– Так, значит, и Гэвина тоже не будет? – спрашивает Лиз, привалившись бедром к стойке.

– Нет, Гэвина не будет. Как ни миленько было бы для него оказаться тем, кто даст Клэр кольцо, мне нужно сделать это самому, – объясняю я. – В день, когда я ее встретил, нас было только двое, и я хочу, чтоб мы были только вдвоем, когда я попрошу ее прожить со мной всю оставшуюся жизнь.

Лиз делает долгий-долгий выдох и наконец соглашается:

– Хорошо, я усекла. Твое яйцо спасено от моего гнева. Только, чтоб ты знал, я тебе это припомню, – обещает она, хлопая меня по спине.

– На меньшее я и не рассчитывал. Только мне от тебя еще одно небольшое одолжение нужно.

– Что на сей раз? Моего первенца, пинту крови, одну из конечностей? Ведь я уже стольким пожертвовала! – восклицает она в притворном ужасе.

– А‑а, кончай из себя театральную королеву корчить. Я тебе уже говорил, как ценю твою помощь, так что, давай без пыли. Мне только нужно, чтоб ты на часок увела Клэр из кондитерской. Сможешь?

– Без проблем. Меня сейчас как раз кандидоз сильно мучает… это от слишком бурного секса в горячей ванне. Я спрошу Клэр, не проедется ли она со мной до аптеки, чтоб помочь выбрать правильную мазь от МОЛОЧНИЦЫ ВЛАГАЛИЩА, – говорит она, напирая на словосочетание, от которого у меня мороз по коже.

– Лиз, слишком много сведений, – морщусь я.

– Так это на самом деле смахивает на молочные пенки. Я на этой херне могу тесто для буханки хлеба замесить.

– ФУ, БОЖЕ МОЙ! Кончай. Меня сейчас стошнит.

Лиз смеется, обходя стойку и направляясь переговорить с Клэр. На ходу оборачивается и кричит мне:

– Расплата – это гадость. А КАНДИДОЗА зуд на самом деле в сладость. – И опять хохочет.

Я стараюсь выбросить из головы последние минуты разговора и приняться за работу, чтоб получилось так, как мне хочется. Немного позже Клэр просовывает голову в дверь кухни, чтоб сказать мне, что сбегает с Лиз в магазинчик. Не могу удержаться, чтоб слегка не рассмеяться, когда она шепчет: «У нее выделения. Требуется моя помощь. Это… выделения. Я скоро вернусь».

Как только она исчезает из виду, просовывает голову Лиз, чтоб бабахнуть по мне на прощание:

– Скажи: «бактериальный вагиноз – это вкуснотища». СКАЖИ ЭТО!

* * *

Честно говоря, не припомню, чтоб я когда так волновался. Я б улучил минутку да сбегал в туалет вытошнить содержимое желудка, но как раз услышал звон колокольчика над дверью и понял, что Клэр вернулась.

Занимаю свое место у кухонного островка и жду.

Через несколько мгновений Клэр входит в дверь и замирает в замешательстве перед открывшейся ей картиной.

– Э‑э, зачем это по всей стойке расставлены красные стаканчики? – спрашивает она.

– Я подумал, мы могли бы пройтись по дорожке памяти и немного поиграть в пиво‑понг, – говорю я ей, ухмыляясь.

Клэр идет от двери дальше на кухню.

– Прелестное воспоминание и все такое, только я не хочу, чтоб наш ребенок родился наркоманом да еще и пьяницей.

Я смеюсь и показываю ей пустой пакет из-под молока.

– Если быть предельно точным, речь идет о млеко-понге.

Клэр смеется, когда добирается до противоположного края островка и заглядывает в стаканчик, который стоит ближе всего.

– Ага-а‑а, попался! Если я правильно помню, в последний раз, когда мы играли, я надрала тебе задницу, – улыбается она.

– Э, не думаю. Я как-то уверен, что надиранием задницы как раз занимался я. Ты профукала в пиво‑понг.

– Вранье! Мы с Лиз были чемпионками нашей общаги не только по танцам на коленях[72], но и чемпионками по пиво‑понгу, – с довольной ухмылкой сообщает Клэр.

– Погоди, что ты сказала?

Она опять смеется и качает головой:

– Я знаю, что рассказывала тебе эту историю.

– Нет уж, смею тебя уверить, про тебя и танцы на коленях я бы запомнил во всех деталях.

– Мы с Лиз когда-то за бесплатное пиво устраивали в студенческих барах танцы на коленях друг у друга. Я тогда была малость погибче, так что, как правило, исполняла танец сверху, – беспечно признается Клэр.

Гибкая Клэр, девичьи танцы на коленях… да у меня член взорвался. Просто взял и… БА-БАХ.

– Обещай, что в очень недалеком будущем я увижу это.

– Ага, ладно, – кивает она, хмыкая. – Потому как танец беременной девчушки на коленях чересчур возбуждает.

– По-моему, ты не очень понимаешь, насколько я сейчас серьезен, Клэр. Это ж сравнимо только со встречей с Господом или с выигрышем в лотерею.

Видя ее радостной и улыбающейся, я укрепляюсь в своем решении завершить все прямо сейчас и именно так. Если б только у меня хватало сил избавить воображение от картинки: Клэр трется в танце о другую женщину…

«Черт тебя побери, пенис, не ты сегодня правишь бал! Передохни, иди обратно спать, тут смотреть не на что».

– Как ни больно мне говорить такое, но танцы на коленях подождут, зато тебе придется доказать мне прямо сейчас, что ты до сих пор сильна в пиво‑понге. Шарики справа от тебя. Бери шарик себе в ротик.

Она смотрит на меня, насмешливо выгнув бровь.

– Хм-м‑м, тогда не получилось, как надо. Но мне типа нравится, – говорю я ей, пожимая плечами.

Клэр берет шарик и прицеливается. Шарик отскакивает от кромки первого стаканчика и шлепается в стоящий следом.

– Ага, я так и думала, – язвит она, следя, как я вынимаю шарик из стаканчика и выпиваю молоко.

Отставляю пустой стаканчик в сторонку, выбираю себе шарик и целюсь, стараясь, чтоб рука не задрожала. Понимаю, понадобится сделать столько бросков, сколько смогу, чтоб получилось так, как мне нужно. Бросаю шарик, и он плюхается точно в ближайший к Клэр стаканчик.

– Удачный бросок, – поздравляет меня Клэр, прежде чем до дна выпить молоко.

– Я люблю тебя больше, чем всегда считал, – говорю я ей, когда она ставит стаканчик. Она склоняет голову набок и улыбается.

Беру еще шарик и быстро бросаю его, не давая ей слова сказать мне в ответ. Тот точно попадает в другой стоящий прямо перед Клэр стаканчик. Пока она берет его и пьет, я опять говорю:

– Я люблю тебя за то, что ты умеешь вызывать во мне смех и пробуждать желание стать лучше, чем я есть.

Я уже держу следующий шарик в руке и бросаю его еще даже до того, как она допивает молоко из предыдущего стаканчика. Она круглыми глазами смотрит на меня, потому как плюх! – и шарик оказывается в следующем по очереди стаканчике. Поколебавшись, она вынимает шарик. Я жду, когда стаканчик окажется у ее губ, прежде чем продолжить игру.

– Я люблю тебя, потому что ты каждый день изумляешь меня.

Одинокая слезинка катится у нее из глаз, когда я бросаю очередной шарик прямо в стаканчик. Так здорово я не играл никогда в жизни. Так оно, полагаю, и должно быть, поскольку только в этот единственный раз игра идет ради моей жизни.

– Я люблю тебя, потому что ты лучшая мать в целом свете.

Остался один шарик. Именно этот один и идет в зачет. Я прицеливаюсь и слежу, как шарик описывает дугу и летит к последнему стаканчику на стороне стойки Клэр. Затаиваю дыхание, пока он не падает как раз туда, куда и нужно. Обхожу стойку, пока не оказываюсь рядом с Клэр, и жду, когда она допьет последний стаканчик молока.

Раздается удивленный вскрик, когда Клэр запрокидывает стаканчик и что-то припадает к ее губе. Пока она отводит стаканчик ото рта и рассматривает, что там такое, я опускаюсь на одно колено.

У Клэр дрожат руки, она запускает пальцы в стаканчик и достает из него бриллиантовое кольцо, которое я не один месяц таскал в кармане. Она поворачивается, чтобы взглянуть на меня, и вновь взволнованно вздыхает, когда видит, в каком я положении.

– В первый раз, когда мы делали это, всякий раз, когда кто-то из нас бросал удачно, мы рассказывали друг другу что-то о себе. Помню, ты поведала мне, что твой любимый цвет розовый, и что ты раз в год смотрела «Девчонки хотят повеселиться»[73], потому что комедия навевала воспоминания о временах, когда Сара Джессика Паркер еще не была похожа на ба-бу-ягу.

Клэр смеется сквозь слезы, которые катятся уже неудержимо.

– В этот раз мне нужно было, чтоб ты узнала обо всех причинах, почему я люблю тебя. Мне захотелось жениться на тебе с первого же дня, когда мы вновь встретились. Хотелось встать на колени и умолять тебя никогда не покидать меня. Так мне и следовало сделать. Ни в коем случае я не должен был ждать так долго. На этом свете нет никакой другой, с кем вместе я мог бы представить себе свою жизнь до самого конца. Я хочу вечно учить наших детей неподобающим вещам. Клэр Донна Морган, согласны ли вы оказать милость выйти за меня замуж и любить меня всю оставшуюся вам жизнь?

Она склоняется, обвивает меня руками и крепко сжимает в объятиях. Сквозь рыдания она произносит одно слово, которое я был готов ждать от нее веками:

– Да!

Я высвободился из объятий ровно настолько, чтобы взять из руки Клэр кольцо и надеть его ей на палец. Счастливый миг перебил ворвавшийся в кухню Гэвин.

– Мам, ты представляешь? Я монетку проглотил! – возвестил он.

Мы с Клэр отпрянули друг от друга и, оглянувшись, увидели, что все наши друзья вместе с отцом Клэр стоят у дверей, одетые в подобранные Дрю тишотки с надписью: «Я в пиво‑понг играла, наград же никаких: тишотка эта гнусная, брюхатость да жених».

– Извини, Картер, – улыбается Лиз, – перед тишотками не устояла. А ведь на деле они все равно подходящие, если учесть, каким манером ты сделал предложение.

– Погоди, прошу прощенья. Гэвин всамделе только что сказал, что он проглотил монету? – спрашивает Клэр, отирая слезы со щек.

– А‑а, да. Ну, нам кажется, он пенни проглотил. Особой уверенности, впрочем, нет, – поясняет Дрю. – Ему захотелось какую-то конфетку, так Лиз уронила на пол свой кошелек, потому как знала, что на дне его лежит кучка сосунчиков «тик-так». Малый принялся грести их лопатой прямо в рот прежде, чем мы углядели, что он делает. Если ему верить, то он одноцентовую монетку проглотил. Только дети врунишки.