Шейла О'Фланаган - Пропавшая жена

– Это ты так думаешь. Ты и твой отец, который никогда ее не любил.

– Не лей мне в уши это дерьмо, Винс.

– Это правда.

– Это, может быть, твоя правда, но не моя. И не папина. И раньше Имоджен тоже так не думала.

– Так у тебя есть какие-нибудь предположения, где она может быть? – продолжал Винс, как будто не слыша Чейни. – Как ее муж, который любит ее, я бы хотел знать.

– Понятия не имею, – коротко ответила Чейни.

– Но она должна была вступить с кем-то в контакт. Никто не уходит из дома, захватив с собой только смену белья и одежды.

– У нее есть деньги? – спросила Чейни.

– Она сняла немного с нашего счета.

– Что подтверждает, что у нее был план.

– Она не умеет планировать, – возразил Винс. – Она беспечна. Вы уже могли бы в этом убедиться не раз.

– Ничего она не беспечна, – буркнула Чейни. – Она бывала иногда слегка ветреной, это да, но мы всегда хорошо ладили, когда жили семьей. Хотя соглашусь, что она изменилась после встречи с тобой.

– К лучшему.

– По твоему мнению.

– Так ты собираешься мне помогать в поисках или нет?

– Я уверена, что, если бы Имоджен хотела с тобой поговорить, она бы связалась с тобой.

– А с вами она не связывалась?

– Нет.

– Но у тебя же должны быть предположения, где она может быть, вы же жили с ней вместе долгое время! Я думаю, она все еще во Франции. Где конкретно она там жила в прошлом?

– Не знаю.

– Не знаешь или не хочешь мне говорить? – раздражение Винса становилось все сильнее.

– Не знаю. Но если бы и знала, не сказала бы тебе, пока не получила бы на это позволение Имоджен. Но, поскольку я с ней не разговаривала, она мне позволения не давала, так что ничем не могу помочь.

– Ты такая сука, Чейни… – произнес Винс. – Имоджен была права насчет тебя.

– Она называла меня сукой?

– Ты можешь дать мне телефон вашего отца? – Винс проигнорировал ее вопрос. – Может быть, он отнесется ко мне с большим пониманием.

– Я прекрасно понимаю ситуацию. Суть в том, что она ушла и бросила тебя и не хочет с тобой разговаривать, – сказала Чейни. – Тут не надо даже дедукцию применять.

– Надеюсь, ты будешь счастлива, когда ее истерзанное и полуразложившееся тело найдут на дне какой-нибудь канавы, – заявил Винс. – А это вполне возможно. А ведь у тебя есть возможность это предотвратить. Но ты меня не любишь, и для тебя это достаточный повод, чтобы не содействовать в поисках человека, который нуждается в помощи.

Чейни молчала.

– Я спрашиваю еще раз: где она, мать вашу, может быть?

– Я действительно не знаю, – тон Чейни стал менее воинственным. – Правда, Винс. Она уже несколько месяцев со мной не общалась.

– А с твоим отцом?

– Они с Паулой сейчас в отпуске. В круизе.

– Уверен, он может звонить. И принимать звонки.

– Ты же знаешь, как на этих лайнерах бывает, – сказала Чейни. – Туда звонить – кучу денег потратишь. Папа, скорее всего, даже не включает телефон, он его вообще терпеть не может. Слушай, я отправлю ему от тебя сообщение. Это все, что я могу сделать.

– Дай мне его номер, и я сам отправлю ему сообщение, – потребовал Винс.

– Я не помню его номер наизусть, – возразила Чейни. – Никто не запоминает сейчас номера мобильных телефонов!

– Пришли мне его.

– Я посмотрю, – пообещала Чейни. – А пока, я уверена, с Имоджен все в порядке. Может быть, она даже вернется к тебе, если ты дашь ей побыть наедине с собой.

– Все это говорят. Но я беспокоюсь о ней.

Чейни вздохнула: «Я напишу отцу. Дам ему твой номер».

– И пришли его номер мне, – напомнил Винс.

– Хорошо.

И Чейни повесила трубку.

Ровно в восемь тридцать утра субботы Имоджен вошла в дом Селин – небольшой одноэтажный домик посреди маленького садика. Солнце было уже высоко, оранжевые и розовые цветки гибискуса у ворот раскрылись ему навстречу, и их нежный аромат наполнял воздух. Имоджен прикрыла глаза и вздохнула полной грудью. Как же мне повезло, подумала она. Как же мне повезло, что я здесь. Что удалось найти работу. Что можно заново строить свою жизнь. Она следовала своему плану, и он работал, и все складывалось правильно и хорошо.

Имоджен позвонила в дверь. Ей открыла Селин, которая, приветливо улыбаясь, поблагодарила ее за то, что Имоджен пришла вовремя.

– Дом небольшой, – сказала она, махнув рукой в сторону дома. – И грязи особо нет. Но он очень, очень запущенный. Прошу прощения.

Имоджен взглянула на стопки кулинарных книг, газет и журналов, на кучи не глаженого белья, на груду чашек в раковине…

– Не беспокойтесь, – кивнула она. – Видала я и похуже.

– Вот деньги, – Селин протянула ей банкноты, и глаза Имоджен расширились: Селин давала ей почти в два раза больше, чем она получала в агентстве.

Заметив ее взгляд, Селин улыбнулась: «Вам платят по минимальной ставке. Я же говорила, что заплачу больше».

– Но все-таки…

– Берите, – велела Селин. – Если все будет ужасно, я вас больше не позову.

– Спасибо.

– Моющие средства вот здесь, – Селин открыла дверь в маленькую кладовку. – Надеюсь, найдется все, что нужно.

– Все отлично, – сказала Имоджен.

– В таком случае оревуар. Увидимся в кафе на выходных или уже на следующей неделе.

– Увидимся, – эхом отозвалась Имоджен.

Как только Селин ушла, она приступила к работе, методично собирая разбросанные вещи и расставляя-раскладывая их по местам, нашла даже место для журналов и книг. Ее мама всегда слушала музыку, когда работала, но Имоджен нравилось убираться в тишине, погрузившись в свои мысли – мысли, которые уже не были такими тяжелыми и тревожными, как раньше. И сама она стала менее тревожной, не подпрыгивала уже при каждом звуке и не ждала подвоха от каждого, кого встречала на пути, не воспринимала его как потенциальную угрозу своей безопасности.

Может быть, думала она, начиная натирать полиролью обеденный стол из палисандра, всегда легче учиться на собственных ошибках в другом месте. Может быть, именно поэтому Кэрол и уехала после всего в Ирландию.

Имоджен даже не предполагала, что что-то изменилось в отношениях ее матери и Дениса Делиссанджа после несчастного случая, так же как и Люси, по крайней мере до самой Пасхи, когда вся семья приехала на праздники. Денис за это время приезжал дважды. Считалось, что он в обоих случаях плавал на яхте, но на самом деле он больше времени проводил в спальне Кэрол. И хотя с каждым разом Кэрол испытывала все большее чувство вины, любовь ее к нему росла тоже и эмоции захлестывали все сильнее. Она понимала, что все это безнадежно, знала, что это опрометчиво, но ничего не могла с собой поделать.

И выдала их именно Имоджен, невольно конечно. Она однажды невинно заметила, что Люси могла бы дать попробовать Кэрол один из своих специальных лосьонов для ног, потому что Денису не удалось это сделать. Люси спросила, о чем это она говорит, и Имоджен рассказала, что Денис очень много времени провел во время своего последнего визита, растирая ноги Кэрол, но, поскольку ему пришлось это делать много раз, у него явно ничего не получилось…

Люси пообещала Имоджен, что обязательно постарается помочь Кэрол, а потом предложила ей пойти поиграть, пока она побеседует с ее мамой. Имоджен не обратила внимания на то, что в кухне говорят на повышенных тонах, но не заметить Кэрол, которая пришла за ней в сад через полчаса и велела собирать вещи, потому что они уезжают, было нельзя.

– А мы вернемся к тому времени, когда я играю в футбол с Оливером? – спросила Имоджен, поднимаясь на ноги.

– Нет, – отрезала Кэрол. – Мы не вернемся сюда.

Имоджен уставилась на нее в недоумении: «Но а как же палатка? Мы же собирались сегодня вечером поставить палатку в саду», – пробормотала она.

– Прости, – ответила Кэрол.

– А куда мы едем? Мы не можем отсюда уехать! А как же мадам? И месье? И как же?..

– Пожалуйста, замолчи, Имоджен, – велела Кэрол. – Мы уезжаем, и все.

– Но так нельзя! А как же школа? Мне нужно сначала узнать, дали ли мне звездочку за мой проект! И еще мы…

– Хватит, Имоджен, – Кэрол схватила ее за руку. – Нам нужно собираться.

Следующие несколько часов были чудовищными и прошли как в тумане. Имоджен опомнилась, только когда сумки уже были собраны и они с матерью вдруг оказались в автобусе, идущем в Биарриц. И ей даже не дали попрощаться ни с кем. Она была раздавлена.

– Оливер и Чарльз подумают, что я их больше не люблю, – ныла она. – Они скажут, что я испугалась палатки. И будут называть меня трусишкой. Это нечестно! Ты говорила, что вилла «Мартин» наш дом. Ты говорила, что мы там живем.

– Я ошибалась.

– Ненавижу тебя! – крикнула Имоджен.

– Я сама себя сейчас не слишком люблю, – ответила Кэрол. – Но ты все-таки должна помнить, что вилла «Мартин» – это дом мадам и месье, а не наш.

– Ну даже если это не наш дом, почему мы должны из него уезжать? – Имоджен закрыла лицо руками. – Мадам говорила, что мы – ее семья! Мы не можем просто взять и уехать!

– Можем, – сказала Кэрол. – Прости, Имоджен. Это все потому… потому что я совершила ошибку. Ужасную ошибку.

– Какую еще ошибку?

– Очень большую ошибку.

– Ты что, сожгла платье мадам, когда гладила?

– Нет.

– Ты забыла вытащить постиранное белье из машинки?

– Нет.

– Ты разбила любимое синее блюдо мадам?

– Нет.

Имоджен пыталась угадать, какую еще ошибку могла совершить ее мать, но ей ничего не приходило в голову.

– Ты всегда говорила, что все могут ошибиться и что мы должны прощать друг друга.

– Да, так и есть.

– Тогда почему мадам тебя не простит?

– Не в этот раз.

– Но как же мы вернемся, если они тебя не простят?

– Мы не вернемся, – отрезала Кэрол. – Никогда.

Имоджен залилась слезами, а Кэрол прислонилась головой к окну и молча смотрела на проносящиеся мимо поля и дома.