Она двинулась вдоль ряда, проводя пальцами по торцам деревянных ящиков. Собственно говоря, эту часть своей работы она любила больше всего. Карты особых чувств в ней не вызывали: ну кого может завести, скажем, плохо выполненное схематичное изображение Ланкашира? Но с фотографиями все было по-другому. В них ощущалась какая-то особая магия. Это были сокровенные свидетельства тех давних времен, когда о мире было известно не так много, но находились люди, которые отваживались отправляться в неизведанные уголки дикой природы. Она села в офисное кресло и выдвинула ящик. Если в общих чертах, в ее обязанности входила каталогизация всего архива. Она должна была описать, что находится в каждом ящике: экспедиция, год, часть света, имена участников и достижения – такие вещи, которые потом можно было внести в компьютер, а впоследствии находить по ссылкам.

Но была у нее и другая задача: ей предстояло заставить эти призраки прошлого заговорить. Ее пригласили и для того, чтобы она курировала выставки экспонатов из хранилищ и представляла эти давно забытые снимки публике.

Первая такая выставка, посвященная двухсотлетию института, должна была состояться через три недели, и у Эбби не было полной уверенности, что они к ней готовы. Выбрать снимки для показа было легко. Называлась экспозиция «Великие британские путешественники», и выбирать можно было из весьма впечатляющих экспедиций: покорение Эвереста и К2[8], освоение обоих полюсов, даже путешествие Левенгука вверх по Нилу. Но чего-то все-таки не хватало, так что в центре экспозиции, образно говоря, оставалась дыра. Эбби до сих пор плохо себе представляла, что бы это могло быть, и только надеялась, что поймет это, если оно попадется ей на глаза.

Набрав побольше воздуха в легкие, она потянула на себя узкий ящик и открыла его. Внутри лежала подборка слайдов. Она взяла первый и посмотрела его на свет. Несколько маленьких фигурок на фоне снежных вершин. Взяла следующий: снятая с небольшого расстояния группа носильщиков, улыбающихся невидимому фотографу. Она взглянула на надпись на боковой стенке ящика. Там значилось: Экспедиция Мортимера, Непал, 1948. Эбби подъехала на своем кресле к специальному столу для просмотра слайдов, включила подсветку и взяла лупу – это хваленое увеличительное стекло, позволяющее разглядеть кадр, не печатая фотографию.

Монохромное изображение зазубренных пиков Гималаев производило сильное впечатление, но не слишком отличалось от десятков других подобных снимков снежных вершин, которые Эбби уже отобрала. В этом и была проблема: экспозиция выглядела очень уж снежной, очень горной и очень белой. Все в одном ключе.

Она надула щеки и подумала, что хорошо бы сейчас выпить чашку чаю. Но брать чай в это вызывающее клаустрофобию помещение, чем-то напоминающее внутренности подводной лодки из старого кинофильма, запрещалось.

«Похоже, только без неунывающих морских волков», – угрюмо подумала Эбби.

Она пожалела, что работает в таком мрачном и уединенном месте. Когда она ушла из Музея Виктории и Альберта, где работала полный день, ее друзья наверняка решили, что она сошла с ума. Но никто не знал истинных причин ее ухода и даже не догадывался, почему она предпочла должность внештатного сотрудника в ККИ.

Эбби и Ник Гордон никогда не афишировали свое стремление иметь ребенка. Несмотря на то, что из их компании они поженились первыми, никто у них не спрашивал, почему в их доме все еще не слышен топот детских ножек. Им обоим было за тридцать, жили они в Лондоне, развлекались и все силы отдавали карьере. Для них это стало запретной темой. И даже, пожалуй, их интимной тайной. Если ты подозреваешь, что у друга проблемы с потомством, ты же не спрашиваешь его об этом! Разве что он сам решит с тобой поделиться наболевшим.

Эбби и Ника предупредили, что ЭКО – экстракорпоральное оплодотворение – дело непростое. Но она не подозревала, сколько эмоциональных и физических сил для этого потребуется. Именно поэтому она устроилась в институт на должность с гибким графиком работы. Но ребенка все не было. А потом не стало и мужа.

Она вытащила следующий ящик, на этот раз с черно-белыми фотографиями. Надпись на нем гласила: Перу, Амазонка, 1961.

Она попыталась сосредоточиться и отогнать образ Ника, время от времени возникавший в ее сознании.

Сев, она поставила ящик на колени и начала осторожно перебирать фотографии.

На первой был изображен мужчина, присматривающий за несколькими мулами, на фоне длинной долины, покрытой буйными зарослями влажного тропического леса. Вторым оказался прекрасный снимок колибри крупным планом; на третьем была запечатлена группа носильщиков с усталыми обветренными лицами, которые тащили на себе громадные корзины.

«По крайней мере тут хоть снега нет», – подумала она, чувствуя, что может найти здесь что-нибудь подходящее.

Она стала быстро просматривать старые снимки, пока один из них не привлек ее внимание. На нем были запечатлены мужчина и женщина, стоявшие вплотную друг к другу. Он касался пальцами ее щеки, она положила ладонь на его руку, и со стороны это выглядело как сцена нежного прощания. У Эбби перехватило дыхание, и она от неожиданности прижала пальцы к губам. Все это было так красиво и трогательно, хотя она не смогла бы толком объяснить, почему именно. Вроде бы ничего такого уж необычного, нечто подобное каждый день можно увидеть на вокзалах и в аэропортах.

И все же здесь было что-то другое, чувствовались напряжение и душевная боль. Женщина, казалось, потеряла голову от горя. Но почему? Кто был этот мужчина и кем была его возлюбленная?

Она быстро перевернула фото. На обратной стороне было написано: Экспедиция Блейка, Перу, август 1961.

Судя по остальным фотографиям, мужчина собирался отправиться в джунгли. Может быть, она умоляла его остаться, но он все равно туда пошел? «Интересно, – подумала Эбби, – сколько лет этим влюбленным сегодня, живы ли они и не расстались ли?»

Она снова посмотрела на снимок. Господи, он был действительно хорошим! Эбби была уверена, что он будет прекрасно смотреться в экспозиции. У нее было достаточно впечатляющих, ударных снимков, от которых у зрителя отвисала челюсть, – крошечные фигурки, карабкающиеся по высоченной отвесной стене, или увешанные сосульками корабли, зажатые льдами посреди бескрайних белых полей. Но этот был совсем другим. В нем чувствовались эмоции, он наводил на мысль, что отправиться в опасное путешествие – это не просто встать и пойти. В реальном мире это граничило с геройским поступком, что заставляло задуматься: «А что, если бы идти нужно было мне? Что бы я чувствовал при этом? И что чувствовал бы тот, кто оставался ждать?» Эта фотография красноречивее любых слов говорила о силе любви и страхе потери.

То, что она плачет, Эбби сообразила, только когда на стекло проектора упала крупная слеза.

«Недопустимо заливать своими слезами бесценные артефакты!» – отчитала она себя, выскакивая из фотокомнаты за салфеткой.

– Эбигейл, с вами все в порядке?

Обернувшись, она увидела, что на нее пристально смотрит мистер Брамли. Кристофер Брамли был одним из их постоянных клиентов, и он часто спускался в архив за дополнительными материалами для своих исследований. Седовласый и сгорбленный, он редко заговаривал с ней, разве что просил найти какой-нибудь документ или карту.

– Да, спасибо, все в порядке, – быстро ответила Эбби, вытирая мокрые щеки.

Старик поднял брови.

– Надеюсь, что это действительно так, – мягким тоном произнес он.

Она подумала, что он знает о ее жизни. Может быть, что-то слышал о ней.

– Вам сюда. Карты, за которыми вы пришли, здесь, – уже более бодро сказала она.

– Думаю, на сегодня я ваш последний посетитель. В институте уже давно пусто, – улыбнулся мистер Брамли; порывшись в кармане, он вытащил салфетку и протянул ей. – Я уверен, что мистер Картер не имел бы ничего против того, чтобы вы сегодня заперли тут все пораньше и пошли домой.

Она кивнула, подумав, что именно так она и поступит, после чего вернулась в фотокомнату, чтобы закончить начатое.

Фотографию Блейка она сунула в конверт из плотной бумаги, решив, что завтра спросит насчет нее у Стивена. В конце концов, он проработал в хранилище более десяти лет и обладает энциклопедическими знаниями обо всех путешественниках и составителях карт за последние три сотни лет.

Она выключила свет и, убедившись, что все заперто, надела жакет и набросила ремешок сумочки на плечо.

– Увидимся завтра, мистер Брамли, – сказала она, проходя через комнату, где он работал.

– О, я этому не удивлюсь, – отозвался старик. – Собираетесь куда-то сегодня?

– Собственно, да. Хотим с подругами немного выпить где-нибудь.

Он улыбнулся:

– Желаю вам хорошо провести время, Эбигейл. Вы это заслужили.

Она усмехнулась в ответ. До сих пор она не особенно ждала вечера, который намеревалась провести с подругами, но теперь поняла, что это как раз то, что ей сейчас необходимо. Она взбежала по ступенькам из полуподвала на первый этаж, в залитый светом атриум института. «Назад, в цивилизацию!» – подумала она и, взглянув на экран своего мобильного, обнаружила, что пропустила один звонок – в цокольном этаже сигнал был слабым.

Она набрала номер голосовой почты, чтобы прослушать сообщение, и почувствовала, как у нее тоскливо засосало под ложечкой, когда услышала знакомый голос:

– Эбс, это я, Ник. Перезвони мне. Нужно поговорить.

Глава 2

– Нет, вы представляете – он поговорить хочет! – возмущалась Эбби, сидевшая на высоком табурете возле стойки в «Коктейль-баре Хемингуэя» в Уимблдон-Виллидж. Хоть пробыла она здесь всего двадцать минут, ее язык уже немного заплетался.

– Как думаешь, что он скажет в свое оправдание? – спросила Сьюз, накалывая зубочисткой ярко-зеленую оливку.

– Ничего такого, что я хотела бы услышать, – ответила Эбби, которая из-за звонка своего мужа распалялась все больше и больше.