Александра Соколова - Просто мы разучились любить

– Ты должна следовать своему сердцу.

– То есть стрелять в бандита, который готов убить человека и тем самым дать возможность убить саму себя? Это – правильно?

– С твоей точки зрения – похоже, что да, – улыбнулась Саша, – Леночка, правда – это то, что ты чувствуешь внутри себя. Тебе никто её не сможет объяснить до конца, пока ты сама не поймешь.

– Потому что правды нет? – вспыхнула Лена.

– Потому что многие люди её не видят.

– А, ну да… Нет никакой ложки. Точно. Саш, а как бы ты поступила? В такой ситуации?

– Я бы не стала стрелять ни в кого, – мягко ответила женщина и снова попыталась пошевелить пальцами, – Малыш, возьми мою ладонь в свою, пожалуйста.

Оторопевшая Лёка вздрогнула и нащупала рукой Сашины пальцы. Она не ожидала такого ответа. Не была к нему готова. И – в очередной раз – со страхом поняла, что она другая. Просто другая.

– Леночка, – тем временем продолжила Саша, – Ты ждала другого. Ты ждала, что я скажу: стреляй в бандита, спасай жизнь другого человека, а сама погибай. И ты бы так сделала, правда?

– Да…

– Я не знаю, правильно это, или нет. Но, умирая, я бы не хотела понимать, что забрала жизнь у человека, даже ценой жизни другого. Я хотела бы умереть, зная, что осталась честна перед собой.

– Но выстрелив, ты спасаешь жизнь хорошего человека!

– А кому решать, кто хорош, а кто плох, Леночка? Не тебе, и не мне – поверь. Лишить жизни человека – смертный грех. И этот грех не зависит от того, хороший человек, или плохой.

– Так в чём же сила? – тихонько спросила Лёка. – В бездействии?

– Нет… Нет никакой силы, малыш. Есть правда. Есть вера. Надежда. Любовь.

– В чём же правда? – вспыхнула девушка, цепляясь за нужное слово. – В чём она? В бездействии?

– В твоем сердце. Слушай его и найдешь правду.

– А силы, Саш? Где взять силы? Когда их нет – где их взять?

– Где бы взять побольше сил, чтобы найти истину? – пробормотать, не особенно надеясь, что тебя услышат.

Но нет – услышали, ухмыльнулись и даже советы давать вздумали… Наивный придурок.

– А за каким хреном тебе истина? Её можно положить в карман или поджарить на сковородке? – сидит, ухмыляется. Хозяин. Директор. Знал бы ты, сколько таких хозяев и директоров мы видели за последний год… И каждый чувствовал себя на вершине мира. Центр вселенной, мать его.

– Дурак ты, Иван Анатольевич, и не лечишься, – отмахнуться от предложенного порошка и продолжить пить водку, – Мало ли что можно в карман положить. Есть еще эта… Как её… Душа!

– Сама дура, – улыбается беззлобно. Даром что сорокалетний мужик, хозяин клуба, директор, шеф. Ан нет – сидит в гримерке и устраивает дорожку из кокаина. Решил снова попасть в тот мир, где он – уж точно – на вершине всей вселенной.

– Что мне с Катькой делать? – спросить равнодушно. – Залетела. Если родит – танцевать не сможет. Выгоню – жить ей не на что будет.

– Выгоняй, – белая дорожка постепенно скрывается в мясистой волосатой ноздре. Какая мерзость, – У неё в контракте сказано, что залет – это увольнение.

– Ну и что? Мало ли что в контракте сказано. Что выбрать, Вано? Оставлю её работать, так она аборт сделает. Выгоню – сдохнет вместе с ребенком. Я хоть так, хоть эдак убийцей получаюсь.

– Убийцей она получится. Не ты ж её трахала, и не ты за неё ноги раздвигала. Чё ты паришься вообще?

– Тебе не понять, – отвернуться и уставиться остекленелыми пустыми глазами в оконное стекло.

– А ты объясни, – ишь ты, приподнялся, приосанился. Даже вроде выпрямился в кресле. Конечно, под кокосом мы все короли мира, и все нас любят, и мы самые лучшие, и даже волосы на заднице – самые приятные и шелковистые.

– На фиг, – отмахнуться лениво и прикурить очередную сигарету. Скользнуть взглядом по плакатам на стенах, по узкому дивану и красному паласу, – Ты наш номер с судьбой понял? Ни хрена. И тут не поймешь.

– А мне и не надо понимать, – высокомерно смотрит, – Публике понравилось – остальное меня не касается. Поплясали мужик с бабой на сцене. Потом бабу на другую заменили. Ты появилась, пару фраз в тему пробормотала. Идеология, бля. Концепт. Я всё понял, дорогая моя. Не мальчик. И терплю я тебя здесь только до тех пор, пока в моем клубе аншлаги.

– Да что ты? – ухмыльнуться.

– Конечно. Я тебе столько денег плачу, сколько до тебя никому не платил. Ты психованная, но людям твои концептуальные – ох, как легко он справился с трудным словом, – номера нравятся. Ты же не стриптиз ставишь, ты устраиваешь театр целый. За то и терплю. А вот если публика тебя разлюбит – сразу на хрен пойдешь.

– Это я и без тебя знаю.

– Так за то я тебя и люблю, Лёка. За понимание. Ты меня презираешь, я тебя. Но вместе мы делаем хорошие деньги. И дальше будем делать.

– А если я скажу, что меня всё это затрахало и завтра я со всей группой уеду отсюда на хрен? – спросить равнодушно, рассматривая своё отражение в пустой рамке от фотографии на столе.

– Твоё право. Оспаривать не буду.

– Ладно, Вано, – засмеяться и влезть с ногами на стол, сметая на пол сценарии, – Поигрались в криминальных авторитетов, и ладно. Ты ж мне как отец родной. А я тебе. Не зря ж ты только у меня тут кокос нюхаешь. Остальных опасаешься – что подумают, увидев тебя настоящим?

– Подумают, что придурок, – тоже смеется, выползает из кресла, обнимает за плечи, – Это ты у нас смелая, тебя все только настоящую и знают. А мне не положено. Я при тебе не просто так расслабляюсь. Знаю – поймешь. Из одной стаи мы, Лёка. Из говенной, но всё же из одной.

– Ошибаешься, – прошептать, одновременно чувствуя, как снова к горлу подступает боль, – Ни хрена ты меня не знаешь настоящую. И никто не знает.

Даже я – и то не знаю.

– Кто я? Ты лучше всех можешь ответить на этот вопрос. Кто я? Зачем я живу?

– Для того, чтобы сделать этот мир лучше.

– Каким образом? Я не могу так больше. Я не могу слушать эти эпитеты, аллегории, и всё в таком духе. Скажи мне прямо – кто я? Зачем я?

– Кроме тебя никто не сможет ответить на этот вопрос.

– Чушь! Ерунда! Ты снова прикрываешься верой, болтовней и всем таким прочим. Я задала конкретный вопрос. Я хочу получить такой же ответ.

– Я не знаю, что тебе ответить.

– Почему? Ведь ты практически святая. Кстати. Я давно об этом думаю. А почему ты не ушла в монастырь?

– А зачем я там?

– Ну как же… Если ты так истово веришь – тебе самое место в монастыре. Там тебе никто не будет мешать верить!

– Уйти в монастырь и стать невестой Христа – это самое простое. Я хотела остаться в миру. С тем, чтобы сделать мир лучше. И в этом мире мне никто не мешает верить.

– Сделала? Ты сделала мир лучше?

– Да.

– Ты же не любишь меня. То есть любишь, но так же как остальных людей. Я для тебя такая же, как все остальные.

– Ты не права. Я люблю тебя… иначе.

– Да что ты? А ты знаешь, что Бог против такой любви? Ты должна любить мужчин!

– Никто не вправе говорить мне, кого я должна любить, малыш. Женщину или мужчину. Моя любовь чиста. И эта любовь освящена Божьим смыслом.

– А если бы ты не умирала? Если бы я предложила тебе тогда жить вместе – как муж и жена – что бы ты мне ответила?

– Ты говоришь о плотской любви, малыш.

– Да! Я говорю и о ней тоже! И что? Что бы ты сказала? Сказала бы, что я – дрянь, да? Что я не смею тебе предлагать опуститься в пучину разврата? Что я грешна?

– Я люблю тебя, Леночка. Ты светлый человек и ты всё поймешь сама.

– Я не хочу понимать потом! Я хочу понять сейчас! Я нарисовала тебе ситуацию и спрашиваю – что бы ты сделала в таком случае? Неужели так сложно представить себе и ответить?

– Не сложно, малыш. Но ты ведь всё равно не поймешь, независимо от того, что я тебе скажу.

– Почему? Почему я не смогу понять?…

– Потому что если бы могла – тебе бы хватило слов моих о том, что я люблю тебя. А раз не хватает – значит, ты еще не готова понять.

– Ты о призрачной любви, да? Ах, нет… О любви небесной? О любви нереальной, да?

– Я испытываю это чувство. Оно реально.

– А толку? Что толку мне от этой любви, если я не могу тебя целовать, любить физически, скоро не смогу с тобой разговаривать? Что толку от этой любви?

– Если ты ищешь от любви толк, то это не любовь, Леночка. Поверь мне – в таком случае это не любовь.

– Саш. Ты только что мне сказала, что чувство, которое я испытываю к тебе – не любовь. Верно?

– Это сказала ты. Я не говорила.

– Но ты так подумала!

– Нет. Это подумала ты.

– А, ну да… Выходит, я не уверена в своей любви, да? И потому позволяю себе такие вещи.

– Малыш… Ты злишься. Злость – плохой советчик. Она застилает глаза.

– Мне боль застилает глаза! Ты что, не понимаешь? Мне хочется орать, скрежетать зубами и кого-нибудь убить! Прямо сейчас! Я готова отнять жизнь у другого человека, чтобы спасти твою! Я готова отдать свою жизнь ради того, чтобы ты жила!

– Ты не можешь распоряжаться жизнью, Леночка. Ни моей, ни своей, ни чьей-нибудь еще. Ты не Бог.

– Знаешь, что? Сейчас – впервые в жизни – я жалею, что это не так.

– Радуйся этому. Не нужно жалеть. У него самый большой крест на плечах. Ты даже представить себе не можешь, насколько большой.

С новым днем. Открыть глаза, перевернуться на живот и плевком отправить на палас остатки вчерашней водки. Твою мать…

В венах словно алкоголь течет, а не кровь. Течет, омывает сердце, проходит по капиллярам. Сука… Если бы не это сердце – можно было бы уже успокоиться. Или упокоиться? Да какая разница…