогда почему кольца не носишь?

— А вы почему? — парировала я.

— Ну, ты мне нравишься. — Он снова распустил руки.

О Господи, как это ужасно. Я сама дала ему повод. Это плата за то количество выпитого, которое мы поглощали весь день и весь вечер.

— Послушай, — прошептал он, пытаясь усадить меня на колени. Люди стали обращать на нас внимание. — Мы можем отправиться в «Хилтон» и перепихнуться. Разве ты не этого хочешь?

Я упиралась, но он накрепко в меня вцепился.

— Такого большого, как у меня, ты в жизни не видала. Спроси у Касси.

Мне удалось отпихнуть его, и я вырвалась.

— Сожалею, но мое время истекло. — Я отгородилась от него стулом как барьером. Бросив на стойку бара купюру, схватила диктофон и протянула ему руку.

— Большое спасибо за ваше интервью.

Это его взбесило.

— Мерзкая сука! — заорал он. — Что ты о себе вообразила? Ты ничтожество, слышишь меня? Убирайся к черту! Дрянь! Потаскуха!

Отлично для первоклассной журналистки, впервые бравшей интервью в клубе «21». Я торопливо покинула ресторан, и швейцар помог мне поймать такси.

Глаза Спенсера полезли на лоб, когда он увидел, как я, шатаясь, иду по холлу гостиницы.

— С тобой все в порядке? — спросил он шепотом, беря меня под руку.

— Хочешь сказать, что я пьяна? Да. — Я захихикала, следуя рядом с ним к лифту. Моя сумка упала, и магнитофонные кассеты рассыпались по всему полу. — О, мои интервью!

— И это после одного из них? — спросил он, собирая пластмассовые коробки и запихивая в сумку.

— Потрясающее интервью! — заявила я, водрузив руку Спенсеру на плечо, чтобы сохранить равновесие.

Мы поднялись в номер, и Спенсер предложил мне принять душ, пока он закажет что-нибудь поесть, так как, похоже, я ничего не ела.

— Нет, ела, — возразила я, пока он расстегивал мне на спине молнию платья.

— Да? Когда?

Платье упало к моим ногам, и я повернулась, чтобы поцеловать его. Спенсер нахмурился, поднял платье и понес в гардероб, чтобы повесить.

— Я съела ленч.

— Сейчас уже полночь, Салли.

— Полночь? Этого не может быть! Совсем недавно было восемь.

— В душ! — сказал он, подталкивая меня к ванной.

Вскоре я вышла из душа в банном халате и с полотенцем вокруг головы.

— Кто с тобой был? — спросил он.

— Один алкоголик, — ответила я, усаживаясь на край кровати.