— Нельзя сказать, что у мамы было много времени. — Он рассмеялся. — Помню, как однажды папа посчитал, что каждый ее час стоит сто долларов.

— Ваша мать была строгой?

— О да, — ответил он, удивив меня. — Она очень требовательна к распорядку дня и режиму. Я садился за уроки всегда в определенное время. Поэтому и в начальной школе, и в средней ровно в семь я сидел за кухонным столом, а напротив меня всегда сидела мама, занимаясь, как она называла, «своим домашним заданием».

Он рассказал о своем детстве, проведенном на Риверсайд-драйв в Манхэттене, рядом с рекой Гудзон, и уик-эндах в Северном Коннектикуте.

— А по какому адресу находится квартира в Манхэттене?

— По тому же самому, где сейчас живут мама и Джексон. Риверсайд-драйв, сто шестьдесят два. На Восемьдесят восьмой улице.

Это меня удивило. Обычно вновь женатые пары начинают с нового дома, если могут, и я сказала ему об этом.

Он снова рассмеялся.

— Ну, что-то вроде того. Дело в том, что, когда мама и Джексон решили пожениться, он жил в Нью-Йорке в гостинице; его дом находился южнее. А мама любит Вест-Сайд, поэтому они решили, что не будет ничего предосудительного, если они поселятся там, где живет мама. Но, конечно, никому из них не хотелось жить там, где мама с папой вместе прожили так долго, поэтому Джексон купил остальную часть этажа — это еще две большие отдельные квартиры. Они превратили эти две квартиры в жилую площадь, а затем сделали своего рода гостевой номер из старой гостевой комнаты, моей комнаты и бывшей комнаты моих родителей. Из бывшей гостиной они сделали столовую. Все это было сложно, но в действительности получилось замечательно. Своего рода городской особняк. Именно то, что им нужно, потому что, вы знаете, у Джексона есть дети, которые приезжали на каникулы, и к тому же у него, кажется, сотня родственников.

Любопытно, как Касси умудрялась совмещать работу, занимавшую массу времени, с воспитанием сына.

— Мама всегда отправляла меня в учебные лагеря. Иногда это был спортивный лагерь, иногда художественный или компьютерный. Когда я был маленьким, она заезжала за мной в школу и отвозила домой. Она платила уборщику, чтобы он позволял мне бегать во дворе, пока собирал мусор или занимался какой-нибудь починкой. А затем она познакомилась с одной леди из нашего дома, у которой был ребенок моего возраста. Мама обратилась к ней за помощью — вы можете сами спросить ее, но мне кажется, она платила за обучение ее ребенка, — и миссис Стейнберг забирала нас обоих из школы.

Когда Генри упомянул их горничную, Розанну Ди Сантос, которая подменяла Касси в домашних делах, я спросила:

— Вы знаете, где она сейчас?

— Думаю, все еще с мамой. По крайней мере в дневное время. После того как они с Джексоном заняли целый этаж, она стала домоправительницей у мамы. Они заняты своим бизнесом, а Розанна делает работу по дому.

Я сделала для себя пометку. Мне захотелось поговорить с Розанной Ди Сантос, которая работала у Касси более пятнадцати лет.

Генри мог бесконечно рассказывать о матери: как у нее никогда не хватало времени для физзарядки, и потому она оставляла Генри стоять на лестнице их дома и читать ей вслух, пока пробегала вверх-вниз несколько пролетов; как они с Майклом сидели в кабинете, прослушивали записи новостей соответствующих каналов и критиковали их; как каждый месяц в одну из суббот она готовила горы еды и заполняла морозильник, поэтому Генри, когда был маленьким, думал, что вся еда получается из пластиковых пакетов, замороженная; какие волшебные сказки рассказывал ему на ночь отец и какие страсти-мордасти рассказывала мать о жизни.

— Клянусь, она часто рассказывала мне сказки о поездах подземки, которые постоянно убегали. И только став постарше, я понял, что у них была масса проблем с подземкой. Это накрепко засело у нее в голове. Но такова мама. Полетом фантазии она никогда не отличалась.

— Есть ли что-нибудь, что вам хотелось изменить, когда вы повзрослели?

Я задала этот вопрос в надежде, что он расскажет мне о пьянстве отца. Но Генри заставил меня улыбнуться.

— Мне хотелось, чтобы у нас была собака.

— А сейчас она у вас есть?

— Целых две.

Мы поговорили о собаках.

— Генри, есть ли у вашей мамы хоть один недостаток?

— Она пытается делать слишком много, — не колеблясь ответил он. — Поэтому она измучена, находится в стрессовом состоянии.

— Почему вы считаете, что она пытается делать чересчур много? Я хочу сказать, ваша мама очень умная и самодостаточная. Она может себя контролировать.

Он долго обдумывал ответ, и мне показалось, он откажется продолжать разговор.

— Думаю, — наконец медленно начал он, — мама стремится наверстать то, чего не сделал мой дедушка. Она словно пытается прожить две жизни: сделать то, что не удалось ему, потому что он умер таким молодым и не успел выполнить то, что обещал.

Довольно глубокомысленно сформулировал. Двадцать пять лет парню. Я спросила его об отце.

— Мы часто видимся здесь, в Чикаго. Мне нравится его жена.

Когда я спросила его о браке родителей, он ответил, что мне лучше поговорить с родителями.

Я горячо поблагодарила Генри, и мы закончили наше интервью.

Пока я разговаривала с Генри, позвонила Чи-Чи и оставила сообщение, в котором спрашивала, не возражаю ли я против позднего ленча с Майклом Кохраном.

— Мне бы также хотелось поговорить с Розанной Ди Сантос, — сказала я, когда перезвонила ей.

— Хотите узнать что-то личное? — спросила она.

— Статья будет о личности.

В трубке молчание.

— Хотите — верьте, хотите — нет, — сказала Чи-Чи, — но пока вы не сказали мне об этом, мне в голову это не приходило. Мы здесь привыкли думать о масштабах страны и общества, и днем и ночью.

«Хорошая цитата», — подумала я, записывая ее слова.

— Я спрошу, но ничего обещать не могу, — сказала Чи-Чи.

Затем я позвонила Верити. Я обещала, что буду держать ее в курсе дела, и сейчас, когда статья уже вырисовывалась, не могла не позвонить ей. Она сразу сняла трубку.

— Рада, что вы наконец позвонили. Думала, что с вами что-то случилось. Только вчера на вопрос Корбетта, как продвигаются у вас дела, я ответила, что вы выходили в свет со Спенсером, и с тех пор вас не видела и ничего о вас не слышала.

— Все идет нормально, — ответила я, решив не упоминать о Спенсере. Рассказала ей об интервью, которые провела, о том, что сегодня за ленчем встречаюсь с Майклом Кохраном и что, возможно, мне удастся поговорить с домоправительницей Касси, которая служит у нее много лет.

— Когда вы встречаетесь с ее матерью? — спросила Верити.

— О, она этому воспротивилась. Однако согласилась поговорить со мной по телефону. Она наотрез отказывается встречаться с кем-либо, и у нее особая фотография, которую она позволяет использовать.

— Там видно будет. — В трубке послышался смех. — Что она собой представляет?

— Она… О Господи, Верити, она… настоящая ведьма.

— Это интересно. Послушайте, Салли, я рада, что все идет хорошо, но, думаю, нам надо встретиться. Не буду ничего читать, но мне хотелось бы знать, в каком аспекте вы собираетесь все это отобразить.

Все во мне воспротивилось. Это не обычная процедура, а сигнал к тому, что Верити считает меня новичком, который нуждается в руководстве.

— Вы будете в Коннектикуте в этот уик-энд? — спросила она.

— Да.

— Хорошо. Корбетт уезжает в Даллас, так почему бы вам не навестить меня в нашем доме в Литчфилде, скажем, в час дня в воскресенье? Можете приехать?

— Конечно, — ответила я. — Но вы уверены, что не хотите подождать с неделю, пока у меня будет материал, который вы бы прочитали?

— Абсолютно уверена.

— Прекрасно, — сказала я, делая отметку в календаре.

— Так вы не хотите воспользоваться нашим техническим оборудованием? — спросила Верити.

— Пока нет нужды, — ответила я.

Наступила пауза. В трубке послышалось шуршание бумаги. Я представила себе, что Верити, как и большинство редакторов, просматривает почту или сообщения, пока разговаривает со мной.

— Вы так и не сказали мне, как провели вечер со Спенсером, — сказала она.

О Господи, этого я никак не ожидала.

— Очень мило. Пьеса была хорошей, а он — ну, вы и сами знаете — заговорит любого. Я прекрасно провела время.

— Вы встречались с ним снова?

Я не знала, была ли у нее возможность поговорить со Спенсером и что он сказал ей, если они уже виделись. Не знаю почему, но мне не хотелось, чтобы люди лезли в мои дела, особенно те, на кого я работаю. Однако что-нибудь ответить надо, поэтому я сказала:

— Гм, да. Виделись с ним накоротке. (Много раз — и все накоротке.)

— Чудесно, — весело откликнулась она. — Это не мое дело, конечно, но я любопытна. А как у вас дела с Дагом?

— У нас нет друг перед другом никаких обязательств.

— Ах так, — сказала она тоном, который навел меня на мысль о том, что за мной кто-то подглядывает в замочную скважину.

Я не знала, о чем говорить дальше, и, похоже, она тоже ничего не успела придумать, поэтому мы в нерешительности замолчали. Затем она сказала:

— Спенсер — хороший человек. Он очень умный. Может, из этого что-нибудь выйдет, как вы считаете?

Я все еще не знала, что ответить, возможно, за исключением: «Оставьте меня в покое, с меня хватит».

Но Верити ответ не требовался. Мы договорились, что встретимся в ее доме в воскресенье. Когда я повесила трубку, мне надо было торопиться на встречу с Майклом Кохраном.

Я вошла в ресторан и сразу его увидела. Высокий плотный мужчина, вроде бы далеко за пятьдесят. Потом вспомнила, что этого не может быть: он одного возраста с Касси, а ей пятьдесят. Красив, немного грузен. Его рукопожатие твердое, улыбка приветливая, карие глаза добрые. Однако на лице сохранились следы пьянства: красные жилки на носу и обвислые щеки. И все же он привлекателен, его обаяние проявилось, когда он заговорил. Через две минуты я увидела перед собой остроумного, харизматичного человека, лидера по натуре, прирожденного учителя.