– Роз, – только и сказал он, и глаза его, увлажнившись, заблестели.

– Привет, Дом, – отозвалась она, чувствуя, как по щеке сбегает одинокая холодная слеза.

Он сдавленно выдохнул и содрогнулся всем телом, как будто его душили эмоции.

– Думаю, у тебя есть ко мне вопросы.

Внезапно все придуманные и многократно проговоренные фразы вылетели у нее из головы. И сразу два чувства захлестнули ее – беспредельной любви и горькой неудовлетворенности.

– Есть несколько, – кивнула она, прикусив нижнюю губу, чтобы не расплакаться.

– Какая ты красивая! – сказал он, касаясь кончиками пальцев ее щеки.

– Уже нет. – Ей вдруг захотелось расстегнуть плащ и показать ему свое красное платье.

– Перестань. Я старый, но не слепой, – улыбнулся он, не убирая руки от ее лица.

Она закрыла глаза, не в силах прогнать острое и горькое ощущение постигшей их несправедливости.

– Почему ты бросил меня, Дом? – произнесла она, открывая глаза и сжимая руку в кулак. – Почему ты хотя бы не дал мне знать, что жив? Я больше пятидесяти лет оплакивала тебя. Ты оставил меня во тьме, и я поверила, что ты умер.

Обида и ярость в ней нарастали, как океанская волна, которая достигает своего пика, прежде чем ударить в берег. Дыхание перехватило от злости, но тут она посмотрела ему в глаза и поняла, что не может на него сердиться.

– Меня завербовали еще в Кембридже, – наконец сказал он.

Она кивнула и понимающе улыбнулась:

– Я знаю. Джонатон рассказал мне. Он, оказывается, также работал на британскую разведку. Кто бы мог подумать!

– Я всегда говорил Джонни, что призвание его в другом. В нем умер неподражаемый актер.

– А тебя тянуло на приключения, – сказала она, стараясь, чтобы это не прозвучало слишком язвительно.

Он немного помолчал.

– Мне было пятнадцать, когда мой отец вернулся с войны, – наконец сказал Доминик. – Он был ранен, долго болел, да и шесть месяцев, проведенных в лагере для военнопленных, сказались на его психике. Но он часто говорил мне и матери, что не жалеет, что ему пришлось пройти через это, – захватчикам следовало дать отпор. Эти его слова стали для меня руководством к действию в университете. Я жаждал бороться против угнетателей – фашистов, коммунистов, против кого угодно.

Роз представила его таким, каким он был в то время, – молодым, красивым и отважным. Она вздохнула, сожалея, что не знала его в те годы, но потом подумала, что хочет слишком много.

– Мне бы и в голову не пришло, что тебя это волнует, – с ноткой иронии в голосе заметила она; возвращалась их обычная манера подтрунивать друг над другом.

– Волновало, и очень, – кивнул он, не сводя с нее глаз ни на миг. – И такое же неравнодушие сразу же понравилось мне в тебе, Роз. Это было первое, что бросилось мне в глаза, когда ты устроила эту акцию протеста под окнами моего офиса. Меня поразил тот факт, что тебе не все равно, что происходит с бедными индусами.

– Но почему ты ничего не рассказывал мне о другой стороне своей жизни? – прошептала она. – Я подозревала, что ты что-то скрываешь, только не знала, что именно. Долгое время я думала, что у тебя роман с Викторией. Не понимаю, почему ты не мог довериться мне.

– Роз, доверие здесь абсолютно ни при чем, – сказал он и взял ее за руку. – Я был двойным агентом. Это подвергало риску и людей, которых я любил. Я не был уверен, что ты с пониманием отнесешься к тому, что я работаю на истеблишмент, и я не мог ставить под удар наши отношения. К тому же я отчаянно хотел покончить с этим.

– Так почему же ты этого не сделал?

– Русские считали, что я очень полезен для них. Мне бы не позволили уйти.

– Но все равно можно было что-нибудь предпринять. Я могла бы помочь тебе придумать, как выбраться из всего этого.

– Я не хотел впутывать тебя. И я должен был тебя защитить. Особенно после того, как узнал, что мой коллега из КГБ Евгений Зарков умер, вероятно, был убит. И я знал, что находиться рядом со мной небезопасно.

– Поэтому ты исчез.

– Джонни знал, что мне угрожает опасность. На одном из приемов у Виктории, за несколько недель до того, как мы с тобой познакомились, Зарков сообщил мне, каков на самом деле ядерный потенциал Советов. Благодаря своей должности он знал, сколько ракет было у русских в действительности. Его беспокоило то, что Америка может разнести его страну в клочья, а они не смогут дать достойный ответ. Несмотря на всю риторику Брежнева, реальной мощью они тогда не обладали.

– Сколько людей знали о ваших планах?

– Никто не знал. Эта информация делала нас уязвимыми, была источником опасности, подвергала нас риску. Джонатону стало известно, что Зарков убит и что на меня готовится покушение. Поэтому я скрылся в джунглях, а потом меня переправили в Центральную Америку, где я жил, пока Джонатон организовывал мне новые документы и мою новую жизнь.

– А Мигель, Виллем? – поинтересовалась она, вспомнив о других членах экспедиции. – Они знали об этом?

Доминик покачал головой.

– Но я ведь могла пойти с тобой, – сказала она глухим голосом. – Мы могли бы скрыться вместе.

– Разве мог я просить тебя ради меня отказаться от своей жизни, от своих друзей и близких, от всего, что ты любила, чтобы долгие годы жить, постоянно с опаской оглядываясь? Я ведь не знал, сколько это продлится, – может, сорок лет, а может, и пятьдесят. Я не имел права просить так много.

– Но ты, по крайней мере, мог бы связаться со мной потом.

Он развернулся и отошел на край участка, где находился утес, с которого открывался вид на океан. Там он глубоко вздохнул, и взгляд его устремился куда-то за горизонт.

– Оглядываясь назад, я понимаю, что в прошлом есть много моментов, когда следовало бы поступить по-другому.

Роз посмотрела по сторонам. На соседнем поле паслась отара овец, слышно было их блеяние, снизу доносился шум бьющихся в берег волн, и на многие мили вокруг ничто не портило красоты величественной и суровой природы.

– Как это все далеко от Тависток-сквер!

– И ужасно далеко от тебя.

От безмерного сожаления ресницы ее затрепетали, и она закрыла глаза.

– Но холодная война, Дом, закончилась двадцать лет тому назад. И все это время мы могли бы быть вместе.

Он молчал, и Роз, открыв глаза, вопросительно посмотрела на него.

– Я хотел вернуться к тебе, – наконец заговорил он. – Джонни предлагал инсценировать мою смерть так, чтобы она была более очевидной, оставив в джунглях какие-то свидетельства, подтверждающие мою гибель, но я знал, что в один прекрасный день постучусь в твою дверь. Я думал, что мы с тобой могли бы сбежать вдвоем и поселиться в Кейптауне или же в Боготе. Но потом Джонни рассказал мне, что ты получила работу в «Обзервер», что у тебя появился парень, что ты счастлива…

Он отвел взгляд, погрузившись в воспоминания.

– Я приезжал в Дублин, чтобы встретиться с тобой. Ты была там на литературном форуме. Я хотел дать тебе знать, что я жив, что надеюсь убедить тебя приехать ко мне и жить со мной. Но затем я увидел тебя… Это было на улице, ты вышла из такси и поцеловала какого-то мужчину; ты выглядела такой счастливой, полной жизни, человеком на своем месте – успешный литератор, у ног которого лежит весь мир, – что я развернулся и ушел.

Дыхание Роз стало прерывистым. Она хорошо помнила тот вечер, помнила, что ее охватило возбуждение перед тем важным литературным мероприятием, и тогда она ни на миг не почувствовала и не заподозрила, что за ней наблюдает любимый человек.

– Так ты приезжал ради меня? – прошептала она.

– Приехал и уехал, – сказал он и горестно поджал губы. – Через несколько недель после этого я разговаривал с Джонатоном. Он сказал, что ты обручена, и я понял, что должен оставить тебя в покое, чтобы ты могла спокойно жить той жизнью, которую сама для себя создала и которой ты достойна.

– Я все отменила, Дом. Действительно, мы обручились через несколько дней после поездки в Дублин, но потом я все отменила.

На лице его отразились печаль и разочарование.

– Я прожил здесь больше сорока пяти лет, – медленно произнес он. – Это была не та жизнь, о которой я мечтал, но у меня были друзья, была работа. Я пытался забыть тебя, но это оказалось для меня невыполнимой задачей. Я должен был поехать к тебе и поговорить с тобой…

– А я не должна была прекращать искать тебя, – сказала она. Она знала, что они с ним сейчас вспоминают Дублин, тот самый момент, который навсегда изменил ход жизни их обоих.

– Ты был женат? – наконец осмелилась спросить она.

– Нет. А ты была замужем?

Она с облегчением вздохнула, и сердце ее забилось спокойнее. Сунув руку в карман, Роз достала оттуда кольцо с рубином. Сейчас оно выглядело несколько старомодным, но на ее ладони красный камень сразу же засверкал в лучах солнца.

– Это единственное кольцо, которое я когда-либо хотела носить на пальце.

Ей показалось, что в его вздохе она различила радостные счастливые нотки.

– Прости меня за все утраченные годы. Как же я корю себя за то, что бросил тебя тогда!

Стиснув руку в кулак, она прижала ее к груди.

– Ты всегда был со мной, Дом.

Он раскинул руки и, шагнув к ней, обнял ее. Она оказалась меньше, мягче и не такой сильной, как раньше, какой он привык ее ощущать. Но он по-прежнему чувствовал себя мужчиной, которого она любит.

– Я сейчас опустился бы на колено, – прошептал он ей в волосы, – но боюсь, что могу потом не встать.

Рассмеявшись, они разомкнули объятия и, взявшись за руки, устремили взгляды к горизонту.

– Держу пари, что у тебя тут потрясающие закаты, – сказала она, сжимая его пальцы.

Он посмотрел вверх, где неожиданно разошедшиеся тучи обнажили васильково-синий лоскуток неба.

– За одним из них мы понаблюдаем чуть позже, – сказал он и обнял ее за плечи.

Роз кивнула, чувствуя, что ее золотые деньки наполняются надеждой, любовью и обещанием счастья.