— Цветные стекла, конечно, мешают смотреть, но зато в какой красивый цвет они окрашивают все в комнате! — заметила Тибби, показывая, на красные и янтарные отблески. — Изабель, ну подвинься же, а то мне придется самой переставить тебя на другое место! — Услышав шаги Эмилин, Тибби обернулась:

— Вы примете их, миледи?

— Да, — ответила девушка и направилась к дальнему концу огромной комнаты, к камину. Подол ее голубой юбки прошелестел по каменному полу. Любимый пес, Кэдгил, гревшийся у огня, поднял голову и приветствовал хозяйку преданным взглядом. Эмилин почесала его за ухом и уселась в резное кресло с высокой спинкой, готовясь любезно встретить послов.

Подошла Тибби — лицо озабоченное, глаза покраснели, как будто она с трудом сдерживала слезы.

— Будем надеяться, что они приехали не с дурными вестями, что король не собирается и тебя сделать своей пленницей!

— Я не представляю ни малейшего интереса для короля Джона, Тибби! У меня же совсем ничего нет — лишь маленькое наследство, оставленное матерью. А все мое приданое давным-давно уже перешло к королю. — Эмилин вздохнула. — Я закончу жизнь в монастыре, как и моя сестра Агнесса!

Тибби покачала головой.

— Король коварен, девочка! И ты это прекрасно знаешь — ведь лорда Гая нет с нами!

Эмилин молча прикусила губу. Она и сама отлично понимала, что нянюшка права. Королю нельзя ни доверять, ни противоречить. Девушка внутренне содрогнулась: если эти послы привезли известие о смерти брата, тогда Кристиен становится следующим бароном.

Девушка с трудом подавила желание схватить в охапку близнецов и спящего Гарри и бежать, куда глаза глядят. Столько уже потеряно, и столько потерь еще впереди! Самый старший из детей в семье — Ричард — в двадцать лет погиб в битве при Пуату, сражаясь за короля Джона. Это было уже давно. Два года назад умерла мать, дав жизнь малышу Гарри. Этим летом отца доконал смертельный приступ малярии. А осенью попал в плен Гай.

Потрясение и боль от всех этих потерь падали на нее, как тяжелые свинцовые гири на хрупкие золотые весы. Были периоды, когда девушка едва могла дышать, едва находила в себе силы рассуждать здраво — так давил ее этот разрушительный груз. К своему ужасу и отчаянью, она обнаружила, что женщины не в состоянии изменить или поколебать то, что решили мужчины. Скоро посланники передадут следующий приказ короля, и придется беспрекословно ему подчиниться. Эмилин крепко сжала деревянные подлокотники: голова кружилась, дыхание срывалось, сердце колотилось в груди, как молот.

— Эмилин! — закричала Изабель со своего наблюдательного пункта. Малыши возбужденно прыгали на скамейке. — Эмилин, они идут!

Уже стал слышен стук подкованных башмаков на каменных ступенях, ведущих в замок. Эмилин постаралась придать своему голосу спокойствие, которого вовсе не чувствовала.

— Тибби, отведи, пожалуйста, детей в их комнату и присмотри за ними! — Нянька согласно кивнула и сняла детей со скамейки. Как гусята, посеменили они впереди нее и исчезли на черной лестнице.

Резные ручки кресла были тверды и прохладны на ощупь. В зале висела тишина — густая и тяжелая, как дым в туманный полдень. Занавес у входа в зал резко распахнулся, и вместе с Уотом вошли двое рыцарей — шаги их гулко разносились в огромном полупустом помещении.

Встав с кресла, Эмилин смиренно сложила дрожащие руки. Рыцарь в голубом плаще был высок, строен и двигался легко — не было заметно никаких следов хромоты. Девушка с надеждой и облегчением подумала, что, возможно, рана все-таки оказалась пустячной. Даже несмотря на кровь, которую она видела своими глазами.

Подходя, рыцарь не отводил от ее лица холодных и суровых глаз. Она почувствовала тот момент, когда он узнал в ней девушку из леса. Пытаясь сохранить подобие холодного величия, которое ожидалось от благородной леди, Эмилин сделала несколько шагов по направлению к гостям.

— Храни вас Бог, господа! — проговорила она. — Я — леди Эмилин де Эшборн, сестра барона. Добро пожаловать в замок! — Уот стоял рядом. Его спокойная и надежная поддержка воспринималась как благословение.

Уайтхоук оказался лишь немного выше своего спутника, хотя значительно плотнее и шире в плечах. Он вышел вперед и поклонился, сверля девушку глубоко посаженными бледно-голубыми глазами с острыми, как иглы, зрачками. Брови цвета слоновой кости составляли как бы одно целое с блестящими белыми волосами, достающими до плеч. Рукопожатие его оказалось, однако, неожиданно вялым.

— Я граф Грэймер, Бертран Хоуквуд, миледи. Уайтхоук. — Голос напоминал раскаты грома. Рыцарь слегка кивнул в сторону своего спутника: — Мой сын, Николас Хоуквуд.

Эмилин почувствовала дурноту. Святые угодники! Она умудрилась подстрелить не просто королевского посла, а еще и графского сына! Если эти люди имеют какое-то влияние, то жизнь Гая явно в опасности!

Выражение на лице младшего из гостей немного смягчилось. Он осторожно перенес тяжесть тела на правую, здоровую, ногу. Глаза продолжали гореть стальным блеском.

— Приветствую вас, миледи! — наконец произнес он. — Я — барон Хоуксмур. Мы привезли послание от короля Джона. Но для начала я осмелился бы попросить чего-нибудь выпить, чтобы освежиться с дороги.

Эмилин осознала, что Уайтхоук не удосужился представить сына как следует — с титулом и званием. Святая дева! Барон собственной персоной! От волнения голова ее клонилась, как тяжелый цветок на тонком стебле.

— Конечно, милорд! — она с трудом выдавила из себя простые слова. Подойдя к маленькому буфету, достала оттуда глазированный кувшин и два серебряных кубка, оправленных в золото. Основания их имели форму, удобную для большой мужской руки. Девушка поставила кубки на длинный дубовый стоя у камина и налила в них благородного французского вина, красного и прозрачного, словно рубин. С тихим благословением подала кубки гостям.

Пока гости пили, Эмилин взволнованно рассматривала их, нервно сцепив пальцы. Николас Хоуквуд откинул капюшон и потер небритый подбородок, в свою очередь явно оценивающим взглядом наблюдая за девушкой. Она не выдержала этого испытания и, густо покраснев, отвернулась.

Граф стоял у открытого окна, тихо беседуя с Уотом. В лучах заходящего солнца его волосы приобрели розоватый оттенок, а доспехи тускло поблескивали из-под черного плаща. Уайтхоук выглядел несомненно красивым, хотя и несколько грубоватым: мощная, мускулистая фигура, в чертах лица что-то львиное. Он был похож на сказочного короля, соединив в себе черты и человеческие, и волшебные.

Эмилин робко подошла к рыцарю:

— Милорд, прежде чем вы передадите королевское послание, я прикажу подать ужин. Мы не ожидали гостей и уже закончили трапезу, — На самом деле она весь день так нервничала, что с самого утра ничего не могла есть. — Еда будет простой, но горячей и сытной. Ваших воинов также накормят. — Она была благодарна ритуалу, привычным формулам приветствий и законам гостеприимства: они отвлекали и направляли — пища, питье, любезности, а потом уже дела. Исключение веками заведенному порядку делалось лишь в самых экстренных случаях.

— Благодарим, — коротко и резко ответил рыцарь и снова повернулся к Уоту, интересуясь лошадьми в конюшне замка.

— Леди Эмилин! — Николас Хоуквуд с поклоном обратился к хозяйке. Слегка опершись одной рукой на стол, другой он гладил собаку. Девушка нахмурилась: ей очень не понравилось, что Кэдгил, который обычно с великой неохотой покидал тепло камина, вдруг очутился около гостя. Неохотно она подошла к молодому барону. Хотя он еще ни словом не обмолвился о своей ране, она прекрасно понимала, что он нуждается в помощи.

Барон наклонился к ней так близко, что его голова почти касалась ее. Голос звучал мягко, приглушенно — как темный бархат. Девушка невольно тоже подалась вперед, чтобы лучше слышать. Рыцаря окружало целое облако запахов: дым, металл, кожа и особый, волнующий запах усталости и пота. Эмилин почувствовала внезапную симпатию и тут же сама испугалась своих чувств: гость казался мужественным и в то же время любезным и обходительным. Она знала, что должна уйти от него, должна противостоять этому обаянию, и все же медлила — что-то удерживало ее.

— Если вы собираетесь заказать нам ужин, то лучше иметь в виду, что лорд Уайтхоук не ест мяса, — негромко произнес рыцарь.

— Но Пасха уже прошла, и пост позади!

— Это вовсе не пасхальное воздержание — он никогда не ест убитых животных.

— Никаких? Как же может мужчина жить без мясной пищи? — Не в силах скрыть удивления, девушка невольно оглянулась. Уайтхоук совсем не выглядел голодающим.

— Он позволяет себе лишь рыбу — это его единственная животная еда.

— Почему? — девушка приложила палец к губам, как бы извиняясь за столь нескромный вопрос.

Но барон, казалось, вовсе не счел подобное любопытство излишним.

— Это епитимья, — коротко ответил он, слегка пожав плечами.

«Какой же грех должен был совершить граф, чтобы так каяться?» — подумала про себя девушка.

— Это священник наложил такую епитимью? — спросила она вслух.

— Нет, он сам, и очень давно. — Рыцарь повернул голову, и луч солнца коснулся его лица, внезапно превратив глаза из стальных в прозрачно-зеленые. Длинные ресницы слегка прикрывали их сияние. На щеках сквозь темную щетину пробивался румянец. Губы были красивые. — Это заслуженное наказание, — как бы про себя пробормотал он.

Сгорая от любопытства, но, чувствуя, что пора прекратить расспросы, Эмилин крепко сжала губы. Барон оперся на стол, пытаясь как можно меньше нагружать раненую ногу, и продолжал рассеянно гладить голову собаки. Кэдгил выглядел вполне довольным и умиротворенным.

— Может быть, мне прислать кого-нибудь вам в помощь, сэр?

Он непонимающе взглянул:

— Простите?

— Нужен ли вам кто-нибудь, чтобы — э-э-э — помочь вам привести себя в порядок, милорд?

— Попозже я приму горячую ванну, миледи.

Она кивнула.

— Слуга все приготовит. Рыцарь наклонился еще ближе: