– Ты знаешь, я всегда относился к тебе точно так же, как к Чейни, – возразил Кевин.

Имоджен хранила молчание.

– Давайте не будем ссориться, – примирительно продолжил Кевин. – Слушай, на самом деле важно то, что мы все сегодня собрались здесь, чтобы поздравить Чейни и Ричарда. И если мы неправильно поняли твою ситуацию, Имоджен, приносим свои извинения. Главное, чтобы ты была счастлива. Пожалуй, я схожу и принесу нам всем шампанского.

Он оставил женщин вдвоем.

– Мне жаль, что ты считаешь меня виноватой, – сказала Паула.

– Не считаю, – Имоджен уже жалела о вырвавшихся у нее резких словах. – Просто это были тяжелые времена для меня, но я понимаю, что вы старались изо всех сил. И я была в порядке. Я неплохо приспосабливаюсь.

– Кевин всегда так говорит о тебе, – призналась Паула.

– Правда?

– Да. Он говорит, что никогда не встречал таких, как ты, раньше. Говорит, что как бы жизнь тебя ни трепала, ты всегда с этим справляешься. Начинаешь думать о том, что у всего есть светлая сторона, и подсчитывать хорошее и двигаешься дальше и дальше…

– Да, этому меня научили.

– Он любит тебя, – сказала Паула. – Мы оба любим. И тебе не надо искать хорошее там, где его нет. Мы здесь, чтобы помочь.

Имоджен вдруг почувствовала, как сжалось у нее горло. В первый раз в жизни она поверила, что они и правда думают о ней, а не только о себе. И сразу же на нее нахлынуло ужасное чувство вины за то, как она в них ошибалась.

– Спасибо, – пробормотала она.

– Нам надо чаще общаться, – напомнила Паула.

– Конечно.

– Чаще, чем на Рождество и в дни рождения. – Или на свадьбе. Мы – часть жизни друг друга. И всегда будем.

Имоджен крутила обручальное кольцо на пальце.

Она говорила Винсу, что не чувствует привязанности ни к кому из своей приемной семьи, и он ее поддерживал в этом. Ты же им неродная, убеждал он, и они тебе неродные. Никто из них, так что никаких привязанностей не может быть. Они никто для тебя. Они на самом деле не твоя семья, Имоджен. Я твоя семья. Только я.

Он ошибался. Они все-таки значили для нее много. Только она этого не понимала – до сего момента.

– Кевину было очень больно, когда Винс сказал ему не звонить больше, – сказала Паула.

– Винс ему так сказал? – Имоджен была поражена. – Когда?

– О, давно, – ответила Паула. – Однажды вечером Кевин позвонил… Винс сказал, что его звонки тебя расстраивают.

– Он… – Имоджен была совершенно растерянна. – Ты уверена? Винс не мог так сказать, Паула. Я никогда не расстраивалась из-за Кевина.

Паула пожала плечами.

– Это просто бессмыслица какая-то, – Имоджен встала. – Мне надо… Увидимся позже, ладно?

Уже уходя, она увидела, что ее отчим идет к столику с бутылкой шампанского. Но она не остановилась. Она вспоминала, как больно ей было, когда Кевин вдруг перестал ей звонить. Как она думала, что ему на нее наплевать, что он ее забыл. И сама она ему тоже не звонила. С ее точки зрения, все выглядело так, будто он просто вычеркнул ее из жизни, ну и она сделала то же самое.

На полпути один из гостей, который, видимо, перебрал, схватил ее за руку и потащил на танцпол. Она позволила ему сделать с ней пару кругов по площадке, а потом высвободилась и пошла в номер.

* * *

Когда Имоджен вошла в спальню, там никого не было. На какой-то миг она испугалась, что Винс уехал без нее, но потом она заглянула в шкаф и увидела, что его одежда на месте. Она выдохнула, а потом опустилась в кресло в углу комнаты.

Винс вернулся через пятнадцать минут: «Итак, ты не стала возражать, что какой-то мужчина, которого ты даже не знаешь, тащит тебя на танцпол?»

– Ты о чем говоришь?

– Я все видел, – отрезал Винс. – Ты и этот старый осел.

– Это крестный отец Чейни. Я не могла его остановить.

– Могла, – возразил Винс. – Если бы действительно хотела.

– Винс, прошу тебя, я не хочу ссориться.

– Потому что ты не права и знаешь это.

– Я была действительно не права относительно поездки на свадьбу, – согласилась Имоджен. – Тебе это не в радость, и мне тоже.

– А я говорил тебе, что не надо ехать.

– Я бы получила куда больше удовольствия, если бы ты хотя бы попытался тоже это сделать.

– То есть ты считаешь, что это я виноват?

– Нет, но мы могли бы повеселиться, Винс. Вот и все, что я хотела сказать.

– Какое может быть веселье с этими людьми? – вопросил Винс.

– Ты поэтому сказал Кевину больше не звонить мне? – она не хотела этого говорить, но слова вырвались помимо ее воли.

– Что?

– Паула рассказала мне, что ты просил Кевина больше не звонить мне, потому что его звонки меня расстраивают.

– Паула так сказала?

– Да. Это правда?

– Она, как всегда, все изворачивает, как ей удобно. Я сказал, что тебе было очень трудно, когда он женился на твоей матери. И что иногда ты расстроена после того, как поговоришь с ним, что было совершеннейшей правдой. Вот и все.

– И ты не запрещал ему звонить?

– Да зачем мне это делать?

Имоджен откинулась на спинку кресла.

– Не знаю, что и думать, – сказала она.

– Да тут не о чем думать вообще! Эта куча людей для тебя никто, они ничего не значат для тебя, – проговорил Винс. – Они испортили твою жизнь и всегда манипулировали тобой как хотели.

– Возможно.

– Но я с тобой. Навсегда. В горе и в радости, помнишь?

Она слабо улыбнулась ему.

– И, может быть, я слегка… слишком болезненно на все это реагирую потому, что я ревную.

– Ревнуешь?! – она непонимающе уставилась на него.

– Они знали тебя тогда, когда я еще не знал, – объяснил он. – У них хорошая фора.

– Не глупи.

– Это правда, – Винс вздохнул. – Ладно, я тебе вот что скажу. Если это так важно для тебя, чтобы мы сегодня вечером хорошо провели время, давай спустимся вниз вместе и повеселимся.

– Правда?

– Да.

Он повел ее снова в зал, где проходила свадебная вечеринка, и там танцевал сначала с ней, потом с Чейни, а затем с Паулой. Она с тревогой смотрела, как он кружит их по танцполу, но он все время улыбался.

– Ну вот, – сказал он, возвращаясь к ней, – я старался быть хорошим для всех.

– И у тебя получилось, – ответила она, хотя не могла не думать, что же он им всем говорил, и искренне надеяться, что он был доброжелателен.

– А теперь твоя очередь быть хорошей, – подмигнул он. – Пойдем отсюда.

Вернувшись в номер, она нерешительно встала перед ним.

– Ты прекрасная женщина, – сказал он. – Тебе не нужно их одобрение.

– Но я и не…

– Да, – перебил он. – Ты хотела, чтобы мы им понравились, но это все не имеет никакого значения, Имоджен. Важно только одно: мы с тобой.

Она кивнула.

– Ты в миллион раз красивее, чем невеста, – с удовлетворением заметил он. – В миллион раз. Я всегда это знал. Ты прекрасна.

На Имоджен было коктейльное платье кораллового цвета, расшитое пайетками вокруг шеи, чуть выше колен. Закрытое спереди, сзади оно было довольно открытым. На ногах у нее были блестящие босоножки. Когда она их покупала, Винс был с ней.

– Я был просто взбешен, когда увидел, как ты танцуешь с этим старым пердуном, ведь это я позволил тебе выглядеть так роскошно, что он не удержался от желания с тобой танцевать. И боялся, что он начнет приставать к тебе.

– Не говори глупостей.

– Нет ничего глупого в желании защитить самую дорогую для тебя вещь, – сказал он. – А ты и есть моя самая дорогая вещь.

– Я?

– О да, ты мое сокровище, – повторил он. – А теперь давай-ка снимем с тебя это платье.

Он начал расстегивать молнию у нее на спине и вдруг набросился на нее с поцелуями, страстными и почти безумными, которые одновременно и возбуждали, и слегка пугали ее. Он повалил ее на постель, лег сверху и запустил руки в ее волосы, разметавшиеся по покрывалу.

– Ты действительно потрясающе красива, ты знаешь это, правда?

– Я… наверное.

– И ты знаешь еще кое-что, – сказал он, проникая в нее. – Ты моя, Имоджен. Больше ничья. Моя. Навсегда. Ты принадлежишь мне.

От этих слов у Имоджен перед глазами как будто бомба взорвалась. Она лежала, замерев, не в силах пошевелиться. К счастью, Винс был слишком увлечен своими ощущениями, чтобы заметить это. Кончив, он откатился на свою сторону и закрыл глаза. И через несколько минут заснул. Она лежала рядом с ним, не шевелясь, пока он не начал похрапывать. Тогда она выскользнула из кровати и медленно пошла в ванную. Села на край ванны.

Он был прав. Так все и было. Вот что произошло. Она действительно принадлежит ему целиком и полностью. Дело не в том, что Имоджен Вейр стала Имоджен Нейтон – он уничтожил ее и создал заново. Она не просто изменилась. Она стала другим человеком – человеком, каждым словом и поступком которого руководили желания и реакции Винса.

Она взглянула на себя в зеркало, висевшее на стене напротив, и с трудом узнала женщину, которая в нем отразилась. В глазах у нее теперь пряталась тревога, которой раньше там никогда не было, а все тело было сковано и напряжено, а ведь раньше она этого не замечала. Неужели она действительно так изменилась? И все это из-за Винса? Вот о чем говорили Кевин и Паула? И Чейни? Что они думали? Смеялись над ней, жалели?

Она сжала зубы. Винс был ее мужем. Они строили жизнь вместе. Такую жизнь, в которой посторонним не было места, не было места тем, кто сует свой нос, куда не надо, осуждает и говорит колкости. Им вдвоем было хорошо вместе. Двое против всего остальное мира. Хотя, может быть, в этом и проблема, вдруг подумала она. Может быть, он выстроил эту жизнь вокруг меня словно башню, в которой я замурована, и я подаю ему изнутри кирпичики, чтобы он замуровал меня до самого верха. Я в тюрьме.

Она покачала головой. Да нет же, никакая она не Рапунцель наших дней. У нее достаточно свободы. Есть работа, она ходит в спортзал с Шоной, она… Ладно, больше особо ничего нет. Но ведь это был ее выбор. Она принимала решения, что делать, а что не делать. Винс, конечно, имел на нее влияние, но все-таки решала она сама. Или нет?