— До скорой встречи, Ван Гог. Хью поднялся с дивана, и четверо охранников, стоявших по двое с каждой стороны от своего босса, моментально образовали вокруг него плотное кольцо.

— До скорой встречи, Хью, — на лице Кейна появилось некое подобие улыбки. Он бросил на Барреля быстрый взгляд, поднялся со своего кресла и кивком головы приказал охраннику идти вперед.

Кейн покидал дом Хью Хелла с гнетущим чувством. Здание напоминало огромный лабиринт. Особняк, построенный почти полвека назад, вобрал в себя все возможные стили. Хью любил безвкусную эклектику и захламленность — Кейн отметил это ещё в кабинете. Стены, декорированные шелком цвета красного вина, отражали тусклый свет латунных светильников и создавали гнетущую атмосферу. Он шел быстрыми широкими шагами, одновременно поправляя на себе тонкий кожаный кардиган и глядя под ноги.

До Кейна долетел обрывок фразы Барреля: «… триптих…».

Кейн покачал головой, дав понять, что сейчас он не настроен на разговоры, включил телефон и замер. Просто застыл как статуя. Пропущенный звонок от Евы и оставленное ей голосовое сообщение. Он ждал этого звонка целую вечность. Пальцы не слушались и никак не хотели нажимать на нужные кнопки, пока он пытался открыть голосовую почту. Наконец, нажав на воспроизведение, он прижал телефон к уху.

«Кейн, — выдохнула она в трубку, голос Евы срывался, кровь Кейна побежала по венам, заставляя сердце биться с неистовой силой, — Господи, — прошептала она, — прости меня за всё, что я натворила. Оказывается, дорога в ад действительно выстлана благими намерениями, — он почти физически ощущал, как её голос проникает в глубины его души, шаги его замедлились, дыхание стало глубоким, — я полюбила тебя с первого взгляда, в тот самый момент, когда наши глаза впервые встретились. Каждое утро, просыпаясь, я вижу, как ты смотришь на меня. Каждый вечер я засыпаю с мыслями о тебе, с надеждами на то, что мы будем вместе. Каждое мгновение ты живёшь во мне, в моем сердце, в моем разуме. Я безумно люблю тебя каждой частицей, каждым атомом. Безумно… По-другому эти чувства не назвать. Прости меня за то, что я не сумела тебя отпустить и продолжаю любить и желать больше всего на свете. Если со мной что-то случится, — голос задрожал, и она на мгновение замолчала, — я хочу, чтобы ты знал, что я любила тебя до последнего своего вдоха. Ты моя первая любовь, единственный мужчина в моей жизни, и больше всего на свете я хочу, чтобы ты был счастлив, — Ева всхлипнула, и Кейн прикрыл глаза, в сердце что-то кольнуло. Он вспомнил нежное лицо Евы, каким оно было тогда, на террасе, он вспомнил каждую деталь, каждую его линию: то, как она смотрела на него огромными черными глазами, как её длинные ресницы подрагивали от волнения, как она сжимала в маленьких ладонях подвеску в форме ангела, которую Кейн подарил ей на день рождения. Он отчетливо помнил, как поцеловал её, и вкус её губ — карамель и соль. Этот вкус как будто и сейчас был на его языке. Кейн выдохнул сквозь зубы, сжимая кулаки так сильно, что побелели костяшки. Голос Евы звучал надрывно, — я сожалею о тысячах слов, которые я так тебе и не сказала, о сотнях не случившихся поцелуев, о тысячах так и не сказанных «Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ», — Кейн подошел к двойным деревянным дверям и, толкнув их рукой, распахнул настежь. В лицо ударил свежий прохладный ветер, принесший запахи смога, океана и гари. Непроницаемо-чёрное небо, накрыло город куполом. Сквозь тучи с запада прорывались голубые отблески молний. Шел дождь. Кейн никогда не плакал, он думал, что не способен на такое проявление чувств. Сейчас он стоял у входа в особняк Хью Хелла, подняв голову к небу. Капли дождя стекали вниз по его лицу, смешиваясь со слезами, — я люблю тебя больше жизни… — выдохнула трубка голосом Евы, вдруг что-то резко громыхнуло, и страшной силы звук болью отозвался в его ушах… Наступила страшная тишина.

глава

1

вот так я встретила ЕГО

Несколько лет раньше — Малибу, Калифорния

Огромная хрустальная люстра отбрасывала золотистые блики на пол и светлые стены, прыгала по лицам гостей, притворяясь солнечным зайчиком. Ковыряясь вилкой в тарелке, я скучала. Минут десять назад темно-коричневая субстанция была куском шоколадного торта, теперь же она напоминала мне совсем о другом. Я скривилась и брезгливо бросила вилку в тарелку. Стрелки часов приблизились к десяти, что означало, что раньше, чем через пару часов я не попаду в свою комнату. Гости покидали наш дом с рассветом.

День рождения отца каждый год отмечался с большим размахом. Приглашены были все его друзья и их семьи, многих гостей я даже не знала. Часть компании уже перекочевала в сад, но в доме осталось несколько десятков людей. Я заметила партнера отца по бизнесу, мистера Паркера, его сына Пола — белобрысого избалованного мудака, и ещё одного мужчину, которого я видела пару раз на пятничном барбекю, но не знала его имени.

Пол встретился со мной взглядом и помахал рукой в своей небрежной манере. Мой отец что-то сказал ему, похлопывая по плечу, и они все дружно рассмеялись.

— Иди к нам, детка! — позвал меня папа, размахивая рукой. Он, как всегда, активно жестикулировал.

Я отставила тарелку в сторону, встала, поправила платье и направилась к ним. Он улыбнулся и с гордостью протянул мне руку.

— Опять тебя оставили одну? — спросил он, бросив взгляд на мою сестру Киру, окруженную подростками. Они громко смеялись, а Кира продолжала подзадоривать их, гримасничая. Она была хорошей актрисой и могла изобразить что угодно и кого угодно. К сожалению, отношения у нас были непростыми, и когда в её поле зрения попадала я, мне приходилось узнавать о себе массу неприглядных подробностей, которые она демонстрировала с огромным удовольствием и мастерством.

— Вовсе нет, — не согласилась я, присаживаясь на край подлокотника поближе к нему, — я просто ела торт.

— Последние сорок минут, — рассмеялся Пол. Его светлая челка падала на глаза.

— А ты засекал? — огрызнулась я.

— Тише, детка, — папа положил ладонь на мою спину, — никому не позволю так разговаривать с моим будущим зятем, — он сделал глоток виски из сверкающего стакана, в котором искрились кубики подтаявшего льда, — даже его будущей жене!

Я вспыхнула, то ли от злости, то ли от смущения. Пол смеялся вместе со всеми. От вида его выбеленных зубов и поджаренной на солнце коже я ощутила приступ тошноты. Не то, чтобы он был уродом, наоборот, многие девчонки, в том числе и моя сестра Кира, были влюблены в него по самые уши. Просто это был совсем не мой тип, белобрысый, с голубыми как лёд глазами и дежурной улыбкой, мне он всегда казался каким-то кукольным и ненастоящим. По настоянию отца Пол поступил на юридический, учится на адвоката, и правда, талант вруна и льстеца у него был с детства, обольстительная улыбка помогала ему повсюду, и, кажется, раздражал он только меня.

Шутки про нашу свадьбу были обычным явлением. Родители решили поженить нас, ещё когда я под стол ходила пешком. Пол был старше меня на четыре года, и в прошлом месяце ему исполнился двадцать один. Он много говорил, обожал быть в центре всеобщего внимания и блистательно рассказывал небылицы о своих похождениях, в которые все охотно верили. Но я знала наверняка лишь то, что в свои годы он успел поиметь добрую половину женского населения Лос-Анджелеса. Девчонки сами бросались на него, желая, по его выражению, «проверить, так ли быстр мой легендарный Феррари». А дальше стандартное представление: горячая джакузи с океанической водой, бокал дорогого холодного шампанского и антракт — королевских размеров кровать с водяным матрасом.

Перед моим отцом он, конечно же, себя ввел по-другому: заискивал, всячески старался получить его одобрение, и пока что у него отлично это получалось.

«Хитрый негодяй», — подумала я раздраженно.

— Пойду посмотрю, как там мама, — сказала я, поднимаясь, и поцеловала папу в лоб. Наверное, когда-то отец был очень красивым. У него были темные с проседью волосы, высокие скулы, смуглая кожа, типичная для выходцев из Сицилии, и черные выразительные глаза. Пожалуй, глаза — это единственное, что я унаследовала от него. В остальном мы были диаметрально противоположны. Впрочем, как и с мамой — я до сих пор не могу понять, от кого я унаследовала светлые волосы и кожу. В нашей смуглой итальянской семье я белая ворона, и Кира часто и с остервенением обзывает меня подкидышем.

— Составь компанию Еве, — обратился папа к Полу, затем поцеловал меня в плечо и он нежно подтолкнул.

— Я сама могу найти дорогу, — отрезала я и быстро направилась к выходу. Пол уже следовал за мной.

— Ты всегда выполняешь команды моего отца как дрессированный пес? — спросила я, когда он поравнялся со мной.

— Ты всегда ведёшь себя как настоящая стерва, или только со мной? — ответил он вопросом на вопрос.

«И действительно», — подумалось мне.

— Нет, я так стараюсь только для тебя, дорогой, — я сделала акцент на последнем слове и широко растянула губы в деланой улыбке.

В саду негде было ступить. Людей сегодня было даже больше, чем обычно. Официанты сновали туда-сюда, сверкая серебристыми подносами. Вдоль внушительного забора росли пальмы-исполины, щетинившиеся чешуйками толстых, словно колонны пантеона, стволов и щедро обмотанные бело-золотистыми огоньками.

Садясь за горизонт, солнце покрыло их верхушки глубоким синеватым свечением, казалось, оно как глазурь стекает вниз, где-то посередине меняя цвет и превращаясь в серебро. Остановившись на террасе, я облокотилась о перила и принялась наблюдать за музыкантами. Они играли что-то смутно знакомое. Кажется, это была песня Стиви Уандера «I just call to say I love you». Пол сел на перила справа и окинул меня взглядом.

— Хочешь потанцевать? — спросил он, наклоняясь ко мне. Запах его парфюма был сладким и пряным.

Я повернулась и посмотрела на него в упор, чтобы он мог прочесть ответ в моих глазах, но потом решила всё-таки вербализовать его, поскольку, когда это касалось меня, Пол не отличался особой сообразительностью.