И вот где-то полгода назад Стелла с Ритой приехали вступать в наследство, оставленное Жанной Трофимовной, матерью Стеллы, хоронить которую пришлось Марине с Алексеем – тогда Стелла приехать не соизволила. Наследство было хорошее – огромная квартира в старом доме на Комсомольском проспекте. Стелла через какое-то время уехала, а Рита уперлась и осталась. Обо всем этом Марина узнала только в мае: позвонила соседка Жанны Трофимовны, тетя Люба, которая присматривала по просьбе Марины и за Жанной, пока та была жива, и за квартирой: «Ой, Мариночка, приезжайте, Христа ради! Что творится, не передать!» Марина была уже на пятом месяце, чувствовала себя неважно, но поехала, ничего не сказав Лёшке: сначала надо было разобраться.

Марина позвонила – дверь открыл парень с синими дредами. На ногах он стоял нетвердо. Марина отстранила его и вошла. Мебели в квартире почти не осталось – в свое время Жанна Трофимовна пропила все что могла и квартиру-то сохранила просто чудом. Грязь была вокруг неимоверная: пустые бутылки, окурки, засохшая блевотина в углу, использованные шприцы… В одной комнате на разломанном диване спали молодые люди непонятного пола и возраста, в другой тискалась какая-то парочка, на кухне тоже кто-то был, еле видимый в сигаретном дыму. Орала и грохотала музыка. Риту Марина нашла в ванной: совершенно пьяная, та сидела на стиральной машине с бутылкой пива в руке, а в сухой ванне лежал голый парень в наушниках и курил. Марина сняла с него наушники:

– Встал, быстро! Пошел отсюда!

Парень вылез из ванны и, прикрываясь полотенцем, ушел.

– А ты сиди здесь! – отобрала у Риты пиво и пошла по квартире, сгоняя весь народ в большую комнату и по дороге вырубив музыку.

– Тихо! – Все мгновенно замолчали. – Вы, там! Быстро встали! Стоять и слушать меня!

Они таращились на Марину с ужасом, а она с трудом превозмогала тошноту:

– Значит, так. Сейчас вы все уйдете отсюда навсегда. Вы забудете и этот адрес, и телефон, и кто такая Рита тоже забудете. На счет «три». Раз, два…

Марина устроила Риту в специальную клинику – слава богу, она хоть не кололась! – и наняла мастеров привести квартиру в порядок. Позвонила Стелле, но та только порыдала в трубку: «Я ничего не могу с ней поделать!» Из клиники Рита вышла в середине июня и три месяца не объявлялась – тетя Люба сообщала, что в квартире тихо, Рита компаний не водит и сама ведет себя прилично. Вроде бы. Марине было не до нее – поздняя двойная беременность давалась тяжело. Лешке она не стала ничего рассказывать, и вот – пожалуйста! Явилась – не запылилась. Рита встала им навстречу и тут же зарыдала, по-детски распустив губы:

– Па-апочка-а… Прости-и меня… Я беременна-а… Папочка, помоги мне!

Леший так и сел:

– Это что ж такое?! Все бабы как сговорились! И эта туда же! Тебе еще восемнадцати нет! О чем ты думала?! Мать знает? Кто он?! Отец ребенка?

Марина сразу поняла, чем это известие грозит ее семье, и ушла в спальню, не в силах слушать дальнейшие разборки отца с дочерью. Она увидела, что Рита уже знает, что не родная Алексею, но не собирается в этом признаваться. Увидела Марина и другое: Рита понятия не имеет, кто отец ребенка! Какая-то компания, очередная пьянка. Марину опять затошнило. Леший наорался и смирился – а что было делать? К матери Рита категорически отказывалась ехать. А то, что девчонка одна не справится, было понятно всем. Лёшка пришел к Марине:

– Прости меня, это я виноват! Мой крест, а тебе приходится…

– Ну конечно! Лёш, только ты сейчас сам ею занимайся, я не могу.

И Леший занялся, очень решительно: Марина слегла на сохранение, Риту он тоже устроил в клинику – отдохнуть, подлечиться, а сам занялся ремонтом квартиры – опять надо было все менять. Ему же пришлось объяснять все детям: Муся с Ванькой были слишком маленькие, когда приезжала Рита, и совсем ее не помнили, так что новоявленная сестра явилась для них большим сюрпризом и потрясением: оба сразу ее невзлюбили. Степик отнесся к Рите сочувственно – почти ровесники, они быстро нашли общий язык. Впрочем, Степик, которого теперь чаще называли Стивеном, мог найти общий язык с кем угодно, настолько был обаятелен. Ему одному Марина рассказала всю правду о Рите, зная, что тот не проболтается.

Когда Марина вернулась домой с близнецами, она не сразу разобралась, что где: Леший освободил мастерскую и разделил ее раздвижной перегородкой, превратив таким образом в спальню, совмещенную с детской – с Совятником. Круглолицых, глазастых и щекастых малышей он сам и прозвал Совятами, это прижилось, и прошло несколько лет, пока повзрослевшие близнецы обрели каждый свое собственное имя: Сонечка и Санечка.

Картины развесили по всему дому, оставшиеся Лёшка переправил в галерею: писать маслом он собирался в мастерской при галерее, а дома оставил только графику. Заодно окончательно разделили перегородкой комнаты Муси и Ваньки, превратив их в отдельные, и сделали звукоизоляцию у Стивена, чтобы он мог спокойно играть на фортепьяно, никого не тревожа: уже давно было ясно, что Степику прямая дорога в консерваторию. Ксения Викентьевна обитала вместе с бабушкой – за Ларисой Львовной нужен был постоянный присмотр, и Скороговорка совсем переселилась к Злотниковым, отдав свою квартиру племяннице. Она даже отказалась от платы: «Я у вас и так живу на всем готовом!» Так что Марина все время что-нибудь ей дарила: дорогой кофе, конфеты или шали, которые Ксения очень любила.

В бывшей спальне Марины и Лешего обосновалась Рита. Она плохо переносила беременность, капризничала, лисой вилась вокруг отца, заставляя ревновать Мусю, и грубила Ксении Викентьевне, которая скоро отказалась иметь с ней дело, так что Марине пришлось объяснять Рите: «Скороговорка не прислуга, а член семьи». Муся ревновала Риту и к Стивену, который был ровен и приветлив с обеими, никому не отдавая предпочтения. Марина постоянно успокаивала то Ксению, то Мусю, то разбиралась с Ритой, которая оказалась страшной неряхой. В общем, атмосфера в доме постоянно напоминала предгрозовую, и, если бы не Стивен, которому шел уже пятнадцатый год, Марина бы не справилась, так она уставала: все-таки возраст давал себя знать. Степик взял на себя старших детей, хорошо умел отвлечь Риту, а порой ему даже удавалось слегка вправлять ей мозги. В конце февраля появился на свет третий «Совенок», которого Рита назвала в честь отца – Алексеем, но все сразу стали звать его Лёсиком.

– Какой он совенок! – говорил растроганный Лёшка. – Настоящий цыпленок!

И правда, маленький белесый мальчик был похож на цыпленка, а хохолок на макушке торчал гребешком. Молока у Риты не было, и Марина стала кормить еще и Лёсика – ей казалось, что целый год она только и делала, что спала, ела и держала у груди какого-нибудь младенца! В отличие от боевых Совят, напоминавших Ваньку в младенчестве, но все-таки не таких «оглашенных», как говаривала бабушка, Лёсик рос тихим и покладистым: никогда не плакал, покорно шел ко всем на руки и любил играть, обожая строить невероятные башни из кубиков.

Рита постоянно бросала сына на Марину, и той порой казалось, что Рита сына боится. Ну ладно, когда он был младенцем – Лёшка, вон, тоже боялся и подойти к Мусе! Но даже когда Лёсик немного подрос, Рита все равно как-то сторонилась его, а мальчик был таким милым и забавным! И ведь самой Рите явно не хватало тепла и любви – она страшно огорчалась, что бабушка Лариса ее не узнает и каждый раз спрашивает: «Кто ты, деточка?» Рита наткнулась на старого плюшевого медведя, которого Леший когда-то купил Марине, забрала его себе и даже спала, обнявшись с ним, а Марина недоумевала: «Зачем тебе игрушечный медведь, когда есть сын?»

С Мариной Рита держалась подобострастно, но на откровенность не шла. Она прекрасно поняла, что Марина не склонна жаловаться на нее отцу, и пользовалась этим. Очень хорошенькая, длинноногая, тоненькая, всегда стильно подстриженная и модно одетая, она обожала украшения и косметику, одна из всей семьи читала глянцевые журналы и смотрела бесконечные ток-шоу и сериалы. Рита ничего не делала по дому, просиживая все ночи у компьютера, а потом отсыпалась до полудня. У нее была масса друзей в Сети, она вела какие-то блоги, висела в аське и постоянно бегала на разные тусовки, причем красилась так, что Муся с Ванькой прозвали ее енотом: смотри, смотри – енот побежал!

– Рита, ну зачем ты так красишься! Ты сама по себе очень красивая! – пыталась урезонить ее Марина, а отец, раз увидев в боевой раскраске, завел Риту в ванную и умыл с мылом – та пищала и отбивалась: мыло попало в глаза. Рита никак не могла понять, почему отец, такой знаменитый, никогда не ходит ни на какие светские мероприятия, не дает интервью в журналы и не маячит в телевизоре! Да и Марина, по ее мнению, могла бы с большей выгодой пользоваться своими способностями, на которые сейчас был большой спрос: экстрасенсы и ясновидящие не сходили с телеэкрана. Сама Рита, как выяснилось, мечтала о славе: то пробовалась в манекенщицы, благо рост позволял, то в фотомодели. Она упорно лезла в камеру на разных гламурных тусовках, а один раз даже дала интервью, назвавшись дочерью художника Злотникова, и наговорила такого, что отец чуть было не выгнал ее из дому и запретил вообще открывать рот перед журналистами.

Изящные брови, точеный носик, слегка раскосые зеленые глаза – в ее внешности было что-то кошачье, а чуть припухлая верхняя губка придавала Рите капризный вид. Но в профиль становилось заметно, что подбородок слишком скошен назад, а носик выдается вперед, отчего в ней появлялось что-то хищное: уже не лукавая кошечка, а алчная крыска. Марине все время было не до нее, хотя и видела: есть над чем поработать. Взбалмошная, неорганизованная, самолюбивая, с кучей всевозможных комплексов, одинокая и несчастная Рита никак не могла найти общего языка ни с кем из семьи, кроме Степика. Отца она все больше раздражала: «Господи, вылитая мать!» – и в те редкие моменты, когда он бывал с ней ласков, Рита расцветала и потом еще несколько дней бегала с высоко поднятой головой, а Муся ревновала.