— Спасибо.

— Это моя работа.

— Я о сардинах…

Он доехал очень быстро, рухнул на кровать и уткнулся лицом в подушку, чтобы не разрыдаться. Только не сейчас. Он так долго держался… Продержится еще немного…

7

— Кофе?

— Нет, колу, пожалуйста.

Камилла тянула воду маленькими глоточками. Она устроилась в кафе напротив ресторана, где мать назначила ей встречу. Допив, положила руки на стол, закрыла глаза и постаралась дышать помедленнее. От этих совместных обедов, как бы редко они ни случались, у нее всегда начинал болеть живот. Встав из-за стола, ей приходилось сгибаться в три погибели, ее качало, с нее слово сдирали кожу. Ее мать с садистской настойчивостью, хотя скорее всего невольно, расковыривала одну за другой тысячи затянувшихся ранок. Камилла увидела в зеркале над стойкой, как мать входит в «Нефритовый рай», выкурила сигарету, спустилась в туалет, заплатила по счету и перешла через улицу. Она засунула руки в карманы и скрестила их на животе.


Камилла отыскала глазами сутулый силуэт матери за столиком и села напротив, глубоко вздохнув.

— Привет, мама!

— Не поцелуешь меня?

— Здравствуй, мама, — медленно повторила она.

— У тебя все в порядке?

— Почему ты спрашиваешь?

Камилла ухватилась за край стола, борясь с желанием сейчас же вскочить и убежать.

— Спрашиваю потому, что именно этот вопрос все люди задают друг другу при встрече…

— Я — не «все»…

— Неужели?

— Умоляю тебя, не начинай!

Камилла отвернулась и оглядела отвратительную отделку ресторана — под мрамор, барельефы в псевдоазиатском стиле. Чешуйчатые и перламутровые инкрустации из пластмассы и желтой пленки-лаке.

— Здесь красиво…

— Здесь просто ужасно. Но я, видишь ли, не могу пригласить тебя в «Серебряную башню». Впрочем, даже будь у меня такая возможность, я бы тебя туда не повела… Зачем бросать деньги на ветер — ты ведь все равно ничего не ешь…

Хорошенькое начало.

Мать горько усмехнулась.

— Заметь, ты могла бы сходить туда без меня, у тебя-то деньги есть! Счастье одних строится на несчастье дру…

— Прекрати немедленно! Прекрати, или я уйду! — пригрозила Камилла. — Если тебе нужны деньги, скажи, я дам.

— Ну конечно, мадемуазель ведь работает… Хорошая работа… А уж какая интересная… Уборщица… Поверить не могу: ты, воплощение беспорядка, и уборка… Знаешь, ты никогда не перестанешь меня удивлять…

— Хватит, мама, довольно. Это невозможно. Невозможно, понимаешь? Я так не могу. Выбери другую тему для разговора. Другую…

— У тебя была хорошая профессия, но ты все испортила…

— Профессия… Тоже мне профессия! Я ни капли ни о чем жалею, она не сделала меня счастливой.

— Но ты же не собиралась заниматься этим всю жизнь… И потом, что значит «была счастлива», «не была счастлива»? Идиотское слово… Счастлива! Счастлива! Ты весьма наивна, дочка, если полагаешь, будто мы приходим в этот мир, чтобы валять дурака и собирать цветочки…

— Конечно, я так не думаю. Благодаря тебе я прошла хорошую школу и твердо усвоила: наше главное предназначение — мучиться. Ты вбила мне это в голову…

— Вы уже выбрали? — спросила подошедшая официантка.

Камилла готова была расцеловать ее.

Ее мать разложила на столе таблетки и начала их пересчитывать.

— Не надоело травить себя всем этим дерьмом?

— Не говори о том, чего не понимаешь. Не будь этих лекарств, я бы давно отправилась в мир иной…

— Почему ты так в этом уверена? Какого черта никогда не снимаешь эти жуткие очки? Здесь вроде солнца нет…

— Мне так удобнее. В очках я вижу мир в его истинном свете…

Камилла улыбнулась и похлопала мать по руке. Иначе пришлось бы вцепиться ей в глотку и придушить.


Мать перестала хмуриться, немного поныла, пожаловалась на одиночество, спину, глупость коллег и неудобство кооперативов. Ела она с аппетитом и сделала недовольное лицо, когда дочь заказала еще одну кружку пива.

— Ты слишком много пьешь.

— Что да, то да! Давай чокнемся! За то, что ты в кои-то веки не говоришь глупостей…

— Ты никогда меня не навещаешь…

— Да ну? А что я, по-твоему, здесь делаю?

— Последнее слово всегда должно оставаться за тобой, да? Ты копия отец…

Камилла напряглась.

— Ну да, конечно! Не любишь, когда я говорю о нем, верно? — торжествующе воскликнула Фок-старшая.

— Прошу тебя, мама… Не продолжай…

— Я говорю о чем хочу. Не будешь доедать?

— Нет.

Мать неодобрительно покачала головой.

— Посмотри на себя… Похожа на скелет… Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь на тебя польстился…

— Мама…

— Что «мама»? Конечно, я беспокоюсь о тебе, детей рожают не для того, чтобы смотреть, как они гибнут!

— А ты, мама, зачем меня родила?

Не успев договорить фразу до конца, Камилла поняла, что зашла слишком далеко и сейчас получит по полной программе — мать разыграет «сцену № 8». Этот номер не предполагал импровизаций, он был давно отрепетирован и исполнялся многократно: эмоциональный шантаж, крокодиловы слезы и угроза покончить с собой. Порядок произвольный.


Мать плакала, укоряла дочь за то, что та ее бросила, как сделал пятнадцатью годами раньше ее отец, называла бессердечной, восклицая, что жить ей незачем.

— Скажи мне, зачем, ну зачем я живу?

Камилла свертывала себе сигарету.

— Ты меня слышала?

— Да.

— Ну и?

— Спасибо, дорогая, благодарю от всего сердца. Ответ более чем ясный…

Она шмыгнула носом, положила на стол два ресторанных талона и ушла.


Главное — сохранять спокойствие, стремительный уход всегда был апофеозом, занавесом «сцены № 8».

Обычно занавес опускался после десерта, но сегодня они были в китайском ресторане, а ее мать не очень любила здешние пирожки, личи и приторно-сладкую нугу…


Итак, главное — сохранять спокойствие.

Сделать это было нелегко, но Камилла давно научилась прятаться в спасательную капсулу. И потому она поступила как обычно: постаралась сосредоточиться и в уме проговорить самой себе несколько прописных истин. Несколько простейших, полных здравого смысла фраз. Эти наскоро сколоченные подпорки помогали Камилле общаться с матерью… Их натужные встречи и абсурдные, тягостные разговоры были бы лишены всякого смысла, не будь Камилла уверена, что матери они необходимы. Увы, Катрине Фок эти разговоры явно шли на пользу: терзая дочь, она оживала. И даже если порой она, изобразив оскорбленную невинность, покидала «сцену» до окончания «спектакля», ей все равно удавалось отвести душу. И, что называется «словить свой кайф». Она уходила с чувством выполненного долга, одержав над дочерью громкую победу и получив заряд отрицательных эмоций для следующей встречи.

Камилла поняла весь этот расклад далеко не сразу и не без посторонней помощи. Ей в этом помогли. Когда-то, когда она была еще слишком молода, чтобы осознать происходящее, нашлись люди, которые просветили ее насчет поведения матери. К несчастью, те времена давно прошли, а тех, кому была небезразлична судьба Камиллы, уже не было рядом…

И сегодня мать отыгрывалась на дочери.

Забавная штука жизнь.

8

Официантка убрала со стола. Ресторан опустел. Камилла не уходила. Она курила и заказывала кофе, чтобы ее не вытурили.

За столиком в глубине зала старый беззубый китаец что-то бормотал себе под нос и смеялся.

Обслуживавшая их официантка ушла за стойку бара. Она перетирала стаканы и время от времени что-то выговаривала старику по-китайски. Тот хмурился, умолкал на мгновение, но почти сразу снова возобновлял свой дурацкий монолог.


— Вы закрываетесь? — спросила Камилла.

— Нет, — ответила девушка, ставя перед стариком пиалу. — Кухня больше не работает, но мы открыты всю ночь. Хотите еще кофе?

— Нет, спасибо. Я могу остаться еще ненадолго?

— Конечно, сидите! Такое развлечение для него!

— Хотите сказать, это надо мной он так смеется?

— Что вы, что кто другой…

Камилла взглянула на старика-китайца и послала ему ответную улыбку.


Тоска, в которую погрузило Камиллу общение с матерью, постепенно рассеялась. В кухне лилась вода, гремели кастрюли, из приемника доносились визгливые китайские песни, которым подпевала, приплясывая, официантка. Камилла смотрела, как старик вылавливает палочками лапшу из миски и по его подбородку течет бульон, и ей вдруг показалось, что она не в ресторане, а у кого-то дома, в гостях…

На столе перед ней стояла чашка кофе да лежал пакет с табаком. Она убрала их на соседний столик и стала разглаживать скатерть.

Медленно, очень медленно она водила ладонью по шершавой, в пятнах, бумаге.


Так прошло несколько долгих минут.

Ее мысли пришли в порядок, сердце забилось быстрее.

Камилле было страшно.

Она должна попытаться. Ты должна попытаться. Да, но я так давно не…

«Тсс, — прошептала она себе под нос. — Тихо, я здесь. Все получится, старушка. Сейчас или никогда… Давай… Не дрейфь…»


Она подняла руку над столом и дождалась, когда перестанут дрожать пальцы. Видишь, все хорошо… Схватила свой рюкзак, пошарила внутри: слава Богу, все на месте.

Камилла вынула деревянный ящичек и водрузила его на стол. Открыла, достала небольшой прямоугольный камешек и приложила к щеке — он был нежным и теплым. Когда она развернула синюю тряпицу и достала палочку для туши, вокруг запахло сандалом. Последними были выпущены из заточения бамбукового пенала две кисточки.

Та, что потолще, была из козьего волоса, тонкая — из свиной щетины.