Агнес и Берти приехали на похороны Кэрол. Имоджен, раздавленная горем и заливающаяся слезами, хотела вернуться в Штаты с ними, но Кевин был непреклонен: он должен о ней заботиться, и ей стоит закончить обучение в Ирландии.

– Твой отчим прав, – ласково сказала ей Агнесс. – Для тебя действительно лучше остаться здесь с ним и Чейни. И потом он любит тебя. И он прекрасно обращался с твоей матерью, ты же сама говорила.

– Знаю. Но теперь она умерла, а я не имею значения.

– Имеешь, – сказала Агнесс. – Кевин заботится о тебе, ты знаешь сама.

– То есть ты хочешь сказать, что вы с Берти недостаточно обо мне заботитесь.

– Неправда.

– Но похоже на то.

На самом деле Агнесс и Берти довольно долго спорили с Кевином относительно будущего Имоджен и в конце концов согласились с ним. Ни в коем случае нельзя было снова срывать ее с места. Ей было лучше в Дублине. Так и получилось, что через пару недель они поцеловали ее на прощание и улетели.

Кевин был с ней невероятно ласков и терпелив. Даже Чейни проявляла к сводной сестре излишнюю снисходительность, которую подцепила от отца. Но следующие двенадцать месяцев были сложными для всех, и Имоджен страдала, скучая по Кэрол, Агнесс и Берти и чувствуя себя лишней в жизни Кевина и Чейни.

Каждый вечер она пыталась делать то, чему Кэрол ее всегда учила, – думать о всем хорошем. Но, хотя она перечисляла: Кевин старается быть с ней добрым и отделал ее комнату так же, как свою и дочери; Чейни подарила ей свои тени и тушь, – она по-прежнему находила слишком много всего, что ее беспокоило и расстраивало. И больше всего ее тревожило ощущение, что Кэрол как будто понесла нелепое наказание за свою неосмотрительность. Кэрол (и мадам) часто говорили о карме, о хорошей и плохой. Неосмотрительность с месье точно ухудшила ее карму, а значит, если верить во все это, наказание за это тоже должно последовать страшное и неминуемое. Имоджен понимала умом, что все это не может быть правдой, и все же чувствовала, что если бы ей удалось вернуться в Ондо и извиниться перед мадам Делиссандж за поступок Кэрол, то все встало бы на свои места. Имоджен беспокоилась, что ее мать могла заболеть в результате той ненависти, которую Люси к ней испытывала. А еще она волновалась, что Люси может ненавидеть и ее тоже. И еще больше она переживала о том, какие чувства могут испытывать по отношению к ней Оливер и Чарльз. Каждый раз, когда у нее болела голова или она плохо себя чувствовала, она боялась, что это плохая карма настигла ее.

Ей понадобился почти год, чтобы посмотреть на вещи с другой стороны. За этот год судьба не наказала ее смертельной болезнью, что можно было воспринимать как благословение. Она не могла честно сказать о себе, что счастлива, но и совсем уж несчастной, как раньше, она себя больше не чувствовала. Жизнь ее устаканилась и успокоилась, и она в душе тоже начала успокаиваться.

Но однажды ночью она сказала себе: нужно понимать, что это спокойствие, скорее всего, временное, потому что все в жизни меняется и ничто не остается таким, как было. На этот раз спокойствие было нарушено встречей Кевина и Паулы Кертис – пиар-консультанта из Бирмингема, которая приехала в Дублин с каким-то заданием от компании, где работала. Паула внезапно стала приезжать в Дублин каждые две недели и ночевать в спальне Кевина, что вызывало у Имоджен желудочные колики, а у Чейни – приступы зубовного скрежета.

– Как ты думаешь, что вообще происходит? – спросила как-то вечером Чейни.

– Я думаю, это очередная неосмотрительность.

– Что?

– Большая ошибка.

Но что бы там они с Чейни ни думали, Кевин считал иначе. И не прошло и двух лет со дня смерти Кэрол, как они с Паулой решили пожениться.

– Три жены… – процедила как-то Имоджен. – Просто даже стыдно.

– Это, конечно, мой отец, – сказала Чейни, – но он козел. И потом я слышала, как они с Паулой вчера обсуждали переезд в Бирмингем.

– Бирмингем! – Имоджен была в ужасе. – Но это же Англия! Я не хочу уезжать в Англию!

– Я была малость шокирована, когда услышала об этом впервые, – призналась Чейни. – Но вообще это может быть забавно. В Англии происходит гораздо больше интересного, чем здесь.

Имоджен мысленно закрыла глаза, заткнула пальцами уши и притворилась, что вокруг ничего не происходит. Пока Кевин не посадил обеих девочек перед собой и не сообщил о переезде.

– Но ты меня снова выдергиваешь из дома! – воскликнула Имоджен. – Ты не позволил Агнесс и Берти забрать меня в Штаты, и я хорошо помню, что ты сказал. Что меня нельзя отрывать от корней.

– С тех пор ты выросла, – возразил Кевин. – И научилась лучше приспосабливаться.

– А что же с образованием? – спросила она.

– Мы не уедем, пока вы обе не закончите переходный год, – сказала Кевин. – А потом вы можете продолжить А-уровень в Бирмингеме. Паула уже навела справки по поводу хороших школ поблизости.

– Но ведь все станет по-другому! – крикнула Имоджен.

– Для таких умных девочек, как вы, это не составит проблемы – уверил ее Кевин. – Разве ты уже не отличница, бога ради!

Имоджен училась в школе хорошо: ей нравился сам процесс, нравилось заниматься. Сидеть в тихой комнате, читать учебники – это успокаивало. Но, несмотря на затраченные усилия и время, она, конечно, не назвала бы себя отличницей. У нее не было особых способностей к учебе, она просто много работала. И если они уедут в Англию, ей придется начинать все сначала. Почему взрослые думают, что можно вот так таскать ее туда-сюда? И заставлять ее снова и снова начинать все сначала?

Кевин взял их с собой на экскурсию в новое место, и мнение Чейни после этой поездки диаметрально изменилось.

– Мне там понравилось, – сообщила она Имоджен, когда они вернулись домой. – Как тебе этот роскошный торговый центр, который скоро откроется? Он будет самым крутым из всех, что мы когда-либо видели.

– Мне плевать на торговые центры!

– Ну а мне нравится мысль, что мы будем жить рядом с действительно отличными магазинами, – и Чейни отбросила упавшую на глаза челку.

– Обещаю: это будет очень здорово! – сказал Кевин. – И ты сможешь вернуться в Дублин в колледж, если захочешь, Имоджен. Когда этот дом продастся, я куплю квартиру, так что здесь всегда будет местечко для нас.

Эта мысль Имоджен немного успокоила, но все же она не хотела ехать. Однако решение было принято, и ей пришлось начать паковать свои вещи. Несмотря на поддержку Чейни, она не могла отделаться от мысли, что ее жизнь идет в направлении, в котором она не хочет двигаться, с людьми, которым наплевать на то, как сильно они ее расстраивают. Она устала искать во всем светлую сторону и думать, что все к лучшему. Ни одно из любимых клише Кэрол не действовало. Она хотела жить собственной жизнью в доме, который могла бы называть своим. Она не переживала, что никогда не найдет человека, которого полюбит. Ей вообще казалось, что любовь только все портит и путает. И без любви гораздо лучше.

* * *

Перед мысленным взором Имоджен встали годы, которые она провела в Бирмингеме. Она старалась не думать о том, что везде чужая, но это было трудно. В Ирландии она чувствовала себя француженкой, а здесь, в Бирмингеме, сразу стала ирландкой. Она теперь не могла вспомнить, как чувствовала себя во Франции, да она об этом больше и не думала.

Чейни Бирмингем нравился. Она сразу влилась в здешнюю жизнь и завела множество новых друзей. Имоджен, напротив, все время только и думала, как бы ей уехать отсюда. Она хорошо сдала экзамены и получила приглашения в несколько университетов. Лишь мельком задумавшись о Сорбонне в Париже, она решила все-таки вернуться в Дублин и продолжать учебу там. Это решение частично было связано с финансами: было гораздо дороже ехать в Париж и снимать там жилье, чем отправиться в Дублин и жить там бесплатно в квартире, которую купил Кевин.

Она переехала летом и, даже не распаковав вещи, первым делом поставила на полку фотографию, на которой они с Кэрол были сняты на пляже в Ондо. На снимке были запечатлены сахарно-белые облака на фоне бирюзового неба, лазурное море и золотой песок, а главное, их с мамой сияющие улыбки. При взгляде на эту фотографию Имоджен всегда испытывала чувство защищенности и покоя, как будто там был ее дом. И каждый раз, глядя на нее, она обещала себе, что у нее обязательно будет свой дом, свой собственный, где она будет жить одна и не даст ни единого шанса какой-нибудь неосмотрительности разрушить все, что ей дорого.

В течение следующих месяцев Имоджен, как засохший папоротник после дождя, начала оживать и открываться. Она вспомнила снова, как искренне благодарить небеса за все, и ей вдруг захотелось это делать. Она была молодая, свободная, и у нее была собственная квартира – это сделало ее очень популярной среди студентов. Хотя в школе она была не слишком общительной, здесь она вдруг почувствовала себя в самой гуще студенческой жизни, в ее квартире собирались самые разные и интересные компании. Когда сборища получались слишком шумными, она задабривала соседей, нося им подносы с легкими французскими бисквитами, которые научила ее печь мадам Делиссандж. Она научилась радоваться дружбе и наслаждаться своей вовлеченностью в жизнь студенческого сообщества.

Но романтических отношений избегала. Любимые высказывания матери и ее философствования о любви теперь вызывали у нее презрительную ухмылку. Имоджен была уверена, что влюбиться – это самый легкий и быстрый способ причинить себе вред. Она начала понимать природу отношений между Кэрол и Денисом Делиссанджем, разочаровалась в матери и грустила от того, что испытывала по отношению к ней такие чувства. Как виделось Имоджен, Кэрол предала Люси и выбросила их жизнь на помойку из-за нескольких часов страсти. И клялась себе, что никогда не позволит подобному случиться с ней самой. У нее никогда не будет романов с женатыми людьми и она как минимум должна на сто процентов быть уверена в человеке, прежде чем решиться на отношения с ним. Торопиться было некуда. Она была счастлива в своей сегодняшней жизни и не хотела ничего менять.