Александра Соколова - Просто мы разучились любить

Снова на сцене сгущается тьма. Остается лишь тонкий лучик света, освещающий упавшего на колени мужчину. Девушка растворяется во тьме лишь на секунду и появляется снова. Но она ли? Нет, у неё теперь другое лицо, она одета в темные одежды и танец, который она вновь танцует с мужчиной, уже не легкий, уже не вальс – он тревожен и заставляет сердце биться чаще. Биться ядерной смесью возбуждения и боли. Интереса и страха.

– Слишком поздно он понял, что она была двулика. Что она не вела, а принуждала. И он подчинялся. Слепой в своей вере.

Девушка в черном и парень в белом танцуют, кружатся по сцене, а свет, он становится всё краснее и краснее, окутывает зал всполохами дыма, и девушка с парнем в бессилии падают на пол.

– Мы умрем вместе, – проговорить, словно появляясь из ниоткуда, и остановившись над распростертыми по полу телами, – Так сказал он в последний миг своей жизни. И она согласилась. Ему легко было уйти. Потому что он верил, что она уходит вместе с ним. Он – верил.

Взрыв мелодии. Траурно-нежная музыка рывками поднимается, набирает темп, и – что же это? – девушка оживает, встает на колени, а потом и вовсе на ноги, смотрит на мужчину, распростертого на полу, и… переступает через него. Уходит, растворяясь в темноте, не белая, не черная – бесцветно-прозрачная. Призрачная.

Опуститься вниз. Встать на колени перед лежащим на полу мужчиной. В ярком снопе света поднять глаза и ошеломить всех выражением лица – суровым, жестким.

– Дальше они пошли каждый своею дорогой. Кто знает – возможно, он продолжал верить и ТАМ, где никто из нас никогда не был, и где все мы всё равно окажемся. Кто знает – может, ТАМ рядом с ним снова появилась она – но уже другая – и повела за собой, создавая иллюзию свободы. Кто знает – может быть, ТАМ она станет белой. Или черной. В своей жизни он верил ей… Доверял… И она была с ним до конца. Вот только не посмела идти рядом дальше.

Встать на ноги, и в потухающем свете прошептать последние слова:

– Судьба… Черно-белая, разноликая распутница судьба… А вы… В неё верите?

В полной темноте зала развернуться и уйти за занавес, слыша несмолкающий гром аплодисментов.

Вдохнуть. Выдохнуть. Сжать губы.

К черту… Они так ничего и не поняли…

– Ты не понимаешь. Малыш, для того, чтобы понять это, нужно пройти большой путь. И он впереди у тебя.

Лёка и Саша больше не гуляли по парку. С каждым днем женщина становилась всё слабее, и вот теперь она уже не могла самостоятельно подниматься с кровати. Иногда с Лениной помощью она подходила к окну и, улыбаясь, вдыхала свежий вечерний воздух. Но не более.

Сегодня Саше было совсем худо. Её веки пожелтели и налились тяжестью, но глядя в узкую щелочку между ними, она всё же разговаривала с девушкой, сидящей на краю постели.

– Нет, это ты не понимаешь, – упрямо тряхнула головой Лёка, – Ты просишь меня о невозможном. Ты просишь смириться. Я не могу.

– Я прошу тебя понять, Леночка. Смириться – значит, сдаться. Понять – значит принять.

– Это демагогия… Я не вижу никакой разницы между этими словами. Я поняла, что ты умираешь. Поняла, что тебе этого хочется. Еще бы тебе не хотелось! Умереть – значит хотя бы от телесных страданий избавиться. Всё это мне понятно. Одного не пойму – за что?

– Малыш… – Саша улыбнулась устало и закрыла глаза. – Расскажи мне лучше, как ты будешь жить дальше. А я послушаю, хорошо?

– Я не знаю, как буду жить дальше, – процедила Лёка сквозь зубы, – Скорее всего я последую за тобой. Раз уж это такое благо.

– Лена! – распахнулись глаза, и в черных зрачках вспыхнул свет. – Что ты говоришь такое? Одно дело уйти, когда приходит время. И совсем другое – уйти, когда время еще не пришло.

– А какая разница? В финале мы всё равно окажемся в одном и том же месте.

– Не ты дала себе жизнь, Леночка. И не тебе её отбирать.

– А я не собираюсь вскрывать себе вены, Саш, – Лена усмехнулась. Всё её лицо и тело выражали упрямство, – Я просто доведу свой организм до того состояния, когда ему останется только умереть.

– Зачем?

– Потому что я люблю тебя. И хочу быть с тобой.

– Ты не будешь со мной, если сделаешь это, – Сашины глаза снова закрылись, лицо исказила гримаса боли.

– Почему же?

– Потому что до сих пор мы шли одной дорогой. Ты встала на неё чуть позже чем я, но встала. А если ты убьешь себя – наши дороги разойдутся.

– Да что ты? – это вышло презрительно и ехидно одновременно. – Значит, моя подлая душонка не нужна будет твоей возвышенной душе там?

– Не мне решать это, малыш. И не тебе.

– А тогда какой смысл во всем этом? Зачем верить, зачем жить правильно, если в итоге мы только марионетки, которые ничего не могут решать?

– Ты меня не поняла, – Саша с видимым трудом подняла руку и положила её на Лёкино колено, – Ты решаешь что тебе делать. А вот последствия… Здесь решать не тебе.

– Оо… Значит, всё же наказание? Меня накажут чтобы я больше так не делала?

– Лена…

Сашины глаза закрылись. Напряженная ладонь вдруг расслабилась.

– Ты… Ты что? – Лёка вскочила на ноги, склонилась над кроватью. – Ты не смей… Не смей, ясно? Саша… Сашенька… Не надо…

Её глаза метались по комнате так же, как мысли – в голове. Руки задрожали. Первобытный страх поднялся от пяток к сердцу.

И вдруг – отпустило. Она заметила, наконец, шевеление под одеялом. Саша спала. Спала, утомленная химиотерапией и тяжелым разговором.

Лена бессильно упала на край кровати, сжала ладонями лицо и подумала:

– Твою мать… Что же страшнее – сама смерть или ожидание её… Чёрт знает…

– Чёрт вас всех разберет? – заорать, упираясь ладонями об стол. – О чём ты думала вообще? Ты знаешь правила, твою мать! А теперь ты просишь прощения. Да прощаю я тебя, прощаю! Только какого толку тебе от моего прощения?

Рывком руки сбросить со стола наполненную пепельницу и упасть в кресло. Посмотреть на сжавшуюся напротив молодую девочку. Выдохнуть зло, яростно.

– Лёка, я сделаю аборт… Обещаю, – она лопочет что-то, слезами размазывая тушь и грим на лице. Ревет. – Мне очень нужна эта работа. Сейчас нужна как никогда ранее. Лёк, я обещаю – я избавлюсь завтра. Прости меня… Я просто влюбилась, и…

– Да мне неинтересно, в кого ты там влюбилась! – снова заорать и сжать виски. Какие дуры. Какие дуры вокруг. Какие идиотки…

– Лена, пожалуйста, – еще чуть-чуть и она упадет на колени.

– Не смей называть меня Леной! – вскочить на ноги, пинком опрокинуть кресло и резко взять в рот сигарету, игнорируя заколотившееся от боли сердце. – Поняла меня? Сто раз говорила – никто из вас, мать вашу, не смеет называть меня Леной!

– Прости… Пожалуйста…

– Да какой толк тебе от моего прощения?! Не надо нарушать правила, твою мать! И никакого прощения не понадобится.

Дрожащими руками вынуть из кармана пузырек. Высыпать две таблетки на руку. Они зеленые, на них нарисованы «смайлики» – новое инетовское слово. Идиотское, как и всё вокруг. Спасительницы – таблетки. Они дадут сил. Помогут жить дальше. Ах, да, не жить – существовать.

– Пошла вон, – запить таблетки минералкой и поднять с пола кресло, – Или на хрен отсюда, идиотка.

– Лёк…

– Я подумаю! И не смей пока делать аборт! – крикнуть, и смеяться, глядя, как эта молодая дурочка выбегает из кабинета, натыкаясь на косяк двери.

Мать вашу…

– Ну что, Саш? – прошептать в потолок, чувствуя прилив сил в венах. – Ты многому меня учила. Что меня сейчас выбрать? Оставить ей работу или дать возможность еще нерожденному ребенку жить. А? Что правильно? Что правильно, а? Как… Правильно?

– Как же правильно? – спросила Лена. – Где найти истину? Или, может быть, её вообще нет?

– Она есть, малыш. Ты просто её не видишь пока.

– А, ну да. Истина где-то рядом. Так, кажется?

– Конечно, – Саша не уловила иронии. Она пошевелила пальцами руки, но оставила попытки приподняться, – Леночка, помоги мне лечь чуть выше, пожалуйста.

Лёка вздрогнула и привычным движением приподняла женщину на постели, поднимая вертикально подушку. Впервые в жизни ощущение близости тела любимого человека не волновало, не отзывалось вспышкой в сердце и в низу живота. Впервые в жизни.

Девушка уже знала, что времени осталось очень мало. Несколько дней назад Сашу перевели в другую палату – одноместную. А это означало только одно: то, что конец близок.

– Саш… Почему всё именно так? – спросила Лена, устраиваясь на кровати и прижимаясь спиной к холодной металлической спинке. – Почему всё не может быть проще? Понятнее? Ведь для того, чтобы поступать правильно – нужно не только знать что-то, но и понимать. И если дать понимание всем людям сразу – было бы проще, правда?

– Проще для кого, малыш?

– Для всех! Это получился бы… идеальный мир.

– Может быть. Но представь себе вора. Он понимает, что красть неправильно. Но всё равно это делает. Понимание – это не принятие, Леночка. И понимать какие-то вещи – это не значит им следовать.

– Да? – Лена задумалась надолго. Через несколько минут встрепенулась и потрясла головой. – Ну да, ты права. Но должен быть другой путь! Как я могу жить правильно, если не понимаю, как правильно?

– Разве ты не понимаешь?

– Нет, не понимаю! Существуют ситуации, когда выхода нет. И ты не знаешь, как поступить правильно.

– Например? – легко улыбнулась Саша, и в этой улыбке Лена увидела вдруг ту женщину, которую она помнила, которую любила, которая была… здорова.

– Например? – отмахнувшись от наваждения, Лёка задумалась. – Пожалуйста. На меня напал бандит. Он угрожает мне оружием, а рядом другой бандит угрожает оружием другому человеку. А у меня в руках пистолет. В какого из бандитов я должна выстрелить?