* * *

То, что они впервые остановились в отеле как гости, и даже полет на самолете в Дублин не отвлекли Имоджен от печальных мыслей. Она была расстроена и подавлена, когда они с Кэрол приехали в дом Агнесс. Агнесс и Берти вернулись из Нью-Йорка в Ирландию за шесть месяцев до этого и теперь с распростертыми объятиями приняли их у себя.

– Спасибо, что принимаете, – сказала Кэрол, когда Агнесс поцеловала ее в щеку. – За то, что снова пускаете меня к себе. Поверить не могу, что сама так все испортила. Своими руками.

– Это было глупо, – ответила Берти. – Но все иногда делают глупости. И я уверена, что это не первая такая неосмотрительность с его стороны.

– Наверняка, – признала Кэрол. – Мне стоило раньше об этом подумать.

– А что такое неосмотрительность? – спросила Имоджен.

– Это такая ошибка, – объяснила Берти, – то, чего не стоит делать.

– Мама говорит, что она совершила ужасную ошибку и что поэтому мы уехали, – сказала Имоджен.

Она посмотрела на Берти с растерянным выражением лица: «Но, оказывается, еще кто-то совершил ошибку, какая-то еще неосмотрительность, потому что ты сказала “с его стороны”. А мама не он».

Кэрол и Берти обменялись взглядами.

– Нечестно, если маму обвинили в том, что сделал кто-то другой! – быстро заговорила Имоджен. – Это же как с теми муравьями, которых я сунула Оливеру в постель! Мне в конце концов пришлось признаться, потому что все думали, что это Чарльз, и мадам хотела наказать его вместо меня. Поэтому, если кто-то совершил эту неосмотрительность, ему надо признаться и…

– Имоджен, я одна совершила ошибку, – перебила ее Кэрол. – И никто больше. Это я виновата, так что давай просто больше не будем об этом говорить.

– Но Берти сказала…

– Прекрати сейчас же, – вмешалась Агнесс. – Иди наверх. Твоя комната первая справа.

Имоджен побежала по лестнице. Кэрол, бросив беспомощный взгляд на Агнесс и Берти, устремилась за ней.

– Что же ты сделала такого, чего не надо было делать? – спросила Имоджен, когда Кэрол вошла в комнату.

– Я была глупой, – ответила Кэрол. – Очень глупой.

– Ты называешь меня глупенькой иногда, – возразила Имоджен. – И я тоже иногда делаю то, что не надо. Но ты же не выгоняешь меня из-за этого!

– Это другое.

– Но ты же извинилась, да?

– Иногда извинений недостаточно.

– А ты всегда мне говоришь, что достаточно.

– Обычно да, – кивнула Кэрол. – Но не сейчас.

Имоджен уставилась на нее.

– А тот, другой человек, который тоже совершил неосмотрительность, он извинился?

– Пожалуйста, пожалей меня, – попросила Кэрол. – Хватит вопросов.

– Ты всегда говорила, что вопросы задавать можно и нужно, – не отступала Имоджен. – А теперь не разрешаешь мне. Ты плохая, мама.

– Я знаю, – Кэрол в сердцах хлопнула дверцей шкафа. – Я плохая мама и плохая женщина и не понимаю, как меня вообще кто-то терпит.

Имоджен потрясенно молчала. Ее мать раньше никогда так не говорила.

– Ты не плохая, – воскликнула Имоджен наконец, обвивая шею матери своими руками. – Прости, что я так сказала. Ты хорошая. И если ты извинилась, а мадам не стала тебя слушать, то, значит, это она плохая.

Кэрол прижала ее к себе.

– Ты не должна винить мадам, – сказала она. – Она всегда была очень добра к нам, Имоджен. Когда-нибудь мы приедем туда и еще раз извинимся. Мы обе – ты и я. И ты сможешь извиниться перед Оливером и Чарльзом за то, что не поставила с ними палатку в саду.

– Ладно, – Имоджен хлюпнула носом. – И мы сможем извиниться перед месье.

Кэрол не ответила, только прижала к себе Имоджен еще крепче.

* * *

Хотя все считали Имоджен очень спокойным и беспроблемным ребенком, она тем не менее не могла смириться с тем, что теперь они вернулись в Ирландию. Не только потому, что ее оторвали от корней и ей нужно было начинать все сначала – искать новую школу, заводить новых друзей, учиться всему заново. Это было трудно, и иногда она чувствовала, что у нее больше просто нет сил. Агнесс и Берти постоянно твердили о том, как чудесно они жили вместе раньше и как чудесно им будет теперь, но Имоджен уже почти забыла то время, когда они жили в пансионе «Лаванда», и не могла вспомнить, как это было. Она скучала по вилле «Мартин», скучала по Люси, и Оливеру, и Чарльзу, и чуть меньше по Денису. Она скучала по прогулкам на пляж. Скучала по всему. Она хотела обратно.

Она постоянно спрашивала мать, когда же наступит обещанное «однажды» и не пришло ли время вернуться, извиниться и все исправить, но Кэрол все время отвечала «нет». Имоджен спрашивала, не могут ли они тогда просто вернуться в Ондо, пусть даже и не жить на вилле «Мартин». В конце концов, говорила она, я же гораздо лучше училась в той школе, чем здесь. Кэрол говорила, что скоро Имоджен поймет, что к чему, ведь она же умная девочка, а умным девочкам должно быть все равно, где жить.

Она решила сбежать в сентябре. В новой школе был тяжелый день, девочки из класса смеялись над ней из-за ее акцента, из-за того, что она вместо «холл» произносит «олл». Имоджен вполне могла бы говорить правильно, но иногда, когда торопилась, забывала. Карен Конноли, одна из лидеров класса, издевалась над ней и всячески унижала. А по возвращении домой Имоджен досталось от Кэрол за беспорядок в комнате. Агнесс поддержала мать, и Имоджен решила, что с нее довольно.

«Ненавижу Ирландию!» – твердила она, бросая вещи в чемодан. Она вернется во Францию без Кэрол и сама попросит прощения у Люси! И тогда все вернется на круги своя и станет так, как было!

– Побег ничего не решит, – сказала Кэрол, заглядывая в комнату Имоджен и наблюдая, как та швыряет одежду в маленький чемодан.

– Но ты же сбежала, – в упор посмотрела она на Кэрол. – Ты же сбежала с Виллы «Мартин»!

– Нет, я не сбежала, – возразила Кэрол. – Мне велела уйти мадам.

– Она не имела это в виду, – ответила Имоджен. – Она всегда говорила месье убираться. Я помню. А ты не помнишь? Она часто говорила ему, чтобы он убирался из ее кабинета или из ее дома.

– Да, она не имела в виду, чтобы он уходил совсем, – согласилась Кэрол. – Только пока она работает.

– Ну вот, и нас она тоже наверняка не выгоняла, – подхватила Имоджен. – Поэтому я возвращаюсь.

– Люди не могут вернуться обратно, – сказала Кэрол. – Ты не сможешь вернуться обратно.

– Смогу! – заявила Имоджен. – Месье всегда возвращался. И Берти с Агнесс вернулись обратно в Ирландию.

– Но это другое, – Кэрол вздохнула. Она понимала, что ее дочери очень плохо и тяжело, и ей было самой еще тяжелее от того, что она знала: это ее вина, это она сама все испортила своим дурацким увлечением Денисом Делиссанджем. – Это все очень сложно.

– Почему вы, взрослые, все время говорите, что все очень сложно? – требовательно спросила Имоджен. – Ведь ничего сложного нет!

– Поверь мне, Имоджен, есть.

– Ты не дашь мне уйти?

– Ты слишком маленькая, чтобы жить одной, – сказала Кэрол. – Я же сказала тебе: однажды ты вернешься туда. И потом Агнесс и Берти так добры к нам, мы должны быть им благодарны.

Любимые клише Кэрол – не совсем то, что Имоджен хотела услышать. Но стало понятно, что убежать вряд ли получится, поэтому она смирилась и распаковала чемодан, позволив матери аккуратно разложить и развесить одежду по местам.

Скоро я вырасту и смогу вернуться туда сама, говорила она себе. Я объясню мадам и месье все. Они поймут. Я знаю, поймут. И все снова будет хорошо.

Но потом Кэрол встретила Кевина. И с точки зрения Имоджен, все стало только хуже, чем было.

* * *

Кевин Саттон был проектным инженером в городской системе строительства. Они с Кэрол познакомились через год после их возвращения в Ирландию, на вечере для детей и родителей в школе Имоджен. Дочь Кевина, Чейни, была ровесницей Имоджен, хотя училась в другом классе. К этому времени Имоджен уже приспособилась к жизни в Дублине, и речи о том, чтобы сбежать или вернуться во Францию, не было. Дома вообще не говорили больше про Францию. Было установлено негласное табу на эту тему, и Имоджен постаралась загнать мысли о Франции как можно дальше. Агнесс и Берти, которые планировали в следующем году снова уехать в Штаты, всячески поддерживали отношения Кэрол и Кевина, и не в последнюю очередь потому, что считали: Имоджен будет очень полезно подружиться с девочкой ее возраста. Сама же Имоджен легко сходилась со взрослыми, завоевывая их симпатии, но в школе у нее до сих пор не появилось близких друзей. При этом Имоджен отнюдь не разделяла восторгов своих тетушек относительно Кевина и Чейни.

– Он вам нравится? – спросила она как-то вечером, когда Кэрол ушла на свидание с ним, оставив дочь на попечение Агнесс и Берти. – Но он же толстый.

– Во-первых, не придирайся, – сказала Агнес. – А во-вторых, он вовсе не толстый. Он просто крепко сбитый.

– Пф! – Имоджен сморщила нос очень по-галльски. – А я говорю: толстый.

Берти улыбнулась: «Но твоя мама любит его».

– Правда? – Имоджен состроила гримасу. – А я надеялась, что это очередная неосмотрительность.

Агнесс и Берти обменялись взглядами: «Очередное что?»

– Неосмотрительность. Ты же сама так это назвала, Берти. Это когда кто-то делает что-то, чего не надо делать. Я потом все поняла. Это такая ошибка, связанная с сексом. Мама была неосмотрительна во Франции с месье Делиссанджем, а теперь, я так понимаю, у нее то же самое происходит с Кевином.

– О‘кей… – выговорила Берти.

– Ну это же логично, – продолжала Имоджен. – Не надо заниматься сексом с тем, кто тебе не муж. Все знают, что это плохо. Это внебрачная связь, и это почти всегда – ужасная ошибка. И тогда понятно, почему мадам так рассердилась на маму, правда? Она боялась, что мама и месье Деллисандж убегут вместе, хотя мама и говорит, что побег – это не решение.

– Понимаю, – кивнула Агнесс.

– И вот поэтому мы уехали. Мама была неосмотрительна, и мадам решила простить месье, потому что он все-таки ее семья, и она любила его и не хотела с ним разводиться, но простить маму она не могла, потому что мы ведь не ее семья, хотя я и думала, что вроде как да. Поэтому, мне кажется, надо быть осторожнее с этой неосмотрительностью. В случае с Кевином, конечно, это не так важно, потому что его жена умерла, так же как и мой папа. Но все-таки я думаю, что это очередная ошибка.