Тереза Вейр - Прохладная тень

Эвелин смотрела вдаль. Ее лицу вернулся нормальный цвет. "Ребенок. Рядом со мной не было детей долгие годы. Ты позволишь мне подержать его? Твоего ребенка? Совсем немножко. Ребенок. Подумать только."

"Почему вы не сделаете мне лоботомию? Так бы мы быстрее покончили со всем этим дерьмом."- Ноги Эдди лежали на журнальном столике. — "Это было бы куда менее болезненным"

Они продвигались не так быстро, как он хотел. Чертовски медленно.

"Вы все сделали замечательно", ответила Эйприл.

"Я был напуган. Напуган, как в аду"

"Но вы сделали это", настаивала Эйприл. "Вы пошли в банк и оформили депозит. Вы постирали одежду в прачечной. Вы делаете успехи"

"Вы, должно быть, забыли про продовольственный магазин." — Он уже почти закончил с покупками, когда его затрясло от страха. Он бросил тележку в середине овощного ряда, вылетел на улицу и нырнул в машину Эйприл, умоляя отвезти его назад, в центр.

Он не мог назвать это прогрессом.

"Так мы должны были уехать. Это было ожидаемо. Мы будем продолжать попытки, пока вы не сделаете это. "

Этого он и боялся.

Мадди ударила по тормозам и остановилась посреди дороги.

Это было невероятно.

По тротуару шла женщина, очень красивая женщина, с собакой. Ни с какой-нибудь собакой. Эта собака выглядела так же, как Мерфи.

Неудивительно, что Эдди не пытался связаться с ней. Он был занят более интересными вещами. Она была великолепна. Уверенная. Элегантная.

Другими словами, полной противоположностью Мадди.

Мадди изо всех сил пыталась говорить уверено, несмотря на капельки пота на лице и головокружение.

"Ну, а сейчас, юная Натали Мерхант унесет вас в полночь", — произнесла Мадди в микрофон.

Она нажала на плей, сняла наушники и откинулась на спинку стула.

Это не принесло ей облегчения.

Она наклонилась вперед.

Стало еще хуже.

Секунду спустя она задохнулась от боли.

Спазм.

У нее еще никогда не было таких ужасных спазмов.

Трясущейся рукой ей удалось загрузить восемь компакт-дисков. Не обращая внимание на названия песен, она нажала на случайные цифры — ее целью было избежать пауз. И побежала в ванну.

Месячные.

У нее начались месячные.

Задержка была только две недели. Можно ли это считать случайностью?

Она сдержала рыдание и прижала пальцы к дрожащему рту. Это к лучшему, — утешала она себя. Всё это к лучшему. Она не была бы хорошей матерью. Она не могла даже заботиться о Хемингуэе.

О чем это она говорит? Она была бы отличной матерью. Лучшей.

«Вам доставляется еженедельный журнал?», — спросила Эйприл, скрестив ноги.

Эдди показалось, или Эйприл и в самом деле накрасилась ярче и что-то сделала с волосами?

"Я пишу для него" Они сидели в мягких удобных креслах в ее кабинете, освещаемые солнцем.

"И в каком жанре? "

"Поэзия"

"Я не знала, что вы пишите стихи"

"Я только пытаюсь"

"Это замечательно."

"В сумасшедшем доме хороший материал. Вы знали, что Джеймс Тэйлор написал одну из своих лучших песен о девочке, которую он встретил в сумасшедшем доме?"

"Эдди, это не сумасшедший дом."

"'Огонь и Дождь.” Она написана, чтобы показать, что ты никогда не знаешь, что повлияет на твою жизнь. Он не думал, когда писал эту песню, что люди, собравшиеся здесь двадцать пять лет спустя, будут слушать ее."

Лечение Эдди почти закончилось. Он не мог поверить, что провел здесь почти пять недель.

"Вы уезжаете через два дня. Как вы себя чувствуете? "

Испуганным. Очень испуганным.

Но он наконец покорил продовольственный магазин. Он посетил почтовое отделение. Он даже катался по городу, хоть и не имел водительских прав.

Эйприл была чертовски хорошим специалистом, и он признавал это.

"Я не знаю" сказал он наконец, отвечая на ее вопрос.

Она наклонилась, смотря ему в глаза. " Я буду скучать по вам"

Не делай этого, хотел он сказать. Не приближайся ко мне. Ты хороша, но это не сработает.

Он мог понять ее состояние. Он не был желанной добычей, но в старом hеабилитационном центре не так много мужчин, чтобы выбирать.

"У вас есть мой номер," сказала она ему. "И здесь — " Она вытащила визитную карточку, набросала что-то на обратной стороне, и вручила ее ему. У нее были длинные ногти. Розовые. Разве они не были короткими и обгрызенными, когда он регистрировался? Да. Это было так, он еще подумал, что за психотерапевт грызет ногти.

Он посмотрел на визитку.

Ее домашний номер телефона.

"Это будет нелегко. У вас будет несколько тяжелых дней, но не позволяйте им задерживаться. Если вам что-нибудь понадобится или захотите поговорить,"- сказала она, — "звоните".

Какая женщина захотела бы мужчину, которого она лечила? Такое страшно представить.

И все же он не знал, сможет ли обойтись без нее. У нее была необъяснимая способность прогонять его страхи. И он находил это чрезвычайно привлекательным. Не то, чтобы она не нравилась ему внешне. Нравилась. Но она не волновала его. Не бросала ему вызов. Не заставляла его чувствовать себя живым.

Появилось искушение показать ей, что она его заинтересовала. Но это было бы не справедливо по отношению к ней, и не честно по отношению к нему. Даже если бы он смог влюбиться в нее, она всегда была бы напоминанием его слабостей.

Он не хотел опираться на женщину, которую любил. Он не хотел быть бременем для женщины, которую он любил. Он хотел равные отношения, в которых он тоже мог бы отдавать. Это был единственный способ не чувствовать себя ущербным.

"Спасибо." Он протянул ей руку.

Она задумалась, затем сжала ее в сильном дружеском пожатии.

До этого, он никогда не заглядывал вперед. Сейчас он представил завтрашний день, и это испугало его.

Действительно ли он готов был пойти вперед? Эта мысль пугала его.

Но там была Мадди. Если бы он вернулся домой, в свой безопасный мирок, у него не было бы шанса вновь увидеть ее.

А он хотел бы увидеть ее снова.

"В эфире голос ночи," — проговорила Мадди в микрофон. Она скучала. И грустила. И устала.

"Мэри."

"Джонатан." Она прижала руку ко рту. Было так хорошо услышать его голос.

"Мы в эфире?"

Она проверила свет монитора, чтобы убедиться.

Она так много хотела рассказать ему, так нуждалась в разговоре с ним. "Нет, не в эфире."

"Хорошо."

"Я боялась, что никогда не получу известие от тебя."

"Я был далеко."

"В отпуске?"

"Я так и думал, что ты скажешь это. Я был в своего рода… больнице."

"Больнице?" Ее сердце почти остановилось. "Ты был болен?"

"Я думаю, что это можно назвать центром реабилитации."

"Центром реабилитации?" Нет, Джонатан. Она всегда ощущала трагедию в нем. "Ты был в центре реабилитации?"

"Сумасшедший дом. Я предпочитаю называть его сумасшедшим домом. Не так политкорректно, как ты понимаешь."

Нет, о нет. Только не Джонатан. Их последняя беседа подтолкнула его к краю? "Я так сожалею. Мне жаль, что я не знала."

"Все хорошо. Я в порядке. Есть только одна проблема. Причина, по которой я туда пошел, была из-за того человека, которого я встретил. Из-за нее, я хотел пробовать изменить мою жизнь."

"И это — проблема?"

"Да, потому что она уехала. Я не могу понять, почему люди, которых я люблю, всегда уходят."

Он разбивал ей сердце. "Я сожалею." Ее слова казались такими неправильными. "Я должна поставить другую песню. Не вешай трубку, хорошо?" Теперь, когда он был на линии, она не хотела, чтобы он повесил трубку. "Ты все еще будешь здесь, когда я вернусь, не так ли?"

"Будь уверена. И, Мэри… Я скучал по тебе."

Он скучал по ней, понял Эдди, сидя на передней площадке. Мерфи, которого он забрал от Джоан, лежал в его ногах, и они оба ждали, пока Мэри вернется на линию.

Он начал звонить ей, потому что ему нравился ее голос, и потому что он любил ее стиль, но потом он быстро понял, что любит ее. Ее индивидуальность. Ее чувство юмора. Манеру, которой она выражала свои мысли.

Она говорила о вещах, которые имели значение. Не о погоде. Не о последним телешоу.

Они думали одинаково.

Он не мог сказать такое ни о ком другом. Всю свою жизнь он смотрел на мир под искаженным углом. И теперь он наконец встретил кого — то, кто видел тот же самый мир, который видел он.

Это было прекрасное чувство.

Разговоры с Мэри заставил его понять только, насколько одинокой была его жизнь. Разговоры с Мэри заставил его чувствовать себя менее одиноким.

Мадди.

Что насчет Мадди?

Он тосковал без нее. Особенно теперь, когда он вернулся. В то время как он был далеко, он продолжал думать о ней, представляя их вместе. Представлял ее переживания. Он всегда имел бурное воображение.

Она была так холодна. Так невыносима. Так горяча, так сладка, она была таким искушением.

Мадди была вызовом.

Мадди была наказанием.

Мадди уехала.

Назад в Аризону. Назад другу. Назад к кому-то, кто не нападал на нее и не держал ее в заключении. Кто-то, кто не был подонком.

"Ты все еще здесь?" спросила Мэри, возвращаясь на линию.

"Конечно, здесь."

Они разговаривали как раньше, как будто не прошло столько времени, как будто они говорили только вчера. Это была непринужденность, связанная с хорошей дружбой.

"Ты думаешь, что важно сохранять семейные связи, даже если единственное чувство между родственниками — враждебность?" спросила она его.